Подъемный мост в замок глухо скрипел под их адскими напорами… Страшно и грозно рокотало море, бешено набегая на берег…
Уложив мальчиков спать, Сережа поспешил к окошку своей комнаты… Деревья в саду не уступали в шуме рокоту моря, и их вершины низко склонялись на все стороны, покорные владычеству разыгравшейся стихии…
Ветер рвал и швырял все на своем пути, безумно разгулявшийся в своей вакхической пляске.
Юноша глядел на бесовское празднество стихии… Потом поспешно разделся и лег в постель, прощаясь заранее с надеждой уснуть в эту ночь под дикий свист, ропот, гул и завывание бури. И все-таки уснул. Он видел во сне мать, отца, товарищей, Наташу… И вдруг разом проснулся.
Чей-то дикий крик пронесся над замком, пронесся и замер вдали… Еще и еще… Уже не один, а много криков… И не криков даже, а стонов и воплей без счета, без конца… Как безумный вскочил он с постели и, подбежав к окну, распахнул его… Мгновенно жутко-стремительная волна бури и вихря ворвалась и закружилась в дикой пляске по комнате вокруг него… Слабый огонек ночника погас… Свистя, звеня и напевая свою боевую песню, ветер гулял теперь по шторам и занавесям, по обоям и постели, врываясь всюду, грозный, страшный и стремительный, как молодой, сильный и разгневанный бог…
Через его грозные напевы доносились и другие звуки… Они неслись с берега, со стороны рыбацкой деревни… Это были мольбы о помощи, отчаянные вопли скорби и ужаса, наполовину заглушенные ревом бури.
Захлопнуть окно, одеться и выбежать из замка на берег было для Сережи делом нескольких минут.
На берегу мелькали фонари — слабые, маленькие огоньки в эту темную свирепую бурную ночь… Здесь он увидел всех людей из замка… Они метались по берегу и что-то кричали… А там дальше, налево мигали и прыгали целые десятки огней… В рыбацкой деревне волновались, бегали и суетились люди. Оттуда и неслись зловещие крики отчаяния и скорби.
— Что? Что там такое? — взволнованно крикнул Сережа. Но звук его голоса умер, затих тут же, бессильный победить грозную песнь разыгравшегося моря. И вдруг ясно и жутко пронесся со стороны его одинокий выстрел — сигнал, сказавший без слов о близкой возможности гибели тех, кто находился там сейчас, среди разбушевавшейся стихии…
Этот выстрел пояснил все. He расспрашивая больше ни о чем людей из замка, юноша кинулся вдоль берега, со всех ног, прямо по направлению рыбацкой деревни, где мелькали, точно плясали, маленькие, бледно сиявшие огоньки и сновали потерявшиеся, опешившие, растерянные в своем отчаяния люди…
He помня себя, Сережа бежал изо всех сил навстречу вихрю и буре к злополучной прибрежной слободке… Вот ближе и ближе слабо мерцающие огоньки, вот они ярче горят в сгустившейся темноте ночи… И чем ближе они, тем безнадежнее и печальнее звучат людские голоса, вопли, крики и стоны…
В каких-нибудь полчаса юноша достиг деревни.
— Что такое? Что случилось? — крикнул он, заслонив рот руками для сохранения звука от натиска ветра.
Но его никто не понял.
Тогда он повторил свой вопрос по-немецки. Высокий коренастый латыш с фонарем приблизился к нему вплотную.
— Несчастье, господин, — произнес он дрожащим голосом. — Наши молодцы ушли вчера в море с сетями… И теперь гибнут… Иолас, сын старой Ирмы, тоже… Наш любимец, гордость приморской слободки… И Иоганн, и Фридрих… И Андек с ними… Жалко, господин!.. Старая Ирма и мать Андека воют… Душу раздирают их слезы… А поделать ничего нельзя… Идти за ними все то же, что на смерть… У каждого из нас есть жены и дети…
Он тряхнул прямыми, как палки, волосами, развеваемыми вихрем, и отошел в сторону, махнув рукой. Сережа увидел камень, торчавший на берегу. У камня были две женщины, старые, седые, с развевающимися по ветру космами волос. Одна из них сидела, тупо раскачиваясь из стороны в сторону, обеими руками обхватив колени… Ее морщинистое лицо носило следы безумия, горя… Свет фонаря, прикрепленного к камню, падал на ее глаза, сверкавшие страшным огнем все потерявшего в жизни человека… Другая женщина неистовствовала… По морщинистому лицу катились градом слезы… Костлявые руки тянулись к морю. Она дико и неистово вскрикивала каждые три минуты:
— Иолас! Мой Иолас! Сын мой ненаглядный!
Около нее была девушка, вернее, девочка лет пятнадцати, хорошенькая голубоглазая Ида, сестра Иоласа… Она ломала свои худенькие, еще детские ручки и, рыдая, голосила:
— Братец! Братец Иолас! Где ты? Где ты?
Их крики рвали сердце Сережи. Он бросился в самую середину толпы метавшихся по берегу латышей и закричал неистово, заглушая на миг самый ропот бушующей стихии:
— Да нельзя разве их спасти! Спасти! Спасти.
— Спасти! Спасти! Спасти! — словно издеваясь над ним, ответило эхо моря… Люди не отвечали…
Они только взглянули на него, как на безумного, и, покачивая головами, ответили криком чего-то, чего нельзя было разобрать за стоном ветра и бури.
И снова замелькали люди с фонарями, снова рокотало море, и старуха Ирма и тоненькая Ида выкрикивали громкими, дикими, теперь уже охрипшими надорванными голосами:
— Иолас! Иолас! Где ты, Иолас?
И вдруг крики стихли… Точки двигающихся по берегу огоньков остановились… Люди тоже перестали метаться… Все взоры, как по команде, устремились куда-то в одну точку, к противоположной стороне берега, от моря.
И Сережа повернул голову вслед за остальными…
— Она! — закричало несколько десятков голосов… По откосу берега с фонарем в руке скользила небольшая женская фигурка… При свете фонаря, высоко поднятого над головой, можно было разглядеть короткую грубую холщовую юбку, неуклюжую синюю куртку, какую носят шведские и финские моряки, и мужскую матросскую фуражку, надвинутую на лоб и окруженную красными, пышными, развеянными по ветру кудрями.
— Сирена! — сорвалось заглушенными бурею звуками с уст Сережи.
— Пасторская дочка! — эхом отозвались ему люди на берегу.
В несколько прыжков она была среди них, странная девушка с огненно-красными до колен волосами.
— Выстрел с моря… Наши гибнут… Лодку мне… — прозвучал отрывистыми звуками ее звонкий голос…
— Но, барышня! — И высокий седовласый латыш выступил вперед, обнажая голову.
— Что «но»? Что «но», старый Мартус? — И темно-красные брови Сирены грозно сдвинулись над переносицей. — He думаешь ли ты противоречить мне, старина? He поможет!.. Ой вы! Иоганн… Петер рыжий… Брат Андека, Мартин, ко мне и живо баркас! В одну минуту! — быстро скомандовал ее звучный молодой голос.
— Но, барышня… В такую бурю… Мы не смеем… Вы идете на верную гибель… Нет, положительно не смеем пустить вас…
И старый Мартус низко опустил свою седую, как лунь, голову.
— Слушай, старина! — Маленькая, сильная загорелая рука Сирены легла на плечо старого рыбака. — Ты жил много… Больше всех здешних слободских жил ты на свете. Твоих красавцев сыновей тоже взяло когда-то море. Видишь, вон плачет старая Ирма… мать молодца Иоласа. Ты знаешь, старина, что значит для родительского сердца потерять ребенка! Недаром же ты стал весь белый, как гребень седой волны, старик… He мешай же мне, Мартус, не мешай, старина, сделать большое дело…
— Но, барышня, вы погибнете в море! — послышались робкие голоса из толпы…
— Погибну? — и странным смехом залилась необычайная девушка. — Да разве вы не знаете, что проповедует мой отец в церкви? Положи жизнь за ближних твоих… Если бы он не уехал напутствовать умирающего, то был бы здесь тоже. — И гордая, как маленькая королева, она двинулась к мосткам, полуснесенным вихрем. Здесь прикрепленный к столбу, вбитому в дно моря, качался баркас… В одну минуту рыбаки бросились за нею и преградили ей дорогу.
— Там гибель… и смерть… Гибель и смерть! — затаенным ужасом звучали вокруг нее голоса.
И вот в ту же минуту раздался новый выстрел с моря.
— Это Иолас… Андек… У них есть ружье… Я знаю… Иду!! Иду!! К вам на помощь! — прозвенел, прорезав дикий рев моря, звонкий крик Сирены, похожий на крик ночной птицы… И одним прыжком она вскочила на баркас…
— Кто со мною? — прозвенел оттуда ее голос…
— Я с вами, барышня! — и молодой латыш, почти мальчик, впрыгнул в баркас.
— Ага, Мартин! С Богом поезжай спасать брата! — крикнула весело Сирена, дружески хлопнув юношу по плечу.
— И я! — и Адам Ленд присоединился к храбрецам.
— Возьмите и старого Мартуса. Если девушка-ребенок не боится моря, мне ли, отжившему старику, трусить темной пучины, поглотившей моих бедных сыновей.
— И меня тоже! — прозвучал голос Якова Дена, считавшегося одним из лучших гребцов.
— И меня! И меня возьмите с собой, Сирена! — послышался откуда-то голос из-за спин и голов рыбаков, и прежде, чем Сирена могла ответить, Сережа Скоринский тоже прыгнул в баркас…
Глава VI