вопросительно продолжил он.
– Пока не появилась Юханцева, – призналась Ксения.
– Кто это? – Он записал в блокнот новое имя.
– Художница, член Имперского союза, как и Бурмистров. Ульяшин тоже был на выставке в первый день, и она устроила ему грандиозный скандал.
– Минуточку! Кто такой Ульяшин?
Ксения удивленно взглянула на него:
– Павел Андреевич Ульяшин, известный художник, правая рука Ясинского. Он кто-то вроде посредника между членами союза и самим Ясинским. Всех знает, и его все знают… Наша Юлия Кулешова с ним дружит тысячу лет, она вам лучше меня может о нем рассказать. Обычно Ульяшин приходит на вернисаж, дает пару интервью журналистам, фотографируется на фоне своих работ – и исчезает. Его задача – привлечь СМИ, осветить, так сказать, наш тихий угол…
Теперь в ее тоне Сергей отчетливо различал насмешку.
– Так, а Юханцева? – Он быстро конспектировал.
– Ей не понравилась развеска. Считается, что престижно и почетно выставляться в первом зале, хотя на самом деле в третьем, например, лучше свет и больше мест для сидения, поэтому посетители любят там задерживаться. Юханцева, как и Бурмистров, представила на выставку две работы. «Лисы танцуют» и «Совиные цветы». Она задержалась, приехала часам к трем, когда выставка была в разгаре. В первый день всегда толчея, много людей, которые даже не будут смотреть на картины – просто мелькнут и убегут. Юханцева вошла и сразу увидела, что ее картин нет там, где она ожидала их найти. Рената накинулась на бедного Павла Андреевича…
– Так, подождите… Я правильно понял: вы развешивали картины?
– Я, – подтвердила Ксения.
– Вы сами выбираете, какую работу куда поместить?
– Обычно – да. Но в этот раз у меня были четкие указания от Ульяшина. Он назвал картины, которые должны висеть в первом зале. Остальные я распределяла по своему усмотрению, и для Юханцевой выбрала, как мне казалось, удачное место…
– И каких же художников назвал Ульяшин? Кто заслужил первый зал?
Ксения нахмурила брови и стала загибать пальцы:
– Так, сам Пал Андреич – это раз. Бурмистров со своим зоопарком. Секунду, дайте вспомнить… Эрнест Алистратов. Борис Касатый. Кажется, все. А, Ломовцев, конечно! Тимофей – пейзажист, у него талантливая кисть, публика любит его работы. Но его самого на выставке не было.
– Значит, Ульяшин распорядился повесить в первом зале «Тигров» и «Барса»…
– Да, и когда Юханцева это обнаружила, она вышла из себя. Не знаю, были ли у них с Ульяшиным другие договоренности или она просто рассчитывала на это место, поскольку она сама Юханцева, но Рената была в бешенстве.
Бабкин отметил про себя «саму Юханцеву», но не стал останавливаться на этом. У него будет возможность выяснить, что за дама закатывает скандалы заместителю Ясинского.
– И что же говорила Юханцева?
– Ну, что обычно говорит женщина в гневе? Что этого так не оставит, что у Ульяшина будут неприятности… Послушайте, – вдруг встревожилась Ксения, – а вот не сплетничаю ли я сейчас?
– Вы оказываете всестороннее содействие расследованию, – успокоил ее Сергей. – Бурмистров присутствовал при этом разговоре?
– Ни в коем случае! Он редко появляется на выставках. Я его видела, кажется, только пару раз. Занятой человек, бизнесмен. Его представитель – Анаит Давоян. Чудесная девушка, между прочим, даже странно, что…
Она запнулась и потянулась за бутылочкой воды. Сергей некоторое время смотрел на нее, пока не стало ясно, что продолжения не будет.
– Ксения, вы давно работаете в музее?
– Три года. А что?
– У вас ведь есть представление о том, сколько может стоить та или иная картина? Бурмистров не оценивал свои работы, а мне нужно понять, на что рассчитывал вор.
Словоохотливость Ксении испарилась. Она смотрела на Бабкина серьезными серыми глазами, и под этим укоризненным взглядом он почувствовал себя неловко.
– Боюсь, я ничем не могу вам помочь, – суховатым официальным тоном сказала она. – Оценка картин не входит в мою компетенцию. Вам лучше обратиться за этим к самому Бурмистрову.
Показалось ему или при имени художника по ее лицу пробежала едва заметная неприязненная гримаса?
– У вас есть идеи, кто мог быть заинтересован в краже?
– Ни единой.
Ксения сложила руки на груди, недвусмысленно говоря: нам пора заканчивать. И причиной тому был его вопрос о стоимости картин.
Сергей смирился с поражением и лишь спросил, кто из сотрудников музея может знать больше о прошедшей выставке. Он собирался опросить всех, но начать хотел с самых осведомленных.
– Кулешова работала в воскресенье, – подумав, сказала Ксения. – Она первую половину дня была в залах, и вечером я видела ее среди художников. Я вас провожу.
* * *
Бабкина отвели в маленькую комнатку на втором этаже. Подоконник был плотно уставлен горшками с фиалками. Над цветами нависла худая сутулая фигура в длинной серой хламиде.
Фигура обернулась, и Сергей узнал в ней мышь.
– Юлия Семеновна, возвращаю нашего детектива, он жаждет общения с вами, – отрапортовала Ксения и исчезла прежде, чем он слово успел сказать.
В глазах мыши отразилось беспокойство. Бабкину даже почудилось, что она в шаге от мысли окропить его из леечки, чтобы он растаял, как старая колдунья из сказки.
Сергей откашлялся, спросил, можно ли присесть, и, пока мышь растерянно молчала, без разрешения занял стул.
– Юлия Семеновна, вы присутствовали в воскресенье на выставке Имперского союза, – без предисловий начал он.
– Да… Была… – Казалось, ей не хотелось в этом признаваться. – Вы меня в чем-то подозреваете?
– Я?! – искренне удивился Сергей. – Ни в коем случае. Мне кажется, вы чрезвычайно ценный свидетель.
– Именно поэтому вы сорок минут расспрашивали Ксению Львовну, – кротко заметила мышь. Сергей расслышал в ее голосе ехидство.
– Ксения Львовна дала мне общую картину, – нашелся он. – Однако детали не менее важны.
Тонкие поджатые губы несколько расслабились. Мышь поставила лейку и присела на краешек стула.
– И какие детали, по-вашему, я могла заметить? Все проходило как обычно. Это не первый раз, когда Имперский союз выставляется у нас: мы регулярно предоставляем им площадку.
– Расскажите, как проходил воскресный день на выставке, – попросил Сергей. И, сделав небольшую паузу и изобразив стеснение на лице, добавил: – Если вас не затруднит… Можно попросить чаю? С утра без завтрака, весь день на ногах…
Это была наглая ложь. Однако Бабкину нужно было расположить к себе эту ехидную мышь в хламиде или хотя бы добиться, чтобы она перестала считать его опасным. Самый верный способ – поставить себя в зависимость от чужой доброты. Женщина, которая заваривает чай, чувствует себя хозяйкой положения. Он ввалился в ее фиалковый рай, занял собой все пространство – неудивительно, что мышь принимает его в штыки. Да и первое впечатление было неудачным…
Несколько секунд женщина колебалась. Сергей покорно ждал.
– Хорошо, – наконец вздохнула она. – Но учтите, кроме печенья, мне предложить вам к чаю нечего.
Бабкин рассыпался в благодарностях.
Чай ему подали в тончайшего фарфора чашке, и он все время, держа ее в пальцах, боялся, что она лопнет, точно яичная скорлупа. И тогда взмахнет Юлия Семеновна своей хламидой и обратится