Как только родится ребенок, ему наверняка станет легче. В своей семье он был вторым из пятерых детей, уже несколько раз становился дядей, и ему не в новинку возиться с младенцами. Нет, его пугал не ребенок. Он просто не мог представить утонченную, совершенную мисс Поллард визжащей, стонущей, в горячей испарине. Такая картина никак не укладывалась в его сознании.
Эндрю готов был отказаться от участия в выставке из-за Мей и ребенка, однако она убедила его, что, пока он в отъезде, ничего не случится. И ему пришлось поверить. Казалось, Мей и беременность разыграла по собственным нотам: у нее не было тошноты по утрам, не отекали ноги, она не страдала одышкой.
Эндрю просто не знал, как пережить оставшееся до родов время. И как стерпеть упреки родственников, когда ребенок наконец появится на свет. Потому что об этом знали только его родители и старший брат Джек.
Было уже довольно поздно, когда Эндрю забрал машину со стоянки. Улицы блестели от прошедшего недавно дождя, фонари отражались в мокрых тротуарах. Чистый влажный воздух врывался в открытое окно, вымывая из легких остатки специфического самолетного запаха. Это была самая любимая его пора — летний вечер после дождя. Если бы он был дома, то уселся бы на веранде полюбоваться закатом, с бутылкой холодного пива в руках.
Но как ни соблазнительна была такая перспектива, Эндрю все же принял другое решение: сначала он проведает Мей.
Выставив локоть в открытое окно, Эндрю усмехнулся. Он отлично знал, что Мей терпеть не может, когда он ее навещает. Возможно, это была одна из причин его частых визитов к ней в последние месяцы — ему просто хотелось увидеть, как она морщит нос. Другой причиной было то, что он не находил себе места вдали от нее. Но Мей этого не знала. И ему это было только на руку.
Ее квартира находилась в тихом зеленом районе, где ветви деревьев, росших по обеим сторонам дороги, образовывали над ней подобие тоннеля. Эндрю нашел свободное место на стоянке, заглушил мотор и вышел из машины. Из связки ключей он выбрал один. Мей дала ему этот ключ прошлым летом, когда он помогал монтировать встроенную мебель, и Эндрю так и не вернул его. Это вызвало у него очередную усмешку. Еще один повод увидеть ее наморщенный носик.
Он открыл дверь, вошел в просторный уютный вестибюль, отметил, что на столике стоит букет свежесрезанных цветов. О да, здесь все первоклассное!
Лифт был пуст, и Эндрю подумал, что в былые времена это порадовало бы их с Мей. Едва оказавшись за закрытой дверью, они бросались друг другу в объятия. Теперь же старались держаться у противоположных стен.
Квартира Мей находилась на четвертом этаже. Когда дверь лифта открылась, Эндрю почудился детский плач. Тряхнув головой, он ступил на пушистый ковер. Нет, этот ребенок определенно сведет его с ума! Если раньше ему только мерещилось, то теперь уже и слышится.
Элегантный холл напоминал гостиную. Четыре двери вели в квартиры. Темно-зеленые стены, удобные кресла, снова букеты свежих цветов, приглушенный свет — все это создавало обстановку интимности. Холл казался частью квартиры.
Он подошел к двери Мей и снова услышал это. Только теперь гораздо, гораздо отчетливее. Нет, это не игра воображения — плакал настоящий, живой ребенок!
Эндрю обуяла тревога. В голове пронеслись образы, один ужаснее другого: Мей, в одиночестве пытающаяся произвести на свет ребенка, Мей, беспомощно барахтающаяся в луже крови на полу. Проклиная свою неуклюжесть, он, наконец, смог открыть замок и с сердцем, готовым выпрыгнуть из груди, вошел в дверь… И тут же замер, словно наткнулся на невидимую стену. Эндрю стало по-настоящему страшно. На какое-то мгновение даже показалось, что он попал в другую квартиру.
Правда, стены были ему хорошо знакомы, да и мебель тоже. Золотистые обои, кремовые кожаные диваны, мягкий бежевый ковер, столики с тонированным стеклом, бронзовые светильники с шелковыми абажурами, комнатные растения несомненно принадлежали Мей. Даже нежные акварели, лакированные стол и стулья в столовой, равно как и вызывающий канделябр в испанском стиле, стоящий на резном буфете, не оставляли сомнений в том, что он попал куда надо. Но кругом царил ужасный разгром. И это в квартире, где даже журналы всегда лежали на строго определенном месте. Казалось, здесь побывала с обыском бригада по борьбе с наркотиками или орудовала шайка вандалов.
Эндрю вновь охватила паника, от волнения перехватило дыхание. Если с ней что-нибудь случилось…
Плач стал громче, и в дверях гостиной появилась Мей с крошечным хнычущим темноволосым существом, доверчиво приникшим к ее плечу.
Ошарашенный Эндрю словно прирос к полу. На мгновение он опять было подумал, что попал не туда. В этой растрепанной, неряшливо одетой женщине не осталось ничего от ухоженной мисс Поллард. В довершение всего стало очевидно, что и она плачет вместе с младенцем. А вплоть до этого момента Эндрю мог бы поклясться, что из этой женщины не выдавить ни слезинки.
Едва взглянув на Эндрю, Мей разрыдалась.
— О, Эндрю! Слава богу, что ты здесь! — Она плотнее прижала ребенка к себе, ее глаза казались почти черными от переполняющего их ужаса. — С малышом что-то стряслось. Я иду вызывать «скорую».
Чувствуя себя так, словно без парашюта выпал из самолета, Эндрю смотрел на нее, ничего не понимая. Но одна мысль все же пришла в голову. На этот раз Мей ошиблась: ребенок ждать не стал. Сообразив, что стоит словно каменный, он с огромным усилием взял себя в руки. Понимая, что не добьется от нее ни одного разумного слова, пока не успокоит младенца, Эндрю изобразил улыбку и как можно мягче произнес:
— Шшш. Все в порядке, Мей. Все в порядке.
Сердце совершило кульбит, когда, протянув руки, Эндрю взял у нее крошечное вопящее создание. Он впервые держал своего ребенка! Ему хотелось петь и танцевать, но больше всего бессмысленно ухмыляться. Однако Эндрю понимал, что момент для этого неподходящий. Испытывая огромное желание прикоснуться к Мей, он протянул свободную руку и заправил ей за ухо выбившуюся прядку волос.
— Эй, — ласково проговорил он, стремясь приободрить ее. — Эти звуки больше похожи на проявление фамильного темперамента Макги, нежели на что-нибудь другое. Я уверен, что с ребенком все в порядке.
Мей тут же утопила лицо в ладонях, ее плечи сгорбились. Подобное проявление горя и беззащитности глубоко тронули Эндрю, заставили каждой клеточкой почувствовать ответственность за два этих существа. Больше всего на свете ему сейчас хотелось обнять Мей, успокоить. Но существовала черта, которой он не мог переступить.
Держа одной рукой младенца, другую он положил Мей на плечо и подвел к дивану. Опустившись, потянул ее за руку и, когда она села, притянул к себе. Словно потеряв всякую волю к сопротивлению, Мей прильнула к нему, и его рубашка тут же стала мокрой от слез.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});