– Жень, если тяжело, не рассказывай дальше. Я многое знаю, о многом догадываюсь.
– Да нет, надо, наверное, выговориться. А кому, если не тебе, ты ж нас с Антошкой с детства знаешь…
– Ну да, это правда.
– Понимаешь, я была там счастлива, в этом Кармеле. Все там было по мне. В последние годы я уже не моталась с Антошкой на все гастроли, хотя, конечно, ежесекундно, можно сказать, была на связи. Но в личную жизнь не лезла, дистанцию соблюдала. И прекрасно отдавала себе отчет в том, что его будущая жена может мне не понравиться. Но внушала себе, что он взрослый мужик, а я только сестра и не имею права совать свой нос… Была у него одна девушка, пианистка из Израиля, прелестное существо, очень талантливая, красивая, влюблена в него была по уши, казалось бы, чего лучше… Но… что-то не срослось. Я даже толком не знаю. Короче, разошлись.
А потом вдруг возникла эта… Я как увидала, сразу поняла – беда! Но молчала. Думала, вдруг сам поймет. Не понял. Женился. Я на все молчала. Одно только четко понимала – жить с ней под одной крышей не смогу. И сказала брату: сюда ее не пущу. Покупай другой дом или квартиру где захочешь, я тебе выплачу стоимость этого дома… Он начал орать, что подарки назад не отбирает, просто он считал этот дом и своим тоже, но если тут нет места для его любимой женщины… Я тогда ему сказала первый и последний раз в жизни: «Антон, я для тебя немало сделала, я буквально разрушила свою семью ради тебя и никогда ни одним словом тебя не попрекнула, я никогда не лезла в твою личную жизнь и сейчас не лезу, но я просто не хочу жить с твоей женой под одним кровом. Только и всего. Мы можем сколько угодно общаться, но здесь мое личное пространство, и я не хочу…»
– А он что?
– Да он, как мне показалось, понял. Сказал: «Ну что ж, ты, наверное, права, ты заслужила возможность жить как тебе хочется, ты же знаешь, как я тебе за все благодарен. Не злись. Но я уверен, ты еще оценишь мою Верочку…»
– Она русская?
– Да. Из Волгограда.
– А чем она тебе так не глянулась? Красивая хоть?
– О да. Очень красивая. Но злобная дура.
Я сразу почуяла в ней злобную дуру. И хищницу. И не ошиблась, она меня схавала.
– Каким образом?
– Знаешь, мне поначалу казалось, что все устроилось самым лучшим образом. Мы, что называется, сохраняли вооруженный нейтралитет, и это длилось около года. Но в один прекрасный день мне позвонил знаменитый американский импресарио Вик Дэннелл и назначил встречу в Сан-Франциско. Я не понимала, что ему от меня понадобилось, прокручивала в башке разные варианты, пока ехала, а это не ближний свет. Но то, что я услышала…
Я замолчала, у меня комок стоял в горле. А ведь казалось, я уже это пережила, но боль опять сдавила горло.
Машка погладила меня по руке.
– Женечка, ты скажи, а потом уж забудь.
И поставь на этом крест.
– Да, я попробую…
– Может, тебе коньяку плеснуть?
– Да, плесни!
Я опрокинула рюмку коньяку, как водку. И мне почти сразу стало легче. В самом деле, надо выговориться.
– Понимаешь, он был со мной суперлюбезен, встречу назначил в шикарнейшем ресторане Сан-Франциско, наговорил кучу комплиментов, а мне с каждой минутой становилось все страшнее. И вдруг он говорит: «Дорогая госпожа Истомина, мне чрезвычайно тяжело говорить вам это, но на днях со мной связался ваш брат, он действительно гениальный скрипач, уникальный музыкант, да, так вот, господин Истомин связался со мной и просил меня впредь представлять его интересы». «Как?» – вырвалось у меня. «Ваш брат сказал, что в его карьере наметился застой, что вы уже не в состоянии двигать ее вверх, что он безмерно вам за все благодарен и нежно любит вас как сестру, но именно поэтому и не может сам сказать вам об этом. Надеюсь, госпожа Истомина, вы не станете препятствовать… И поверьте, я наилучшим образом сумею сделать все для такого великого музыканта».
– Вот подлец!
– Кто?
– Антон, кто же еще! Ну, а ты что?
– Это еще не все. Дальше он сказал, что прекрасно понимает мои чувства, но, в сущности, мой брат прав, и посему он, Дэннелл, предлагает выкупить у меня агентство вместе с теми музыкантами, которыми я занималась помимо Антона, а от себя лично дает мне совет: не травить душу и вернуться в Россию. Русские ведь почти всегда страдают от ностальгии, а тут… После, как он выразился, «не побоюсь этого слова, после предательства вашего брата вам и впрямь лучше вернуться на родину, тем более что я знаю, у вас есть квартира в Москве». И, учитывая мой неоценимый опыт и вкус, он бы хотел, возможно, чтобы я была его представителем в России, отыскивала там талантливых, но еще совсем нераскрученных музыкантов, которые обходились бы значительно дешевле лауреатов…
– Охренеть! – простонала Машка. – И ты согласилась?
– Не на все. Я согласилась продать ему агентство и передать тех ребят, с которыми была связана, для них это грандиозный шанс… Но сотрудничать с ним в дальнейшем отказалась категорически. Знаешь, у меня было такое состояние… я как будто умерла… Помню, я вернулась в свой обожаемый дом, вышла налить сиропу колибри, и вдруг в голове возникла отчетливая мысль: «Прощайте, колибри, хочу к воробьям!» И буквально за месяц провернула все. Взяла с собой только документы, ноутбук, пару белья.
И улетела во Франкфурт.
– А что Антон?
– А я его больше не видела. Только послала ему мейл: «Антон, я передала все дела Дэннеллу. Отныне ты свободен. Несмотря ни на что, желаю тебе успеха. Женя». И все.
– И он не примчался к тебе?
– Нет, он в это время гастролировал в Китае.
– А потом?
– И потом ничего.
– Вот сволочь! Это все его баба, я уверена.
– Я тоже. Но если даже Дэннелл считает его предателем…
– И все-таки связывается с ним!
– Ну, Антон Истомин – это бренд! И хорошие барыши. Так что… Бизнес, ничего не попишешь!
– И дом забрал.
– Пусть. Я уже ничего там не хотела.
– Догадываюсь, если даже шмотки все кинула.
– А знаешь, как было весело покупать все новое! Целое приданое! Я первый раз в жизни покупала шмотки, не считая каждую копейку, от души! С нуля так с нуля!
– А он хоть тебя не надул, этот Дэннелл?
– Нет. Рассчитался честно, и я бы даже сказала, щедро. У меня сложилось впечатление, что он хоть и крутой делец, но отлично понимал мое состояние.
– А вот скажи… Что, у Антошки действительно с тобой не было особых перспектив?
– Ерунда! У него уже было мировое имя, и я не сидела сложа руки, он был связан с крупнейшими фирмами звукозаписи и вообще… Но просто то, чего я добилась бы, скажем, через год, Дэннелл добьется через месяц. Только и всего. Я работала одна, а у Дэннелла десятки сотрудников. Так что я оставила Антона в хороших руках, совесть моя чиста. Но брата у меня больше нет. Все, Маш, о нем больше ни слова.