Читать интересную книгу Шантаж - Александр Лавров

Всплеск настороженности Пал Палыч облек внешне в форму досадливо-равнодушную:

– Чьего доверия?

– Полагаю, вы знакомы с основами философии, – меланхолически протянул Миркин. – Я тоже в свое время любил брошюрки читать. Так вот ученые пишут, что любая истина относительна. Другими словами, ниче­го до конца узнать нельзя, всегда что-нибудь останется темным.

Знаменский положенными словами занес ответ в про­токол, захлопнул папку и, обогнув стол, встал напротив Миркина. Тот тоже поднялся, но чувствовал, что разго­вор еще не завершен.

– Намерен дать вам совет.

– Дружеский, разумеется, – хмыкнул Миркин, сно­ва сероглазый.

– Полезный. Когда мне намекают, что не шибко умен или кишка тонка, я, знаете, не обижаюсь. Но – беру на заметку. Намекать позволяют себе люди: а) просто глу­пые; б) без меры самонадеянные; в) надеющиеся на силь­ных покровителей. Запомнили квалификацию? И каждый из них при этом упускает из виду, что задевает в моем лице организацию, которая – если взъярится – всякую тьму высветит и всякую истину добудет, наплевав на ваши основы философии!

Тирада не содержала лукавства. Она в общем-то соот­ветствовала действительности – при условии, если орга­низация взъярится. Яриться же против Миркина смешно.

Пал Палыч отпустил его с миром, досадуя, скорее, на Мишу Токарева, который не вооружил следователя увесистыми фактами.

«Где же хваленая въедливость? Или я его переоценил? Или он меня – вообразив, что я на голом месте способен провести гениальный допрос».

В проходной тюрьмы Знаменский отметил время: чет­верть пятого. Уже пять минут ждет Миркина под часами «Наташа, страдающая от безденежья».

Мифическая Наташа была мужского пола, средних лет, среднего роста и среднего же умственного уровня. Между приятелей известная под кличкой Чистодел.

Он топтался под часами, пока не лопнуло терпенье. Борис обычно не опаздывал. Может, приболел? Чистодел двинул к телефонной будке.

– Миркина, пожалуйста. – Не расслышав ответа, повторил: – Товарища Миркина я прошу…

Он слушал, белесые бровки панически прыгали вверх-вниз.

– Как – арестовали, за что?!

Прахова рассказала. Дельно, обстоятельно. Помянула просьбу следователя позвонить и осведомилась, надо ли его ставить в известность, что Борисом интересовался… кстати, как вас по имени-отчеству?

Тут Чистодел торопливо заверил, что позвонит сам, трясущейся рукой записал продиктованный номер и, к разочарованию Праховой, повесил трубку.

А назавтра, когда над городом разливался великолепный закат, он маялся у окна в холле респектабельной гостиницы, ожидая Приезжего – так нейтрально велел себя именовать рискованный, опасный человек, периодически появлявшийся в серенькой жизни Чистодела. И короткие эти встречи нагоняли на Чистодела одновременно страх и восторг и поднимали в собственных глазах на геройскую почти высоту.

Но сегодня… Ох, как не с руки ему встречаться с Приезжим!

Однако тот уже надвигается кошачьей своей поход­кой, уже рядом. Чистодел поздоровался и опустился мешковатым задом на заграничный, неестественной длины диван – неровен час ноги откажут.

Приезжий сел рядом, оттенив неказистость собе­седника.

– Ну?

– Лажа… – шепнул Чистодел.

– Точнее.

– В общем… не могу я товар взять.

Приезжий мимолетно улыбнулся струившейся мимо девице.

– Ты меня из Магадана вызвал шутки шутить?

– Да чтоб я сдох… Какие шутки! Человек, на которого я работал, сгорел.

– Приятно слышать. Ты тоже дымишься? – Приез­жий поправил галстук, маскируя цепкий и стремитель­ный огляд вокруг. Нет, в холле было «не мусорно».

– Я дымлюсь?! Да ни в жизнь! До меня им не доб­раться! – он сплюнул через левое плечо, но в тоне была убежденность.

– Тогда другого купца найди! – приказал Приезжий.

– Где его враз сыщешь… не семечки же… Недели бы хоть три…

– У меня командировка на четыре дня.

– За четыре дня – безнадега.

Чистоделу капельку полегчало. Показалось – труд­нейший рубеж позади. На секундочку показалось.

Приезжий заслонился от холла пестрым журналом с ближайшего столика и ударил в уши Чистодела свистя­щим угрожающим шепотом:

– Ты понимаешь, шкура, что ты наделал?! Ты меня вызвал – я прилетел. Я же не пустой! Во мне два кило. Что я теперь должен, как беременная сука, с товаром в брюхе мотаться, да? Нет уж, не выйдет! Бери, рассчитывайся, а дальше забота не моя!

Заячье сердце Чистодела застучало с перебоями.

– Да клянусь, если б я мог… Я на свои никогда не работал… У меня таких башлей в помине нет!

– Добудь!

Ай, до чего унизительно совсем терять себя и гово­рить, что добыть-то не у кого, – разве что на опохмелку. Но с Приезжим не похитришь, и Чистодел покаянно признался:

– Негде мне взять…

Лицо Приезжего отразило безграничное презрение.

– Я, ей-богу, не виноват, – заерзал Чистодел. – Он сделал заказ, я вам передал… и вдруг такая лажа… Были бы свои башли…

Приезжий кинул журнал.

– Ты что все – «башли», «лажа». Музыкант, что ли? Лабух?

– Да так… Немножко себе на барабане стучу.

– Где?

– Ну, ребята знакомые есть, зовут иногда на похоро­ны подхалтурить. «Лабать жмурика» называется.

– Столичный коммерсант! Торгую золотом и немного стучу.

Чистодел, не расслышав издевательской интонации, наивно пояснил:

– Так то – бизнес, а это – на бутылку.

– А твой купец на чем доигрался? На кларнете и трубе?

– Не… – засмеялся Чистодел и опять ошибся, по­считав, что атмосфера разрядилась.

– Ах, тебе еще смешно, падла?! – осатанел Приез­жий. – Мне люди товар доверили. Им твои лажи – пус­той звук. Я должен вернуться – и деньги на бочку, иначе лучше самому либо под трактор, либо в прорубь! Понял, какие у меня тылы?!

Нет, не понял. Напугался – да. А понять где ему, выросшему в арбатских переулках и совершавшему экс­курсии не далее Кунцевского и Востряковского кладби­ща? Да и как понять?

С нормальной точки зрения, приисковый быт – не­что чудовищное. В подобных хибарках и сараюшках (в печати звучно называемых «бидонвилями») жить нельзя. А уж лютыми сибирскими зимами – спаси и сохрани! Медведям в берлогах стократ теплей и уютней.

И сколько бы ни шло отсюда опечатанного и охраня­емого автоматчиками «золотого запаса», сами добытчики остаются несчастной рванью. Главное утешение, главная забота – бутылка. А подчас в ней вопрос жизни и смер­ти, тут уж мороз судья.

К кражам добываемого золота отношение у всех про­стое. Однажды, к примеру, приземлился самолет без опоз­навательных знаков, главный инженер прииска загрузил в него пуды «желтого металла» и улетел в неизвестном направлении. Для приличия объявили всесоюзный ро­зыск, хотя в Союзе его никто никогда найти не чаял.

Чего же ждать от маленького труженика? Платят ему за каторжную работу копейки, а кругом перекупщики, у них спиртное и мосты «на материк». И без колебания всаживал он в трубы, по которым гонится порода, самодельные ловушки для золота. Вот тут уж жестоко правила честность. Залезешь в чужую ловушку – поплатишься головой. Спо­ры решались проще, чем на самом «диком Западе».

Возможно, жесткая упрощенность нравов передалась еще со времен, когда на золоте вкалывали за пайку зэки. Многие, освободившись, там и остались со своими тра­дициями и задавали тон. А кто позже приезжал в надежде подзаработать, либо сразу заворачивал оглобли, либо научался подчиняться общим порядкам.

И в описываемые годы и позже струйки золота всегда текли к неким точкам притяжения и осаждались у богатых и предусмотрительных. Кто знает, не они ли или их дети вынырнули сейчас из подполья, оккупировали здесь и там разные консорциумы и в полном консенсусе с чиновничь­ей верхушкой принялись отмывать многолетние знаки? (О тех, кто уже без всяких фокусов растащил золотой запас целой страны, мы помолчим – немеет язык).

Итак, струйки всегда сочились, сливались в ручей­ки, но во времена Приезжего посредничать между при­исками и «большой землей» было занятием аховым, и брались за него несколько десятков смельчаков. Приез­жий не сгущал краски, изображая свои скорые на рас­праву тылы…

Надо было срочно что-то делать. Даже злиться на «столичного коммерсанта» было уже некогда.

– Сядь нормально.

Чистодел, до того виновато сгорбленный, выпрямил­ся и робко поднял собачьи глаза.

– Рассказывай, кто погорел, на чем погорел.

– Вроде мужик был крепкий, верный, а вот… вчера взяли… За спекуляцию золотыми вещами.

– Как узнал?

– Жду его на месте – нету. Отъехал в сторону, звоню из автомата на квартиру. Соседка и рассказывает…

– Она тебя знает? – подгонял Приезжий.

– Да ни в жизнь! Просто делать старухе нечего, вот и треплется.

– А почему за спекуляцию?

– Он в золотоскупке оценщиком работал. Там, вид­но, и влетел.

– Что взяли на обыске, неизвестно?

– Соседка понятая была, видела. Говорит: брошки-колечки, деньги – не знаю сколько – и весы.