Читать интересную книгу Дом паука - Пол Боулз

Сегодня облаков вокруг Джебель Залагха не было видно. Крохотные оливковые деревца на его вершине четко рисовались на фоне огромного, равномерно синего неба, и в тысячах ущелий и лощин, избороздивших его голые склоны, уже появились глубокие вечерние тени. Узкая ниточка дороги вилась внизу, у подножия округлого холма, крохотные фигурки в белом медленно, очень медленно поднимались по ней. Какое-то время Амар стоял, глядя на них: то были сельские жители, возвращавшиеся в свои деревни. На мгновение ему страстно захотелось перестать быть самим собой, стать одним из них — человеком, живущим простой, безвестной жизнью.

Веретено фантазии понемногу раскручивалось. Если бы он, Амар, был джибли, деревенским, то при его уме — а он знал, что умен, — он скоро скопил бы больше денег, чем кто бы то ни было в его кабиле. Он скупал бы все новые и новые земли, нанимал бы все больше работников, а когда французы попытались бы купить у него его земли, он отказал бы им, какие бы богатства они ему ни сулили. Тогда крестьяне стали бы уважать его, имя его приобретало бы все большую известность, разносясь по округе, и люди приходили бы к нему как к коади за помощью и советом, которые он великодушно давал бы каждому. Рано или поздно настал бы день, когда к нему явился бы какой-нибудь француз с предложением сделать его саидом, Амар представил, как в ответ он от всей души весело рассмеялся бы и сказал: «Но я уже и так больше, чем просто саид для моего народа. Чего ж мне еще желать?» Сбитый с толку француз попытался бы опутать его сетью хитроумных уловок: снижением налогов, девушками из далеких племен, апельсиновой рощей, усадьбой, дарственной на доходный дом в Дар Эль-Бейде и баснословными суммами денег, но он все так же весело смеялся бы, повторяя, что ему не нужно ничего, кроме того, что у него уже есть: уважения его народа. Француз, конечно, будет удивлен и заинтригован (разве хоть один марокканец когда-нибудь заявлял подобное?) и уйдет, затаив в сердце страх, а весть о торжестве Амара быстро разнесется повсюду, достигнет даже Рхавсаи и Таунат, и люди узнают о молодом джибли, которого французам не удалось подкупить. Султан тайно прикажет отправить за ним, чтобы посоветоваться о делах в тех краях, которые он так хорошо знал. Амар будет держаться просто и почтительно, но не подобострастно, и султану это покажется очень странным, поначалу он даже немного рассердится, пока Амар, стараясь не быть чересчур многословным, не объяснит ему, что его отказ пасть ниц — всего лишь следствие того, что он понял, что султаны, несмотря на все свое величие, такие же люди, как и все остальные — смертные и способные ошибаться. На монарха произведет впечатление мудрость Амара и то, что он не боится говорить такие вещи, и он предложит Амару остаться при дворе. Мало-помалу слухи о нем распространятся повсюду, и султан станет ценить его даже больше, чем самого Эль-Мохри[11]. А потом настанет трудная минута, когда султан не сможет принять решение сам. Амар же будет наготове. Без колебаний он встанет у кормила власти и возьмет все под свой контроль. В этот момент могут возникнуть определенные трудности. Он разрешит их так, как всегда решали свои проблемы все великие люди: полагаясь исключительно на самого себя. Он представил, как с печалью на лице подписывает указ о казни султана: это должно свершиться во имя народа. И потом, в конце концов, султан был всего лишь Алауит из Тафилалета[12] — то есть, попросту говоря, узурпатор. И всем это было известно. В Марокко были люди, которые имели куда больше оснований править, включая любого из членов семьи самого Амара, ибо они принадлежали к роду Дриссов — потомков первой династии[13], единственных правомочных престолонаследников.

Фигурки людей вдали медленно поднимались по склону холма. Возможно, им придется идти всю ночь, и они доберутся домой только после восхода солнца. Амар неплохо знал крестьянскую жизнь, он долгое время прожил в усадьбе отца в Хериб-Джераде, потом ее пришлось продать, но и после этого они каждый год ездили туда собирать причитавшуюся семье долю урожая. Что касается Амара, то смешанное с любопытством презрение, которое горожане испытывают к сельским жителям, было у него окрашено чувством уважения. Если горожанин, задолго до того как приступить к делу, начинал повсюду трезвонить о своих намерениях, то крестьянин без лишних слов просто делал то, что нужно.

По-прежнему не сходя с места, окидывая взглядом огромное пространство голой залитой солнцем земли, следя за карабкающимися по склону фигурками, Амар не переставал обдумывать свое злосчастное положение. Если бы только его старший брат, идя по переулку Мулая Абдаллаха, в какой-то роковой момент случайно не обернулся, то он, Амар, мог бы сейчас купаться в реке, или играть в футбол за воротами Баб Фтех, или попросту спокойно сидеть на крыше дома, наигрывая на дудочке, и не испытывал бы гнетущего чувства страха. Но Мустафа обернулся и увидел его в этом запретном месте среди нарумяненных женщин. А на следующий день, подойдя к Амару, потребовал у него двадцать риалов. Денег у Амара не было, и ему неоткуда было их взять. Он пообещал Мустафе, что будет выплачивать ему эту сумму понемногу, как только удастся раздобыть хоть что-то, однако Мустафа, столь же смышленый, сколь и безжалостный, был себе на уме, и будущее его не интересовало. Он не собирался ничего говорить про Амара, об этом не могло быть и речи. Отец больше разгневается на предателя, чем на его жертву. Сегодня утром Мустафа сказал Амару: «Ну что, достал деньги?», а когда Амар отрицательно покачал головой, добавил: «На заходе солнца я буду в кафе Хамади. Принеси деньги или берегись отца, когда вернешься домой».

Денег Амар не достал, и в кафе Хамади — выслушивать новые угрозы — он тоже не пойдет. Он сейчас же вернется домой и примет побои, чтобы они поскорее стали частью прошлого, а не будущего. Услышав за собой предупреждающий звонок велосипеда, он обернулся и увидел знакомого паренька. Парень остановился, и Амар пристроился на раме впереди него. Они ехали по дороге, петляющей по залитой солнцем долине, и Джебель Залагх был виден то справа, то слева.

— Тормоза в порядке? — спросил Амар. У него мелькнула мысль, что, пожалуй, было бы приятнее грохнуться в канаву или скатиться с холма, чем в целости и сохранности добраться до ворот своего квартала. Может быть, по выходе из больницы его ожидало бы прощение.

— Тормоза отличные, — ответил паренек. — А ты что, боишься?

Амар презрительно рассмеялся. Они переехали через мост, и дорога пошла ровнее. Парень приналег на педали. Когда дорога стала подниматься от реки к повороту на Тазу, он уже почти выбился из сил. Амар соскочил с рамы, попрощался и, чтобы срезать путь, пошел через гранатовую рощу. У него самого никогда не было велосипеда, сын обнищавшего фкиха[14] и надеяться на такое не мог. Деньги шли только к тем, кто занимался куплей-продажей. Сыновья лавочников могли покупать себе велосипеды, Амару же оставалось время от времени брать велосипед напрокат, потому что люди, которых отец лечил святыми словами молитв и заклинаниями, расплачивались с ним медяками, а когда заходил человек побогаче, готовый щедро оплатить лечение, Си Дрисс проявлял железную волю и неизменно отказывался от вознаграждения.

«Когда Аллах посылает тебе деньги, — не раз повторял отец, — ты не должен тратить их на велосипеды и прочие назарейские штучки. Купи себе хлеба насущного и возблагодари Его за то, что Он тебе его дал». «Хамдулла»[15], — отвечал Амар.

Пройдя через ворота Баб Фтех, он несколько минут наблюдал, как люди в кафе играют в карты. Затем поплелся домой. Впустившая его мать значительно взглянула на него, и тут же он заметил стоявшего у колодца отца. Мустафы нигде не было видно.

Глава вторая

— Иди наверх, — сказал отец и первый ступил на узкую лестницу с провалившимися ступенями. Войдя в меньшую из двух комнат, он включил свет. — Садись на матрас, — скомандовал он, указывая в угол. Амар повиновался. Все внутри у него дрожало, он не смог бы вымолвить ни слова, скованный волнением и ужасом, мало того, он не понимал даже, что именно — непреодолимую ненависть или всепоглощающую любовь — испытывает он к этому старику, который, подобно башне, грозно возвышался над ним и глаза которого пылали яростью и гневом. Отец принялся медленно разматывать длинную чалму, пока не показался бритый череп. Одновременно он заговорил.

— На сей раз ты совершил непростительный грех, — произнес он, не спуская с Амара страшных глаз. Остроконечная седая борода выглядела странно без дополнявшей ее чалмы. — Только ад ожидает такого мальчишку, как ты. Все деньги в доме — все, что было для того, чтобы купить хлеба твоему отцу и твоим родным. Сними джеллабу. — Амар снял одежду, старик вырвал ее у него из рук, попутно заглянув в капюшон. — Сними шаровары. — Амар расстегнул ремень — штаны упали на пол — и одной рукой прикрыл свою наготу. Отец обшарил карманы, не найдя ничего, кроме сломанного перочинного ножа, который Амар всегда носил с собой.