ли не сует ее официанту под нос. Я не вижу лица официанта. Тот пожимает плечами и удаляется вместе с блюдом. Бородач продолжает курить сигару.
Казалось бы, идеальное место в ресторане для наблюдения за жизнью вокруг. Выяснилось, что нет. «Неправильный столик. Мы сядем не здесь, а там». И пригласительный жест к столику в другом углу ресторана. Здесь и там, вот именно. Там и тут. Как только ты оказался здесь, тут же возникает там – где тебя нет. Я вижу (и слышу) этих людей: а вон там у них, а вот у нас здесь, вот у вас там, а у нас здесь, но мы тут, а вы где? Те, кто считает, что они – центр вселенной, они всегда здесь, для них весь мир – это здесь, и им наплевать, что происходит там. Но есть беспокойные умы – те, кто все время думает: а что же там, пока мы здесь? Пожалуй, и я и Альперт – люди второго типа. Нам обоим не сиделось в Советском Союзе. Разница в том, что он покинул родину в конце пятидесятых, в эпоху оттепели, нарушив советские законы как предатель-невозвращенец; я же прождал еще два десятилетия, чтобы сказать свое vale вполне легально, когда выпускали на постоянное место жительства из Советского Союза под видом воссоединения с родственниками за границей. Но обман присутствовал и тут, поскольку приглашение было устроено друзьями: родственники эти были фиктивные. То есть он был героем-криминалом, я же законопослушным предателем своей родины. Оба мы, впрочем, были автоматически лишены советского гражданства за свои действия. Оба были не способны оставаться на месте: там было для нас всегда важней, чем здесь. И поэтому, когда Альперт говорит, что надо сидеть не здесь, а там, я, привыкший к перемене мест, поднимаюсь и послушно следую за ним, к столику рядом с входной дверью.
Я послушно усаживаюсь за этот столик в проходе и на сквозняке. И все-таки решаюсь спросить моего ресторанного гуру: почему здесь, а не там, в нише рядом с окном? Альперт всматривается в меня своим рассеянным взглядом прозрачных голубых глаз. Я замечаю, что он вообще рассеян. Ресторанный ритуал, однако, соблюдается с привычной строгостью. Он говорит, что мы пришли в ресторан не для того, чтобы рассматривать прохожих за окном. Мы не пришли разглядывать публику. Это официанты должны следить за нами – за выражением наших лиц, за движением рук, глаз. «Мы с детства привыкли, что за нами следят – родители или органы. Но важно знать, кто за тобой следит. За столиком ресторана все мы немножко артисты. Актеру на сцене нужен взгляд зрителя, иначе он чувствует себя некомфортно. Наш главный зритель – официант», – говорит мне Виктор Альперт. Следует ли подлить нам вина? Сменить блюдо? Пора ли приносить десерт? И разные мелочи. Убрать крошки и угадать следы недовольства на лице. Официанту было бы невозможно наблюдать за всеми этими нюансами, если бы мы остались за столиком, за которым я оказался изначально. Мы были бы практически невидимы из-за неправильного освещения. Мы бы сидели лицом к залу, но спиной к свету из окна – это затемняет наши черты. Официант не смог бы угадать выражение наших лиц. За новым столиком (выбор Альперта) мы под полным наблюдением всего обслуживающего персонала. И это крайне важно. Кроме того, его не устраивало, что столик, который я выбрал, находился в нише, в закутке, отделенный от остальной части ресторана боковой стеной и кадкой с пальмой, как отдельный кабинет. После инцидента в Америке у него развился страх закрытых помещений. Клаустрофобия. В результате он больше не посещает свои любимые забегаловки, маленькие рестораны-комнатушки, с одной кухонной плитой, прилавком бара и парой столиков, обычно без скатертей: именно в таких непрезентабельных заведениях, как мы знаем, и можно сделать истинные кулинарные открытия. Объясняя мне все это в подробностях, Альперт начинает говорить в убыстренном темпе, он явно нервничает. Я замечаю, что даже внешне Альперт довольно сильно сдал. В его обычной изящной полноте и импозантности появились признаки нервного истощения – круги под глазами, некоторая худоба щек. Перемены произошли, как я начинаю понимать, после путешествия по Америке. Задолго до нашей встречи, в разговоре по телефону после его возвращения в Лондон, он мне дал понять, что в Америке произошел некий неприятный инцидент. «Этот инцидент все кардинально изменил», – произнес он по телефону загадочную фразу. Но я не спешу с расспросами. Не решаюсь спрашивать напрямую. Я наслаждаюсь экзотическими блюдами нового ресторана в его компании.
Сам я тем временем могу наблюдать все, что происходит на другой стороне улицы, гораздо лучше, чем за предыдущим столиком, потому что сижу теперь уже не сбоку, а практически напротив ресторанной витрины. Я вижу картинку в полном масштабе – жестикуляцию и даже отчасти выражения лица официанта, поскольку изменился угол зрения. Там происходит загадочная пантомима. Официант подходит к столику клиента с блюдцем, на блюдце явно счет. Его клиент-бородач (борода практически закрывала все его лицо – от подбородка до ушей) подцепляет счет с блюдца и рассматривает его, как будто на просвет. Потом сминает его в маленький комок и швыряет его в лицо официанту. Официант подцепляет комок с тротуара, кладет его обратно на блюдце, резко разворачивается и исчезает внутри заведения. Человек за столиком снова закуривает сигару, берет в руки меню и листает его, как порнографический журнал.
Тем временем, под аперитив с крепчайшей китайской водкой маотай и перуанским лаймом, Виктор Альперт пытается убедить меня в том, что ощущение безопасности – это когда ты знаешь, что за тобой наблюдают. Либеральные круги у нас постоянно обличают и разоблачают авторитарные, тоталитарные тенденции нашего правительства: мол, куда ни глянь – везде камеры наружного слежения, видеокамеры, все друг друга айфонят. Глаз Старшего Брата и так далее. Но в действительности это не более чем забота друг о друге, как в английской деревне: шагу не ступишь – уже всем известно. И людям это нравится, это создает ощущение, что ты не брошен на произвол стихий (и судьбы), за тобой присматривают, не дают оступиться. Мы с вами – и он глянул на меня исподлобья, конфиденциально, как на сообщника, – мы выросли под наблюдением и наших родителей, и гэбистов. За нами постоянно наблюдали – мама, папа, бабушка, дедушка. Дворник. Миллиционер. Тетки на скамейке. Надень шарф, застегнись! Ты опаздываешь в школу. Не ходи в мороз без шапки. К экзамену подготовился? Не ешь бутерброд во дворе. Надень свитер, сегодня будет снег. Держи вилку в левой, нож в правой. Поцелуй тетю Дору, спасибо за шоколадку. Зачем ты читаешь эту грязную литературу? Перестань общаться с этим кругом! Каждый шаг