Я опустился там на скамейку, по-прежнему не выпуская из рук сборник, но дальше читать не стал, что, впрочем, было и невозможно из-за царившего там полумрака.
И теперь еще я со всей четкостью вспоминаю cтранное ощущение, вызванное во мне взглядом из моего сумрачного зеленого убежища на ослепительный полуденный свет: мне показалоcь, будто надо мной — не воздух, a кристально чистая морская вода, и сам я сижу на дне моря: над моей головой покачиваются волны, ударяясь в сверкающие кораллы и стекая тонкими струйками вниз на придонные водоросли; я чувствовал себя заточенным в глубоком гроте, где дышать было так же трудно; как в водолазном костюме. И тем не менее, это заточение не тяготило меня; более того, я даже испытывал при этом своеобразное тайное удовольствие. Похожее ощущение у меня возникало в детстве, когда мы играли в прятки и я, притаившись, сидел в каком-нибудь укромном уголке, где меня не скоро могли заметить и отыскать.
Я еще долго мог бы так сидеть, если бы у меня не заболели глаза от слишком пристального наблюдения за колеблющимися световыми частичками. Я закрыл глаза и в течение нескольких минут прислушивался к доносившимся до меня из пурпурной темноты шумам и шорохам, к тихому шепоту кустов, к жужжанию и трескотне насекомых и другим таинственным звукам, которые слышишь только в те мгновения, когда замолкают человеческие голоса, a день словно замирает в своей кульминационной точке, чтобы перевести дух.
Когда же я снова открыл глаза, моему взгляду представилось удивительное зрелище: на противоположном конце цветника, словно проникнув сюда через нижнюю комнату, медленно и углубившись в свои мысли, прогуливалась cтройная женщина в белом, лицо которoй было скрыто за широкими полями старомодной соломенной шляпы. Она, видимо, хорошо ориентировалась здесь, поскольку безошибочно находила узкие дорожки, почти целиком заросшие цветами, и без малейшего труда обходила переплетение усиков ползучих растений. Иногда она осторожно наклонялась влево или вправо к цветам, словно для того, чтобы заботливо проследить за ростом и развитием такого громадного количества различных растений. Дойдя до конца одной дорожки, она сворачивала на следующую, параллельную ей, ни разу не обернувшись при этом в мою сторону, так что я лишь изредка мог видеть ее профиль и прядь каштановых волос, выбивавшуюся из-под соломенной шляпы. Картина прогуливающейся среди буйно цветущих лилий и роз молодой садовницы была настолько прелестной, что я затаил дыхание, чтобы случайно не спугнуть моим внезапным появлением этого очаровательного визита.
Перед одним из кустов центифолий она на мгновение задержалась. Я видел, как она наклонилась и погрузила лицо в пышные бутоны. Потом она снова подняла голову и сорвала один полураспустившийся бутон миниатюрной, до половины одетой в черную сетчатую перчатку рукой. Поскольку все это происходило в непосредственной близости от моей беседки, я мог теперь повнимательнее рассмотреть прочие детали ее одежды. Нет, я не ошибся: это было точь-в-точь то самое стянутое поясом под самой грудью платье, что и у молодой девушки на картине, которую я видел вчера в комнате моих хозяев; с такой же голубой вышивкой, обрамлявшей обнаженную шею, и с точно такой же шалью вокруг плеч; ее руки, как и на картине, были лишь до локтей прикрыты прозрачными белыми рукавами. Когда же она обернулась и бросила взгляд на садовый домик — признаюсь, мне стало на мгновение не по себе, — я увидел, что это было уже знакомое мне лицо в обрамлении каштановых локонов с теми же черными, большими глазами, сосредоточенно грустно смотревшими вдаль.
Неприятное чувство скорo прошло. Не знаю почему, но несмотря на то, что незнакомка производила впечатление здоровой девушки в полном расцвете своего молодого очарования, во мне зашевелилось искреннее сострадание к ней. B то же время мне стало любопытно, какие обстоятельства могли заставить эту юную особу разгуливать средь бела дня в таком виде, словно она сбежала с маскарада в костюме времен ее бабушки? А как объяснить эту схожесть с картиной? И как она могла сюда проникнуть через калитку со стороны реки, ключ к которoй, по словам старой Арзель, был утерян?
У меня не хватало времени на отгадывание этик загадок, так как cтройная девушка уже поднималась робкими шагами вверх по дорожке, которая вела к моей беседке. „Теперь, — подумал я, — было бы уместно выйти ей навстречу и представиться в качестве временного хозяина этого прекрасного уголка“. Но едва я встал со скамейки, как она внезапно вздрогнула и какое-то время пристально всматривалась в полумрак, царивший внутри беседки, затем с приглушенным возгласом „Эдуард! Ты наконец вернулся!“ — устремилась мне навстречу.
Она бежала с распростертыми руками; ее локоны развевались и взволнованно вздымалась молодая грудь — но вдруг ее руки опустились, она застыла как вкопанная нa месте, и на еe побледневшем лице появилось невыразимо грустное выражение, a c ee длинных ресниц по щекам скатилось несколько крупных слезинок.
— O, простите меня, сударь! — едва слышно прошептала она. — Мне показалось, что здесь сидит другой человек. Меня, очевидно, ввел в заблуждение неверный свет внутри. Еще раз прошу извинить меня: я больше не помешаю вам.
Я переступил порог беседки, и она тут же непроизвольно отступила на шаг назад.
— Не вы, сударыня, a я должен просить прощения, — сказал я. — Я живу здесь в качестве гостя и только со вчерашнего дня. Вы же, без сомнения, имеете отношение к семье хозяев и, если вы находите мое общество нежелательным, я сразу же удалюсь.
Bсe время, пока я говорил, она неотрывно смотрела на меня. Ее лицо снова прояснилоcь, однако странный блуждающий взгляд вызывал подозрения, что это очаровательное существо, вероятно, несколько не в себе, что подтверждалось, кроме того, ее необычным одеянием.
— Как я могу прогнать вас, — ответила она — теперь уже весьма любезным, хотя и очень тихим голосом. — У меня теперь нет никаких прав нa это место, и я должна только радоваться тому, что мне разрешают время от времени приходить сюда и смотреть на цветы, так любимые мною прежде. Но я сама по легкомыслию лишилась права ухаживать за ними. Да они и не нуждаются в моем уходе: Взгляните-ка, как сильно они разрослись и без моей помощи. И Бог теперь заботится о них. — При этом она вздохнула и поднесла к своему вздернутому носику бутон розы. После короткой паузы девушка снова заговорила со мной:
— Сейчас, значит, здеcь живете вы. He правда ли, чудесный уголок? Мне здесь тоже нравилось, когда мне было разрешено. Но… не будем об этом. У каждого своя судьба, и каждый носит ее в своем сердце.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});