Читать интересную книгу Красные части. Автобиография одного суда - Мэгги Нельсон

что она скрыла факты, она протестует: «Ну какой смысл был тогда говорить Эмили, что я ушиблась? Она всё равно не могла мне ничем помочь и только бы зря переживала».

Она говорит, что не рассказала, потому что ей было стыдно. Я говорю, что стоило об этом рассказать хотя бы потому, что это произошло. Мы как будто пытались докричаться друг до друга с противоположных концов картонной трубки.

К тому времени, когда мы с матерью окажемся в обшитом деревянными панелями кабинете, который Мичиганский университет любезно предоставит каналу CBS для записи интервью, суд над Лейтерманом будет подходить к концу. Перед нами будут горы фруктов и печенья, а позади нас — несколько недель в суде, которые мы провели глядя на экран, куда проецировались фотографии со вскрытия тела Джейн. Я начну понимать, откуда у моей матери могла взяться фантазия о суверенном, непроницаемом «я».

Судебно-медицинский эксперт зачитал вслух описание каждой из этих фотографий на январских слушаниях. Тогда не было присяжных, поэтому изображения показывать не стали. Пока эксперт выступал, слезы непроизвольно текли у меня из глаз, и у моей сестры тоже. Но мама не плакала. Ее тело просто схлопнулось. Плечи скруглились, грудь впала, и всё тело стало похоже на пустую оболочку. Колени сотрясались в судорогах. Я хотела дотронуться до нее, но не знала, какое прикосновение могло бы ей помочь. Я попыталась легонько прижать ладонями ее дрожащие бедра, потом — положить руку ей на спину. Она не отозвалась. Было ясно, что она провалилась в мир, где нет прикосновений, где утешение невозможно.

В перерыве мы с сестрой сбежали в туалет, и Эмили сказала мне, что не может смотреть на нашу мать. Ей было невыносимо видеть, как она страдает. Я согласилась, но не стала признаваться в менее достойном чувстве. Я чувствовала гнев. Я хотела, чтобы мать выдержала натиск этих подробностей с прямой спиной. Мне было невыносимо видеть, как от слов одного человека ее тело съеживалось в тело маленькой девочки. Я хотела, чтобы она не отворачивалась, чтобы она не дрожала. Глядя, как моя прекрасная сестра моет и сушит руки и красит губы, я пыталась представить, как чувствовала бы себя, если бы фотографии ее вскрытия, а не Джейн, крутились на большом экране. На мгновение меня пронзило парализующим чувством вины, за которым поднялась волна тошноты. Это же сестра моей матери. Чего еще я ожидала?

Моя мать выглядела совершенно дико, необузданно: шляпу ее подхватило ветром и унесло в открытое море, так что голову ее украшала лишь развевающаяся седая шевелюра; черные фильдеперсовые чулки были видны до самых бедер, юбки были подоткнуты вокруг пояса, одна рука ее держала поводья поднятого на дыбы коня, другая сжимала армейский револьвер моего отца, а позади нее бурлило неукротимое, бесстрастное море — свидетель праведного гнева[5], — пишет Анджела Картер в своем изложении мифа о Синей Бороде.

В трактовке Картер Синяя Борода не убивает свою молодую невесту. В самый ответственный момент врывается ее мать и «одним безупречным выстрелом» пробивает ему голову.

На это я надеялась?

Личина зла

ОН ПРИШЕЛ ПУСТИТЬ В ДОМ ГАЗ. Я В БОЛЬШОЙ КЛЕТКЕ ДЛЯ ПТИЦ, ПРИКОВАНА К ПРУТЬЯМ. ОНА ЛЯЗГАЕТ ОБО ВСЁ, ЧТО ПОПАДАЕТСЯ МНЕ НА ПУТИ. Я ПЫТАЮСЬ ПОДНЯТЬСЯ ПО ЛЕСТНИЦЕ ВМЕСТЕ С КЛЕТКОЙ, НО ЭТО НЕПРОСТО. ОН ВЕЛ СЕБЯ ОЧЕНЬ ПРИВЕТЛИВО И МИЛО, КОГДА ПРИШЕЛ ПУСТИТЬ В ДОМ ГАЗ, И ВСЁ ЖЕ Я ПОНЯЛА, ЧТО ОН ХОЧЕТ МЕНЯ УБИТЬ. ОН ЯВНО ВЫЖИЛ ИЗ УМА. Я ЗАЛЯЗГАЛА К ВЫХОДУ, ПОПУТНО ЗАМЕТИВ, ЧТО ОН ЗАКЛЕИЛ СКОТЧЕМ ВСЕ ВЕНТИЛЯЦИОННЫЕ ОТВЕРСТИЯ И Т. Д. Я ВЫВАЛИЛАСЬ НА ЛУЖАЙКУ, КОТОРАЯ ОТЛОГО СПУСКАЛАСЬ В ХЛЯБЬ, К РЕКЕ. ХЛЯБЬ ВОСХИТИТЕЛЬНО ЗЕЛЕНАЯ, МОКРАЯ И СЛАВНАЯ, СОВСЕМ НАСТОЯЩАЯ. Я СРАЗУ ПОНИМАЮ, ЧТО ХЛЯБЬ МЕНЯ СПАСЕТ, ЧТО ХЛЯБЬ — ЭТО ПРОТИВОЯДИЕ ОТ СМЕРТОНОСНОГО ГАЗА. ПОЗЖЕ ОН ВОЗВРАЩАЕТСЯ И ДЕЛАЕТ ВИД, ЧТО НИЧУТЬ НЕ УДИВЛЕН, ЧТО Я ЕЩЕ ЖИВА, НО ОЧЕВИДНО, ЧТО ОН ДОВОЛЬНО УДИВЛЕН. Я СВЯЗЫВАЮ ЕГО ПО РУКАМ И НОГАМ И НАТЯГИВАЮ НА НЕГО ЧЕРНЫЙ МЕШОК ДЛЯ МУСОРА, ЧТОБЫ СЖЕЧЬ ЗАЖИВО. Я ДУМАЮ: ЭТО ВСЕГО ЛИШЬ СОН, НО НЕУЖЕЛИ Я И ПРАВДА ПОЗВОЛЮ СЕБЕ ПОСТУПИТЬ ТАК ЖЕСТОКО? Я ЗАДУМЫВАЮСЬ НА МИНУТКУ, ЧТО МЕШОК НАВЕРНЯКА БУДЕТ ТЯЖЕЛЫМ, ВЕДЬ ОН ТАКОЙ ЗДОРОВЯК, НО ВО СНЕ ЭТО НЕ ПРОБЛЕМА. И ВОТ ОН СВЯЗАННЫЙ ЛЕЖИТ В МЕШКЕ, НЕ ИЗДАВАЯ НИ ЗВУКА. КАК БУДТО ЕГО БОЛЬШЕ НЕТ.

Уже много лет мне снится, как я сталкиваюсь с леденящим кровь воплощением всего мужского насилия и власти — убийцей Джейн. Иногда он безликая тень, иногда похож на кого-то из моих знакомых. Иногда во сне появляются мои мать и сестра, и мы помогаем друг другу. Иногда мы все там, но не помогаем друг другу, потому что не можем или не хотим. Чаще всего я одна.

Если мне и грезится какой-то еще образ убийцы Джейн, то у него лицо Джона Коллинза. Молодого, только что арестованного Джона Коллинза, красивого белого мальчика и, по всей видимости, большого чаровника. Про таких говорят, имеет успех у дамочек.

Мы с матерью и Эмили держимся за руки, сидя плечо к плечу на скамье на январских слушаниях, и смотрим, как в зал суда шаркающей походкой входит грузный шестидесятилетний мужчина в очках и темно-зеленой тюремной робе. Лысину его окаймляет кружок седых волос, крупный нос картошкой время от времени пунцово вспыхивает. У него маленькие ошарашенные глазки и пышные усы, которые он то и дело теребит пальцами. Скованные в лодыжках ноги смирно лежат под столом, на них черные носки и пластиковые тюремные шлепанцы коричневого цвета. Периодически он снимает очки, протирает их краешком зеленой тюремной рубахи и вновь устремляет прищуренный взгляд сквозь стекла. Когда он поворачивается, чтобы оглядеть зал, то выглядит при этом совершенно потерянным, как будто понятия не имеет, где находится.

Я тоже чувствую себя потерянно. Я рассчитывала увидеть «личину зла», но вместо этого вижу физиономию Элмера Фадда[6].

В тот день Лейтерман долго разглядывает свои ладони, которые большую часть времени сложены домиком перед его лицом или покоятся на вздутом животе. О том, что он много лет проработал медбратом, напоминает его манера бросаться на помощь, когда кому-то в зале суда требуется надеть латексные перчатки, чтобы ознакомиться с вещественными доказательствами. Он быстро хватает коробку напудренных перчаток и, встряхнув ее, протягивает свидетелям или юристам в нужный момент или за секунду до него, предвосхищая их потребность своим профессиональным охранительным чутьем. В остальное время он практически неподвижен. Во второй половине дня густой поток солнечного света проползает по залу суда и приземляется на столе защиты. Все отодвигаются или пересаживаются, чтобы оказаться в тени, но Лейтерман не может подвинуться, он вынужден терпеть. Я смотрю, как солнце насыщает его лицо и тело, смотрю, как он тщетно пытается