– Ловил у́калку.
Он не понимает.
– Что, – говорит, – за укалка такая?
Полез я в карман, чтоб её показать, а карман пустой, только немножко мокрый. «У, – думаю, – противная ука! Хотел её дедушке показать, а она убежала!»
– Дедушка, – говорю, – ну, знаешь, ука такая – она вечером всегда на болоте кричит, с красным животом.
Дедушка не понимает.
– Садись, – говорит, – ешь да спать ложись, завтра разберёмся.
Встал я утром и весь день ходил, всё про уку думал: вернулась она на болото или нет?
Вечером пошёл я опять на то же место, где поймал у́ку. Долго стоял, всё слушал: не закричит ли.
Наконец тихонько: «Ук!» – где-то сзади крикнула и опять стала кричать. Я её искал, искал, так и не нашёл. Подойдёшь поближе – молчит. Отойдёшь – опять начинает. Наверно, она спряталась под кочку.
Надоело мне её искать, пошёл я домой.
Зато теперь-то я знаю, кто на болоте вечером так громко укает. Не цапля это, а маленькая ука с красным животиком.
Жук
У меня есть сестра Галя, она на год младше меня, а такая плакса, обязательно я должен ей всё уступать. Мама даст что-нибудь вкусное, Галя своё съест и ещё у меня просит. Если не дашь, начинает реветь. Только о себе одной думала, но я её от этого отучил.
Пошёл я однажды за водой. Мама на работе, нужно было самому воды натаскать. Зачерпнул полведра. Вокруг колодца скользко, вся земля обледенела, еле до дому ведро дотащил. Поставил его на лавку, смотрю, а в нём жук-плавунец плавает, большой такой, с мохнатыми ножками. Вынес я ведро во двор, воду вылил в сугроб, а жука поймал и посадил в банку с водой. Жук в банке вертится, никак привыкнуть не может.
Пошёл я снова воды принести, принёс чистой воды, ничего на этот раз не попалось. Разделся и хотел посмотреть жука, а банки на окне нет.
Спрашиваю у Гали:
– Галя, это ты жука взяла?
– Да, – говорит, – я, пусть он в моей комнате живёт.
– Почему же, – говорю, – в твоей, пускай жук общий будет!
Беру из её комнаты банку и на окно ставлю: мне ведь тоже хочется на жука посмотреть.
Галя заплакала и говорит:
– Я всё маме скажу, как ты у меня жука отнял!
Подбежала к окну, схватила банку, воду даже на пол расплескала и опять поставила к себе в комнату.
Я разозлился.
– Нет, – говорю, – жук мой, я его поймал! – Взял и обратно банку на окно поставил.
Галя как заревёт, одеваться стала.
– Я, – говорит, – в степь пойду и замёрзну там из-за тебя.
«Ну, – думаю, – и пускай!» Она всегда так: если не дашь чего, то сразу пугать начинает, что замёрзнет в степи.
Хлопнула она дверью и ушла. Смотрю я из окна, что она делать будет, а она идёт прямо в степь, только тихо-тихо, ждёт, когда я за ней побегу. «Нет, – думаю, – не дождёшься, хватит, побегал за тобой!»
Идёт она, снег ей по колено, и руками за лицо держится: ревёт, значит. Всё дальше и дальше от дома уходит в степь. «А что, – думаю, – и взаправду замёрзнет?» Жалко мне её стало. «Может, пойти за ней, вернуть? И жука мне не нужно, пускай себе насовсем берёт. Только опять будет всегда устраивать рёв. Нет, лучше подожду, будь что будет!»
Галя далеко ушла, только маленькая точка видна. Хотел я уже одеваться, за ней идти – смотрю, точка всё больше становится: обратно, значит, идёт. К дому подошла, руки в карманах держит, смотрит себе под ноги. Боится глаза поднять: знает, что я на неё смотрю из окна.
Пришла домой, разделась молча и ушла к себе в комнату. Долго там сидела, а потом подошла к окну и говорит:
– Какой хороший жук, его покормить надо!
Стали мы за жуком вместе ухаживать.
Когда мама с работы пришла, Галя ей ничего не рассказала, и я тоже.
Слон
В апреле Таня с мамой пошли в зоопарк.
В пруду плавали дикие гуси, лебеди. А одна утка – мандаринка, жёлтая, как мандариновая корочка, – подошла к решётке и закрякала. Она просила у Тани кусочек хлеба.
В другой клетке бегал шакал. Он линял, и рыжая шерсть на нём висела клочьями. Шакал был похож на простую дворняжку и немножко на лисицу.
Больше всего Тане понравились лохматые яки. Шерсть у них волочилась по земле, как щётка; на спине горб, жуют сено и смотрят на всех сердито.
В соседней клетке павлин распустил свой хвост. Какой-то мальчик просунул руку и хотел вырвать у павлина из хвоста перо. Павлин закричал, сложил хвост и убежал к себе в домик. Все засмеялись, а один старичок сказал мальчику:
– Если каждый будет у павлина перья рвать…
В клетке, где живут бобры, никого не было. Таня долго стояла, ждала, может, бобёр из норы вылезет, но так и не дождалась. Бобры днём не вылезают.
А в одной клетке было совсем темно. Таня думала, что там никого нет, присмотрелась – в темноте горят два жёлтых глаза. Это был филин.
Таня испугалась, и они с мамой поскорей пошли к слону.
Слон жил в большом доме со ступеньками, внутри было жарко, темно и пахло, как в сарае, где живут коровы.
Слон обедал. Сторож навалил ему целую копну сена и принёс ведро моркови. Слон осторожно понюхал хоботом морковку и отправил её в пасть. Сначала он съел всю морковь, а потом принялся за сено.
Сторож стал выметать остатки сена, а слон прижимал его к стене. Он у него просил моркови.
– Ну, ну, не балуй! – закричал сторож и ударил слона метлой.
Слон свернул хобот и отошёл.
Таня возвращалась с мамой домой.
– Почему слона не выпускают в садик? Ему хочется на солнышке погулять.
– Слон старый, а в саду холодные лужи. Он промочит ноги и простудится, – сказала мама.
– А как же яки?
– Яки живут высоко в снежных горах, они привыкли к холоду. А слон родился в Индии, где всегда тепло.
Таня каждое утро подходила к окну и смотрела: есть ли ещё на дворе лужи.
И однажды в мае, когда распустились на чёрных деревьях зелёные листочки, земля подсохла и во двор прилетела бабочка-крапивница, Таня закричала:
– Мама, мама, слон уже гуляет!
Жулька
Вокруг станции песок, и на песке растут сосны. Дорога здесь круто сворачивает на север, и паровоз всегда неожиданно вылетает из-за холмов.
Поезда ждут дежурные смазчики.
Но раньше всех выходит его встречать собака Жулька. Она сидит на песке и вслушивается. Вот рельсы начинают гудеть, потом постукивать. Жулька отбегает в сторону. Дежурный смотрит на Жульку. Он покашливает и поправляет красную фуражку. Смазчики звякают крышками маслёнок.
Если поезд идёт с севера, Жулька прячется: в северных поездах люди едут в отпуск. Моряки с громким хохотом прыгают из вагонов и стараются затащить Жульку к себе. Жульке неудобно: она виляет хвостом, прижимает уши и тихонько рычит.
Жульке очень хочется есть. Вокруг жуют и вкусно пахнет. Жулька беспокоится – паровоз уже загудел, а ей ещё ничего не дали. Часто Жульку завозили так далеко, что домой она бежала целый день.
Она пробегала мимо домиков, где живут стрелочники. Они махали ей на прощание флажками. Потом за ней погналась большая чёрная собака. В лесу девочка пасла козу и двух козлят. Козлята играли на рельсах и не слушались девочку. Ведь их может задавить. Жулька показала им зубы и зарычала, а глупая коза хотела боднуть её.
Но самое страшное было перебежать через мост. Посредине стоял солдат с ружьём. Он охранял мост. Жулька подошла к солдату поближе и стала подлизываться: она поджала хвост и на брюхе подползла к нему. Солдат сердито топнул на неё ногой. И Жулька без оглядки побежала до своей станции.
«Нет, – подумала она, – больше никогда не буду подходить к поезду».
Но скоро Жулька всё это забыла и снова стала попрошайничать.
Однажды её завезли очень далеко, и обратно она не вернулась.
Дикий зверь
У Веры был бельчонок. Его звали Рыжик. Он бегал по комнате, лазил на абажур, обнюхивал тарелки на столе, карабкался по спине, садился на плечо и коготками разжимал у Веры кулак – искал орехи.
Рыжик был ручной и послушный.
Но однажды, на Новый год, Вера повесила на ёлку игрушки, и орехи, и конфеты и только вышла из комнаты, хотела свечки принести, Рыжик прыгнул на ёлку, схватил орех, спрятал его в галошу. Второй орех положил под подушку. Третий орех тут же разгрыз…
Вера вошла в комнату, а на ёлке ни одного ореха нет, одни бумажки серебряные валяются на полу.
Она закричала на Рыжика:
– Ты что наделал, ты не дикий зверь, а домашний, ручной!
Рыжик не бегал больше по столу, не катался на двери, не разжимал у Веры кулак. Он с утра до вечера запасался. Увидит кусочек хлеба – схватит, увидит семечки – набьёт полные щёки, и всё прятал.
Рыжик и гостям в карманы положил семечки про запас.
Никто не знал, зачем Рыжик делает запасы.
А потом приехал папин знакомый из сибирской тайги и рассказал, что в тайге не уродились кедровые орешки, и птицы улетели за горные хребты, и белки собрались в несметные стаи и пошли за птицами, и даже голодные медведи не залегли на зиму в берлоги.
Вера посмотрела на Рыжика и сказала:
– Ты не ручной зверь, а дикий!