Социалистическое содружество было высокоцентрализованным образованием. Руководство Коммунистической партии Советского Союза определяло основополагающие идеологические установки, генеральную политическую линию, характер внутренних и внешних экономических связей, общую военную доктрину и т. п. Система межпартийных консультаций, Совет экономической взаимопомощи (СЭВ), Организация Варшавского договора (ОВД) надежно обеспечивали «руководящую и направляющую роль» СССР внутри содружества. Несогласие с этой ролью вело к конфликту, заканчивавшемуся либо сменой «диссидентского» руководства в той или иной стране (как это произошло с Венгрией и Чехословакией), либо исключением этой страны из «содружества» (Югославия, Албания, Китай). Исключение составляли случаи, когда отсутствовала угроза «утраты социалистических завоеваний» (Румыния времен Н. Чаушеску, КНДР Ким Ир Сена). Тогда Москва мирилась с фрондерством своих союзников.
Вместе с тем социалистическая система, как она возникла и функционировала внутри СССР, а затем в рамках соцсодружества, будучи жестко централизованной, не была интегрированным образованием. Эта централизация, изначально навязанная сверху и тщательно оберегаемая, даже в принципе не могла эволюционировать в систему самовоспроизводящихся горизонтальных связей. «Содружество» по существу так и осталось лагерем. Предпринятая в 1990–1991 гг. попытка преобразовать Варшавский договор в политическую организацию16 опоздала в лучшем случае на два-три десятилетия. В результате стратегически выгодной для СССР «финляндизации» Восточной Европы не произошло.
Распад возглавлявшейся Советским Союзом мировой системы, а затем и самого СССР, наряду с постепенным и добровольным открытием Китая внешнему миру привел к восстановлению формального единства мировой системы – при центральной роли США. К исходу XX в. за пределами системы оставалось всего лишь несколько сравнительно небольших государств и территорий. Одни – по причине самоизоляции (Северная Корея), другие – из-за нарушения международных правил поведения (Ирак при Саддаме Хусейне, Югославия Слободана Милошевича, Ливия до 2003 г.), третьи – как непризнанные государства (Абхазия, Нагорный Карабах, Южная Осетия, Приднестровье, Турецкая республика Северного Кипра). Пограничное положение в этой связи занимают страны, подозреваемые в стремлении создать собственное ядерное оружие (Иран), и некоторые (но далеко не все!) авторитарные режимы (Александра Лукашенко в Белоруссии, Роберта Мугабе в Зимбабве)17. В то же время формальное единство является «единством поля» и не означает гомогенности. В известном смысле мир стал более фрагментарным, чем был во второй половине XX в.
Внутреннее «качество» государств, т. е. характер политических режимов, экономических и социальных систем, приобретает решающее значение в определении их места в системе международных отношений. Получить признание со стороны международного общества в качестве «своего» означает приобретение некоего «сертификата соответствия» высшим стандартам и, соответственно, конкурентных преимуществ. Напротив, клеймо «чужого» может означать, что страна становится международным изгоем. Реально решает «общество», т. е. Запад. Оно доминирует в международных организациях – от Международного валютного фонда и Всемирного банка до Совета Европы и НАТО. Его члены связаны взаимными обязательствами и пользуются многочисленными привилегиями членов престижного клуба – от тесных доверительных консультаций между лидерами до безвизового режима поездок для граждан. Общество объявляет и ведет войну (как, например, в 1999 г. на Балканах), применяет санкции (в частности, против Зимбабве в 2002 г.) или бойкотирует иностранного лидера (будь то Мугабе или Лукашенко).
Это общество составляет меньшинство государств мира, но оно наиболее «продвинуто» и активно. Внутри общества обеспечен устойчивый мир (зрелые демократии не воюют друг с другом), господствуют нормы права, поддерживаются определенные этические стандарты. Граждане этих стран демонстрируют высокий уровень потребления и развитые потребности. Разумеется, все это не означает единства интересов различных государств – членов общества и тем более единства мнений между ними. В 2003 г. по иракской проблеме возникли острые противоречия между США и Великобританией, с одной стороны, и Францией и Германией – с другой, а также между «старой» и «новой» Европой внутри ЕС. Однако все подобные противоречия и разногласия остаются на уровне правительств и не ведут к полномасштабной конфронтации между странами.
Достигнутый членами общества экономический, политический, социальный прогресс является реальной основой для ощущения не только материального, но и морального превосходства, а также права на лидерство. Это ощущение ведет к возникновению сознания глобальной ответственности, которое, в свою очередь, в некоторых случаях реализуется через силовое вмешательство в дела менее успешной и хуже организованной части человечества. Согласно спорной, но влиятельной на Западе точке зрения международное общество (представленное, например, НАТО) может выдавать мандат на применение силы в тех случаях, когда (как во время Косовского кризиса) мировая система (в лице Совета Безопасности ООН) не в состоянии это сделать из-за разногласий между ее ведущими членами.
Международное общество декларирует открытость к расширению путем кооптации. В 1993 г. помощник президента США по национальной безопасности Энтони Лейк предложил концепцию расширения демократии, в 2005 г. президент Джордж Буш – доктрину продвижения свободы18. 1990-е – начало 2000-х годов стали периодом практической экспансии европейских и евроатлантических структур19. В результате в общество были приняты страны Центральной и Восточной Европы, а некоторые члены Содружества Независимых Государств (СНГ) – Украина, Грузия, Молдавия – стали ориентироваться на НАТО и ЕС. Во всех этих случаях, однако, в состав Запада были приняты страны, являвшиеся частью европейской цивилизации. Их присоединение к обществу шло путем институциональной интеграции, т. е. признания правил игры, сложившейся иерархии государств и т. п.
Гораздо более сложным является вопрос о расширении общества в результате внутреннего развития неевропейских стран без их обязательного вступления в союзы и альянсы с США и ЕС, признания американского лидерства. Япония, Южная Корея и Тайвань исторически развивались в условиях военно-политического союза и гарантий со стороны США, а Гонконг – как колония британской короны. В то же время Малайзия и Сингапур достигают «западного» уровня развития экономики и социальной сферы, оставаясь «восточными» в политическом отношении. При этом Малайзия проводит откровенно антиамериканский внешнеполитический курс. Особую проблему представляют крупные державы – прежде всего демократическая Индия, демократизирующаяся Бразилия и все более капиталистический Китай. Цивилизационная основа их обществ, политическая самостоятельность и принципиальная неинтегрируемость в институты, подобные старому НАТО и Евросоюзу, являются серьезными вызовами в процессе формирования «нового Запада».
Под интеграцией обычно понимается сближение, взаимопроникновение подобных величин, формирование на этой основе общих пространств: экономических, политических, общественных, ценностных. Политическая интеграция при этом подразумевает не только тесное взаимодействие однотипных государств и обществ, находящихся на сходных стадиях экономического, социального, политического развития, как это имело место в Западной Европе после Второй мировой войны, но и притяжение более «продвинутыми» государствами тех, кто определился с вектором преодоления своего отставания. Двигателем интеграции с обеих сторон – принимающей и вступающей – являются прежде всего элиты, увидевшие необходимость выхода за пределы замкнутых локальных (региональных) пространств.
Непосредственным предшественником современной интеграции был традиционный империализм. На протяжении Нового времени европейские державы создали несколько империй, которые к моменту окончания Первой мировой войны управляли почти третью (32,3 %) населения Земли, контролировали свыше двух пятых (42,9 %) земной суши20 и безусловно господствовали в Мировом океане. Неумение великих держав регулировать свои разногласия, не прибегая к военной силе, неспособность их элит увидеть уже сформировавшуюся к началу XX в. общность коренных экономических и общественных интересов привели к трагедии «двухфазного» мирового конфликта 1914–1945 гг. Империи Нового времени, однако, были политически и стратегически интегрированными «сверху», но при этом внутренне разнородными и разноуровневыми конструкциями, основанными на силе и подчинении. Чем успешнее проходило развитие их «низших», наиболее отсталых этажей, тем ближе подходили империи в целом к точке распада21.