Лицо Каллиройи стало строгим от сдвинутых бровей и расширившихся ноздрей. Губы молодой женщины раскрывались все больше под губами Антенора. Наконец, их языки нашли друг друга и сплелись в неутолимом стремлении к безраздельному слиянию.
Каллиройя вздрогнула, отняла губы в попытке освободиться и крепко сжала колени, сопротивляясь колену Антенора. Рот ее страдальчески искривился, веки опустились…
Антенор сдавил ее могучими руками, прижал своим гранитным телом олимпийского борца. С молящим стоном Каллиройя раскрылась настречу его желанию.
Пламенея от страсти, она зашептала:
— Хочу много поцелуев, милый… чем больше, тем красивое я стану… для тебя…
Антенор знал это… Оттого и не могли забыть о нем даже самые избалованные и искушенные гетеры, совершенно преображаясь в его объятиях. Страсть жаждущего красоты художника множилась от каждого изгиба прекрасного тела, стремилась впитать, запечатлеть каждое движение, вспыхивала тысячами прикосновений и поцелуев.
Антенор заново создавал, лепил тело Каллиройи губами, руками, всем существом постигая изменчивые переливы его форм и линий.
Каллиройя впервые осознала свою красоту: в прикосновениях Антенора она обретала целостность, казалась безграничной в пламени страсти… Она пришла из веков прошлого и устремлялась в бесконечность будущего, сливаясь воедино с беспредельностью моря и неба, высотой гор и облаков, цветением растений…
Каллиройя сблизилась со всеми древними женщинами, уже прошедшими по лону Геи, и всеми теми, которые еще пройдут по нему много лет спустя…
Она закинула руки за голову, выгибаясь дугой и снова выпрямляясь. Ее твердые груди с набухшими сосками то упирались в грудь Антенора, то отстранялись, то стремились к его ладоням, заполняя их, как отлитые в бронзе чаши.
Широкие бедра образовали могучий круг, туго охвативший Антенора. Порывистые изгибы тонкой талии дополняли и усиливали стремление к слиянию, упроченное объятием стройных ног.
Антенор упоенно созерцал эту вызванную им изумительную страсть Каллиройи, воплотившей в своем теле всю древнюю силу Женщины. Теле, напоенном всеми соками бессмертной жизни, всеми ее пламенными и неукротимыми стремлениями… возлюбленной, принявшей его в неистовом стремлении отдаться так полно и беззаветно, как ни одна из других женщин.
Желание страсти, слившееся с вдохновением художника, длилось у Антенора всегда долго. Исступление Каллиройи ослабевало, невольные вскрики и стоны становились тише…
С пылающими щеками и разметавшимися волосами, нежная и признательная, она смотрела на Антенора из-под ресниц. Одна ее рука продолжала обвивать шею художника, другая медленно, точно во сне, скользила но твердым выступам мышц на его руках, плечах, спине. А он с горячей благодарностью покрывал ее всю нежными поцелуями, вновь и вновь обводя рукой и как бы утверждая в памяти все линии ее тела.
Это созерцательное поклонение храму тела сменялось желанием полнее и глубже вобрать в себя его красоту. Тогда в руках Антенора появлялась покоряющая сила, кончики грудей Каллиройи пробуждались под губами художника, дерзко расходясь в стороны от частого дыхания…
Антенор и Каллиройя забыли обо всем, кроме своей страсти, неистощимой, как море, и чистой, как огонь.
Неожиданно, склоняясь над лицом любимой, художник понял, что видит ее ресницы, тонкие пряди волос на лбу и темные круги вокруг глаз. Он оглянулся, увидел близкие края поля, ночью казавшегося необъятным. Долгая осенняя ночь кончилась.
Каллиройя почувствовала перемену в Антеноре, очнулась и с детским изумлением смотрела на быстро наступавший рассвет.
Лучами восходящего солнца осветился склон ближайшей горы, в просвете внизу показалась долина с багряными кронами деревьев.
Осенняя роща у дороги превратилась в алую стену, вдали послышалось блеяние овец.
Каллиройя, счастливая и доверчивая, поднялась навстречу первым лучам рассвета, улыбнулась и глубоко вздохнула, подняв к небу гордую голову. Ее золотое в солнце тело четко обрисовывалось на аметистовом просторе моря. Руки поднялись к волосам извечным жестом женщины, владычицы и хранительницы Красоты, томительной и влекущей, неизбежно исчезающей и без конца возрождающейся вновь, пока существует на земле или на звездах род человеческий…
И художник, любуясь Каллиройей влюбленными глазами, понял, что не будет ему больше покоя во всей его жизни, пока не совершит он самой Анадиоменой предназначенного ему подвига. Пока не создаст в камне или бронзе это захватывающую душу и тело совершенство, остановив летящий миг очарования, пленив ускользающее движение формы.
==================
Пирейская равнина.
В год 152 олимпиады, боэдромиона двадцать седьмой день{14}.
Комментарии
1
Весенние гимнастические и конные игры на Коринфском перешейке каждый 2 и 4-й год олимпиады. Посвящались Посейдону.
2
Афинский квартал гончаров.
3
Амафонт – город на южном берегу Кипра, один из центров культа Афродиты.
4
Иначе Коринф.
5
Афродита Выныривающая, статуя Праксителя; сохранилась римская копия греческого оригинала.
6
Аэлла – «буря», «вихрь». Статуя не сохранилась. Леохар – автор известнейших скульптур античных богов: Аполлона Бельведерского и Артемиды Версальской.
7
Здесь – путешествие по греческой Ойкумене вокруг Средиземного моря; собственно: эллинистический жанр путеводителя для сухопутных путешествий.
8
Тесмофории (греч. Θεσμοφόρια, латин. Thesmophoria) — большой аттический праздник в честь Деметры Законодательницы (Θεσμοφόρος) и ее дочери Персефоны-Коры (Девы) в течение 5 дней в конце октября. В нем участвовали только свободнорождённые женщины. Деметру благодарили за урожай и земледелие, законы и бытовые правила, особо – за брачные обряды.
По дошедшим сведениям, порядок празднеств был таков: в первый день – процессия женщин в Галиунт, сопровождавшаяся обсценными шутками и насмешками, затем жрицы совершали жертвоприношение поросят в подземной святыне; на второй день остатки жертвенных поросят с прошлогоднего празднества выставляли на алтаре как демонстрацию благосклонности богини; на третий день эти остатки зарывали во вспаханную землю, на которую переходило благословение Деметры, и женщины возвращались в Афины, неся священные предметы. Четвертый день – пост в знак грусти по ушедшей в Аид Персефоне, на пятый возвращение Коры знаменовали пиром с играми и плясками.