Читать интересную книгу Суть дела - Грэм Грин

Он взял влажную ладонь и поцеловал ее; непривлекательность Луизы сжимала ему сердце и связывала по рукам и ногам.

Плечом к плечу, как полицейский патруль, они вошли в гостиную, где миссис Галифакс выдавала библиотечные книги. В жизни худшие ожидания редко оправдываются; вряд ли тут о них только что судачили.

— Чудно, чудно! — крикнула им миссис Галифакс. — Пришла новая книжка Клеменса Дейна!

Это была самая безобидная женщина в колонии; ее длинные волосы вечно были растрепаны, а в библиотечных книгах попадались шпильки, которыми она закладывала страницы. Скоби мог спокойно оставить жену в ее обществе — миссис Галифакс незлобива и не любит сплетничать, у нее слишком короткая память; она по нескольку раз перечитывает одни и те же романы, даже не подозревая этого.

Скоби подошел к группе людей на веранде. Санитарный инспектор Феллоуз за что-то свирепо выговаривал старшему помощнику начальника Рейту и морскому офицеру по фамилии Бригсток:

— В конце концов, это клуб, а не вокзальная закусочная!

С тех пор как Феллоуз перехватил у него дом, Скоби изо всех сил старался относиться к этому человеку с симпатией; его жизненные правила требовали проигрывать с улыбкой. Но порой ему бывало трудно хорошо относиться к Феллоузу. Вечерняя жара не красила этого человека: жидкие рыжие волосы слиплись, колючие усики стояли торчком, круглые глазки были выпучены, малиновые щеки пылали.

— Вот именно, — подтвердил Бригсток, слегка покачиваясь.

— Что тут у вас случилось? — спросил Скоби.

— Он считает, что мы недостаточно разборчивы, — сказал Рейт с той самодовольной иронией, какую позволяет себе только человек крайне разборчивый, — в свое время настолько разборчивый, что за его одинокий стол в Протекторате не допускался никто, кроме него самого.

Феллоуз запальчиво воскликнул, щупая для храбрости свой гвардейский галстук:

— Всему есть границы!

— Вот именно, — подтвердил Бригсток.

— Я знал, что у нас тут пойдет, когда мы сделали почетными членами клуба всех офицеров, — заявил Феллоуз. — Я знал, что рано или поздно они начнут водить сюда всякую шушеру! Поверьте, я не сноб, но в таком месте, как это, ограничения необходимы хотя бы ради наших дам. Тут ведь не то, что дома!

— Но что же все-таки случилось? — спросил Скоби.

— Почетным членам нельзя позволять приглашать гостей, — заявил Феллоуз. — На днях сюда привели рядового! Пускай они в армии играют в демократию, а мы не желаем этого терпеть! К тому же выпивки и так не хватает, без лишних ртов.

— Совершенно верно, — произнес Бригсток, пошатываясь еще заметнее.

— К сожалению, я все еще не понимаю, о чем идет речь, — сказал Скоби.

— Зубной врач из сорок девятого привел какого-то штатского по фамилии Уилсон, и этот Уилсон, видите ли, желает вступить в члены клуба. Это ставит всех нас в крайне неприятное положение!

— А чем он плох?

— Какой-то конторщик из ОАК! Мог бы вступить в клуб в Шарп-тауне. Зачем ему ездить сюда?

— Но ведь там клуб закрыт, — сказал Рейт.

— Что ж, это их вина, а не наша.

За спиной санитарного инспектора раскинулся беспредельный простор ночи. Вдоль края холма перемигивались огоньки светлячков, и фонарь патрульного катера в бухте отличался от них лишь своей неподвижностью.

— Пора затемнять окна, — сказал Рейт. — Пойдемте-ка лучше в комнаты.

— А где этот Уилсон? — спросил его Скоби.

— Вон там. Бедняге, видно, тоскливо. Он приехал всего несколько дней назад.

Уилсон смущенно стоял в лабиринте мягких кресел и делал вид, будто разглядывает карту на стене. Его бледное лицо потемнело, как сырая штукатурка. Тропический костюм он явно купил у какого-то торговца на пароходе, который сбыл ему залежалый товар: материю красновато-бурого оттенка украшали нелепые полоски.

— Вы Уилсон? — спросил его Рейт. — Я заметил сегодня вашу фамилию в списках у начальника административного департамента.

— Да, это я, — сказал Уилсон.

— Меня зовут Рейт. Я его старший помощник. А это Скоби, помощник начальника полиции.

— Я видел вас, сэр, сегодня возле гостиницы «Бедфорд», — сказал Уилсон.

Во всем его поведении, казалось Скоби, была какая-то беззащитность; он стоял, покорно ожидая людского приговора — одобрят его или осудят, — и ни на что не рассчитывал. Он был очень похож на собаку. Никто еще не нанес на его лицо тех черт, которые сделают его человеком.

— Хотите выпить, Уилсон?

— Не возражал бы, сэр.

— Это моя жена, — сказал Скоби. — Луиза, познакомься с мистером Уилсоном.

— Я уж слышала о мистере Уилсоне, — чопорно произнесла Луиза.

— Видите, какая вы знаменитость, — пошутил Скоби. — Простой смертный, а пробились в святая святых.

— Я и не подозревал, что нарушаю правила. Меня пригласил майор Купер.

— Да, чтобы не забыть, — сказал Рейт, — надо записаться к Куперу. По-моему, у меня флюс. — И он ускользнул в другой конец комнаты.

— Купер мне говорил, что тут есть библиотека, — пролепетал Уилсон. — И я понадеялся…

— Вы любите книги? — спросила Луиза, и Скоби вздохнул с облегчением: теперь она будет приветлива с этим беднягой! У Луизы никогда ничего не поймешь заранее. Иногда она ведет себя, как самый последний сноб, но сейчас, подумал Скоби с щемящей жалостью, она, верно, считает, что не может позволить себе чваниться. Каждый новый человек, который еще «не знает, что Скоби обошли», для нее дар божий.

— Да в общем… — пробормотал Уилсон, отчаянно теребя жидкие усики, — в общем… — У него был такой вид, будто он хочет исповедоваться в чем-то очень страшном или, наоборот, что-то очень важное скрыть.

— Детективные романы? — спросила Луиза.

— Да, пожалуй… и детективные, — сбивчиво подтвердил Уилсон. — Правда, не все…

— Лично я люблю стихи, — сказала Луиза.

— Стихи, — повторил Уилсон, — да. — Он нехотя оставил в покое усики, и что-то в этом собачьем взгляде, полном благодарности и надежды, обрадовало Скоби. Неужели я в самом деле нашел ей друга?

— Я и сам люблю стихи, — сказал Уилсон.

Скоби отошел от них и направился в бар; у него отлегло от сердца. Вечер теперь пройдет хорошо — она вернется домой веселая и веселая ляжет спать. За ночь настроение не изменится, продержится до утра, а там уж Скоби пора будет идти на дежурство. Он сегодня выспится…

В баре он увидел компанию своих младших офицеров. Там были Фрезер, Тод и новый, из Палестины, с комичной фамилией Тимблригг. Скоби колебался, стоит ли ему входить. Они веселятся, и присутствие начальника вряд ли будет им приятно.

— Чудовищное нахальство! — воскликнул Тод. Очевидно, и тут речь шла о бедном Уилсоне. Но прежде чем Скоби успел уйти, он услышал голос Фрезера:

— Он за это наказан. Его зацапала Ученая Луиза.

Тимблригг утробно захихикал, и на его пухлой губе пузырьком вздулась капля джина.

Скоби поспешно вернулся в гостиную. Он на всем ходу налетел на кресло. Потом пришел в себя: перед глазами больше не ходили круги, но он чувствовал, что правый глаз щиплет от пота. Он потер глаз; пальцы дрожали, как у пьяного. Он сказал себе: «Берегись. Здешний климат вреден для волнений. Здешний климат создан для низости, злобы, снобизма, но ненависть или любовь могут тут свести с ума». Он вспомнил, как выслали на родину Бауэрса за то, что тот на балу дал пощечину адъютанту губернатора, и миссионера Мэкина, который кончил свои дни в сумасшедшем доме в Чайзлхерсте.

— Дьявольская жара, — сказал он какой-то фигуре, маячившей перед ним, словно в тумане.

— Вы плохо выглядите. Скоби. Выпейте чего-нибудь.

— Нет, спасибо. Мне еще надо проверить посты.

Возле книжных шкафов Луиза оживленно болтала с Уилсоном, но Скоби чувствовал, что злоязычье и чванство шныряют вокруг нее, как волки. Они не дадут ей порадоваться даже книгам, подумал он, и руки у него снова затряслись. Подходя к ней, он слушал, как она милостиво предлагает тоном доброй феи:

— Приходите как-нибудь к нам пообедать. У меня много книг, может, вам будет интересно.

— С большим удовольствием, — сказал Уилсон.

— Рискните нам позвонить: вдруг мы окажемся дома.

Скоби в это время думал: «Ах вы, ничтожества, как вы смеете издеваться над человеком?» Он сам знал ее недостатки. Его самого часто передергивало от ее покровительственного тона, особенно с незнакомыми. Он знал каждую фразу, каждую интонацию, которые восстанавливали против нее людей. Иногда ему хотелось предостеречь ее, как мать предостерегает дочь: не надевай этого платья, не повторяй этих слов, — но он должен был молчать, заранее терзаясь оттого, что она потеряет друзей. Хуже всего было, когда он замечал у своих сослуживцев какое-то сочувствие к себе, словно они его жалели. Он едва сдерживался, чтобы не крикнуть: какое вы имеете право ее осуждать? Это я во всем виноват. Я ее такой сделал. Она не всегда была такая.