Читать интересную книгу Из Иерусалима. Статьи, очерки, корреспонденции. 1866–1891 - архимандрит Антонин Капустин

Великая заслуга о. Антонина, его умение и особый талант состояли в том, что он умел привлечь к своим замыслам самых разных людей. Он много работал с благотворителями, такими как, например, бывший министр П.П. Мельников, «некогда паломник, один из самых видных и усердных споспешников нашего дела в Палестине, хлопотами и отчасти великодушным пожертвованием которого мы сделались владельцами весьма обширного и ценного по своему значению участка земли, с поклонническим приютом и большим садом в упомянутой выше Горней, куда как бы нарочно какая-то благодеющая судьба занесла отличного человека лет 10 назад тому. Его усилиями собрано было более 20 000 рублей в течение двух-трех месяцев, чем мы и стали счастливыми собственниками дорогого и завидного евангельского места»[52]. Ездили в Иерусалим многие, но щедрых жертвователей среди благочестивых богомольцев было не так уж и много.

В очерках и корреспонденциях предстает перед нами Русская Духовная Миссия, ее служащие и деятели, среди которых было много достойных людей – игумен Вениамин, создатель Вениаминовского подворья, о. Александр Анисимов, несколько раз приезжавший в Иерусалим и читавший лекции для паломников и др. Русское консульство – дипломаты, служащие и их семьи. О. Антонин рассказывает о них с большим уважением, симпатией и интересом: «Простыми, всем доступными и ничуть не ходульными показались мне и члены нашего здешнего консульства. Так, в первый же день я видел, как наш консул, г. Кожевников, тихо и скромно, без всякого стука и тапажа, пришел в церковь на обедню вместе с своей женой, оба весьма почтенные и солидные люди, уже значительно пожилые, как благоговейно выстояли они всю службу и с тою же простотою и нецеремонностью возвращались по двору заведений домой»[53]. Служащие Палестинской Комиссии и Императорского Православного Палестинского Общества. В рассказах, касающихся организации русского паломничества и деятельности Палестинской Комиссии и «убогих деятелей» ее, Антонин впервые высказывает мысль о необходимости создания русского «Общества Святого Гроба» – будущего ИППО. И, конечно, это простые русские паломники, ради которых были созданы и Русская Духовная Миссия (1847), и Иерусалимское консульство (1858), и Палестинский Комитет (1859), преобразованный позже в Палестинскую Комиссию (1864), и Православное Палестинское Общество (1882). Не будь паломника, живой основы нашего присутствия в Иерусалиме – не нужны были бы ни Миссия, ни консульство, ни Комитет. С этой точки зрения о. Антонин обращается к защите интересов верующего народа и выступает его представителем.

История Иерусалима. О. Антонин активно и много сотрудничал с местным населением, особенно арабским и особенно православным, и писал о них – о совлечении в унию, о коптах и абиссинцах, следил, как последние на средства негуса строили свой квартал с прекрасным храмом. Помимо русских благотворителей в корреспонденциях говорится и о местных помощниках архимандрита, людях других наций и конфессий, без которых многие проекты и задумки остались бы нереализованными. Это, прежде всего, его помощники: Яков Егорович Халеби, который, познакомившись с о. Антонином сразу после его приезда в Иерусалим, стал настоящим другом, соратником и доверенным лицом. И, когда Антонин умер, именно Халеби пришел в консульство и составил полный перечень всех земельных приобретений арх. Антонина, о которых никто кроме него не мог знать. С течением времени вокруг Антонина сложился целый мир, но ведь кроме арабов были и другие – итальянцы, греки, немцы, австрийцы, евреи – помогавшие ему в финансовой и хозяйственной деятельности, строительстве и обеспечении паломнических приютов, археологии и нумизматике.

С большим вниманием и сочувствием Антонин относится к нуждам местного населения: переживает, когда зимой нет дождей и цистерны не наполняются водой, а летом засуха и неурожай; рассказывает про цены на основные продукты; сообщает фенологические подробности и местные обычаи[54].

Несколько слов о работе о. Антонина над своими статьями. В нашем распоряжении имеется уникальный источник о жизни и трудах о. Антонина – дневник, который он вел на протяжении почти 60 лет жизни. Из дневника мы узнаем процесс написания той или иной корреспонденции – можем определить, какого числа он начал работу над статьей, а когда закончил. И иногда получается, что работа над статьей занимала одну неделю, а ее переписывание две, а то и месяц. Можно представить, какой это был тяжелый труд. Приходится удивляться, как начальник Русской Духовной Миссии, обремененный массой различных обязанностей, успевал регулярно писать достаточно большие статьи. Его писательскую «лабораторию» мы узнаем из описаний очевидцев. Почти год проживший в 1873 г. рядом с ним СИ. Пономарев вспоминал: «Переношусь мысленно в Иерусалим, вижу Вас сидящего, по обычаю, за письменным столом с потухшим самоваром, с крепким застывшим чаем, окруженного хлебом, рассыпанными деньгами, нетронутыми газетами, грудою бумаг, которую Вы частенько взъерошиваете, отчего на столе царствует невообразимый беспорядок. Вижу, что Вы обложили себя по преимуществу археологической ветошью разноязычною и без остановки царапаете на бумаге "намеки тонкие на то, чего не ведает никто"»[55].

Труды архимандрита Антонина – свидетельство большого литературного дара, и эта сторона его личности далеко еще не изучена. Можно только сожалеть, что о. Антонин издал не так много книг[56]. Его литературный дар, по причине чрезвычайной занятости и многосторонности натуры, не был использован в полной мере. Иные и так осуждали его, упрекая, что он, мол, вместо того, чтобы заниматься своими непосредственными обязанностями, разбрасывается, ведет «светский» образ жизни, увлекается архитектурой, нумизматикой, археологией, наблюдает по ночам за звездами. Да, он разбрасывался, он в полном смысле был тот самый русский человек, о котором Ф.М. Достоевский сказал: «широк! я бы сузил». Но если сузить, то он перестанет быть тем феноменом мировой истории, с которым имя русского человека связано.

Потому литературный талант о. архимандрита наиболее раскрылся только в двух основных жанрах – корреспонденциях из Иерусалима и церковной проповеди (он каждый год говорил слово на Голгофе, на пассии, при обношений плащаницы, и ни разу не повторился). Находить всякий раз новые аспекты и затрагивать разные струны сердца человеческого – это чрезвычайный талант. Язык Антонина удивительно богат, ярок и выразителен. В виртуозном «плетении словес» он соединяет цитаты и использует лексику из самых разных областей, языков, жанров. Игры со стилем, игра словами из разных языков, цитаты иногда лирические, а иногда иронические, обороты и тексты церковнославянские, множество народных слов, которых мы уже давно не слышим, и неологизмов, которые Антонин придумывал сам… Говоря о языке о. Антонина, мы вплотную касаемся стихии, где наиболее ярко раскрывается душа нашего автора.

Церковный автор всегда связан каноном. А Антонин всегда писал так, как чувствовал и как понимал. Впрочем, если мы даже самым скрупулезным образом подойдем к его текстам с точки зрения канонических или богословских суждений, мы не найдем никаких отклонений от учения Святой Православной Церкви. Вся внутренняя свобода, энергия самовыражения, кипение творческой натуры – все укладывается в традиции русского православного богословствования, русской православной мысли, все есть самовыражение русского православного народа.

…Человек – это его стиль. Если попытаться назвать важнейшие особенности натуры и стиля Антонина, две стихии его внутренней жизни и творческой реализации – это ирония и нежность. Он всегда насмешлив и критичен по отношению ко всем: к себе, к сослуживцам, к начальству, к Патриархам Иерусалимским, что отнюдь не означает плохого к ним отношения. Многим виделась в этом не ирония, а раздраженность. Обер-прокурор Св. Синода К..П. Победоносцев однажды сказал, что у него – по корреспонденциям Антонина из Иерусалима – сложилось мнение, что это «человек желчный»[57]. На Антонина часто обижались, потому что принимали иронию за неприязненность и обозленность. И, пожалуй, у архимандрита были причины обижаться на жизнь – она была сложна. Но в глубине души Антонин был вовсе не таков, у него всегда находились лирические и восторженные ноты. И оценке Победоносцева, сдержанно отрицательной, уместно противопоставить совершенно иную оценку личности Антонина – слова святителя Феофана Затворника, великого нашего подвижника, создателя Русского Добротолюбия, который в одном из писем сказал: «О. архимандрит Антонин… нежный – известен мне, как отличный человек… он же и уч»[58].

Так глубоко разгадать Антонина мог только такой сердцеведец, каким был великий русский аскет и богослов святитель Феофан Затворник. Многие не понимали его. Потому «для внешних», как говорили святые отцы, характерна поляризация мнений и восприятий – для одних он был желчный человек, или, в лучшем случае, как сказал СИ. Пономарев, «бесподобный отец-заноза», для других – Антонин Нежный.