Читать интересную книгу Яковлев А. Сумерки - Неизвестно

В борьбе за химеры, не знавшей пощады, потеряли мы правду и достоинство, способность к пониманию сущего, они утонули в крови. Шаг за шагом подобная аморальность прочно вошла в образ жизни, лицемерие стало своего рода нормой мышления и поведения. А это значит, что многие го­ды мы предавали самих себя. Сомневались и возмущались про себя, выискивая всяческие оправдания происходящему вокруг, чтобы как-то обмануть по ночам ворчливую, но днем податливую совесть, то есть «бунтовали на коленях». Вполза­ем в трясину лжи и сегодня.

Я рад тому, что смог преодолеть, пусть и не полностью, все эти мерзости. Переплыл мутную реку соблазнов власти и вы­брался на спасительный берег свободы. Не дал оглушить себя медными трубами восторгов. Презрел вонючие плевки поли­тической шпаны. Я не хотел дальше пилить опилки и жевать слова, ставшие вязкими и прилипчивыми, как смола, или пус­тыми и трескучими, как гнилые орехи. Непонятным образом вернулась романтика, утихомирив пучину душевных страс­тей. Из-под карьерных завалов потихоньку выбирались на свет Божий мучительные раздумья о порядочности, справед­ливости, совести, наконец. Не хотел я дальше обманывать са­мого себя, лгать самому себе. Я добровольно ушел от власти, не променяв ее на собственность или доходное место.

Задаю себе и другой вопрос: а повторил бы ты все это? Не знаю. Наверное, да. Скорее, да!

Совсем недавно я с писателем Анатолием Приставкиным после Парада Победы шел по Красной площади. Мы говори­ли о той страшной войне, о 30 миллионах наших соотечест­венников, не вернувшихся к родным очагам, и тех миллио­нах, которые погибли в гитлеровских и сталинских лагерях. Говорили и о том, что праздничные парады — это горькое и бесполезное лечение от незаживающих ран.

Из толпы вынырнула девица. Обращаясь ко мне, изрекла, сверля глазками:

— А вы разве еще не в тюрьме?

И юркнула обратно.

Как-то к зданию Международного фонда «Демократия» подошел небольшого росточка человечек и спросил:

— Правда, что здесь Яковлев командует?

— Да, он президент Фонда.

— А разве его еще не повесили?

У дверей своей квартиры я трижды обнаруживал похо­ронные венки. В сына стреляли, у дочери сожгли машину, а документы об этом исчезли. Я уже не говорю о сотнях угроз по телефону и в письмах.

Христолюбивый народец, однако. И все же в который раз говорю себе: «Несмотря на все сомнения и огорчения, ты выбрал верный путь покаяния — борьбу за свободу чело­века».

Да, я тот самый Яковлев, о котором столько сказок сочи­нено, что и самому перечесть в тягость. И физически, и нрав­ственно. Тот самый, о котором сталинисты, а также некото­рые бывшие номенклатурные «вожди» говорят и пишут, что именно я чуть ли не главный виновник распада Советского Союза, коммунистической партии, КГБ, армии, мирового коммунистического движения, социалистического лагеря и всего остального. Пишут, что я, будучи демоном Горбачева, гипнотическим путем внушил ему франкмасонские идеи и ценности. Даже врагу своему не пожелал бы испытать чувст­ва, когда тебя грозятся расстрелять, повесить, посадить в тюрьму, объявляют «врагом народа» и агентом западных спецслужб, поливают грязью в газетах и журналах.

Нет, не страх угнетал меня, нет, далеко не это дьявольское наваждение. Свою норму по страху я почти исчерпал еще во время войны 1941—1945 годов прошлого столетия. Я опасал­ся другого: чтобы грязная волна злобы, клеветы, оскорбле­ний не придавила меня, не опустошила душу. Я хорошо знал, что русская дубина размашиста, безжалостна, безрассудна. Бьет больно, покряхтывая от удовольствия. Как же медленно свобода счищает наросты на наших душах! Нетерпимость — эта леденящая пурга — до сих пор заметает дороги к разуму.

Слава богу, было и такое, что спасало меня в самые тяже­лые минуты. Это поддержка моих соратников. Некоторые их письма я публикую в этой книге. От моих друзей пошли комплиментарные определения — «идеолог Перестройки», «отец гласности», да еще «белая ворона». И «кукловодом Горбачева» называли. А Вячеслав Костиков в своей книге по-дружески нарек меня «русским Дэн Сяопином». Однаж­ды получил коллективное письмо с Урала, в котором авторы предлагают мне статус «отца-основателя» свободной России. А газета «Версты» назвала меня «апостолом совести».

Не буду оправдываться за броские эпитеты моих едино­мышленников. Они как бы компенсировали ярлыки в мой адрес другого рода — «жидомасон», «предатель», «перевер­тыш», «преступник» и прочие.

Моих судей — хоть отбавляй. Всяких и разных. Злых и корыстных, позеров и хитрецов, безнравственных и блажен­ных, политических спекулянтов и карьеристов. А главное — людей, потерявших власть. В этом вся суть. Особей, которым неведомо чувство пристойности, всегда было у нас в избыт­ке, да еще скоморохов, забавляющихся судьбами народа. Од­ним словом, политических пошляков.

Это не жалоба. Отнюдь нет. Видимо, судьба. В России путь реформ никогда не был в почете. Нам подавай бунт, ре­волюцию да врагов побольше, чтоб кровавой потехи было вдоволь. А вот реформа — дело нудное, неблагодарное, тре­бует терпения, думать надо. Славы никакой. Другое дело — все разрушить до основания под разбойничий свист и улю­люканье толпы, а потом строить заново, плача, надрываясь и... содрогаясь от содеянного.

И стоит ли удивляться, что прошлое продолжает терро­ризировать нашу жизнь сегодня. Это мерзопакостное явле­ние, хотя для России и не новое. Россия пережила более де­сятка разных перестроек и попыток реформ, но все они кон­чались кровью и новым мракобесием. И сегодня приходится вести борьбу, по крайней мере, на три фронта — с наследи­ем тоталитаризма, с нынешней диктатурой чиновничества и с собственным раболепием.

И все же, размышляя о Реформации России, практиче­ское начало которой положил 1985 год, спрашиваю себя: а что все-таки произошло по большому счету и кто были те люди, что взяли на свои плечи тяжкое бремя реформ? Де­монстрация свободы социального выбора или злоумышлен­ный развал соцсистемы и Советского Союза? Смелое рефор­маторство или катастрофически провальный эксперимент? Подвижники, а возможно, и жертвы сорвавшихся с цепи об­щественных процессов или предатели, обманувшие партию, страну, народ, даже сознательные «агенты влияния» ЦРУ, «Моссада» и Бог знает кого еще? Нерешительные политики, щепки, которые понесла стихия по горной реке реформ, чес­толюбцы без воли и цели или Макиавелли перемен, полити­ческие стратеги, поскользнувшиеся на «арбузных корочках» исторического коварства?

Я начинаю свои размышления со столыпинских времен. Почему? Тогда, в первые годы XX столетия, в России забрез­жил свет надежды. Зашумела Россия машинами, тучными полями, словом свободным. Перед страной открылась реаль­ная перспектива совершить мощный бросок к процветанию. Эта возможность была связана, в основном, с именами премьер-министров царской России Сергея Витте и Петра Столыпина. Полезно вспомнить размышления Столыпина о необходимости российской Перестройки на государствен­ном уровне. В своих речах он активно оперировал такими либеральными понятиями, как «правовое государство», «граж­данские свободы», «неприкосновенность личности», «само­управление», и многими другими.

Увы, очередная попытка догнать время провалилась. Рус­ская община погубила реформы. Страна вновь увязла в нере­шенных проблемах. Они легли на плечи Февральской демо­кратической революции. И снова неудача. Размышляя об этой революции, я пытаюсь ответить на вопросы, почему ее демократический порыв оказался столь кратковременным, почему демократический потенциал революции мало кто увидел и оценил, а всерьез никто и не защищал? Может быть, не хватило ума и опыта у демократов времен Февраля? Или же демократия пала под напором люмпенства? Или же просто не было объективной основы для демократии?

В своих размышлениях я высказываю свою точку зрения на события октября 1917 года и характер советского госу­дарства. Уже второй десяток лет я председательствую в об­щественной Комиссии по реабилитации жертв политиче­ских репрессий. Прочитал тысячи документов и свиде­тельств, пропустив через свой разум и чувства тысячи и тысячи человеческих судеб. Я узнал о трагедии моего наро­да, может быть, столько, сколько не знает никто. А потому считаю своим долгом проинформировать об этом россий­ское общество.

После смерти Сталина птенцы его гнезда явно задерга­лись. Они понимали, что повторить злодеяния, которые творил диктатор, для них дело непосильное. А потому по­ставили себе задачу отгородиться от сталинских репрессий, которые как бы ушли в могилу вместе с тираном. В 1954 году начали работу Центральная и республиканские комиссии по пересмотру дел осужденных «за политические преступле­ния». Были выпущены на волю некоторые заключенные, в основном родственники и близкие знакомые руководителей партии и правительства. Но принципиальное отношение к массовым репрессиям не изменилось. Даже в тех случаях, ког­да принимались положительные решения, речь шла не о реа­билитации, а только об амнистии. Разного рода разъяс­нения на этот счет носили блудливый характер. Широкое распространение получила практика переквалификации по­литических статей в хозяйственные, должностные, быто­вые. Соответствующим комиссиям по пересмотру дел было велено закончить эту работу к 1 октября 1956 года. Попро­ще да побыстрее, а работе этой и до сих пор не видно конца.