Читать интересную книгу Долина лошадей - Джин Ауэл

Шкура эта ей была уже не нужна — она могла обойтись и без нее. Эйла взяла ее с собой только потому, что она касалась его тельца… Эйла поднесла ее к щеке и, аккуратно свернув, спрятала в корзину. Сверху она положила полоски мягкой, впитывающей влагу кожи, которыми она пользовалась во время кровотечений. Далее следовала запасная пара кожаных чулок. Сейчас она ходила босиком, но в сырую холодную погоду натягивала на ноги эту быстро снашивающуюся обувку. Как хорошо, что она взяла с собой запасную пару…

Дальше следовала еда. У нее остался большой кусок кленового сахара, завернутый в бересту. Эйла развернула тонкую эластичную кору и, отломив маленький кусочек, положила его себе в рот, с сожалением подумав о том, что сахар скоро кончится и она уже никогда не сможет им полакомиться.

Помимо прочего, у нее оставалось несколько кусков дорожной снеди, которую берут с собой мужчины, отправляясь на охоту. Она делается из топленого жира, перетертого вяленого мяса и сушеных фруктов. При мысли о жирной пище у нее потекли слюнки. Зверьки, которых ей случалось добыть, как правило, были тощими и жилистыми. Если бы не собираемая ею растительная пища, она быстро оголодала бы на этой белковой диете. Без жиров и углеводов обойтись невозможно.

Она засунула дорожные лепешки в корзину, не отломив ни кусочка, — их следовало сохранить на крайний случай. За лепешками последовали несколько полосок вяленого мяса, жесткого, словно кожа, но очень питательного, немного сушеных яблок, лесные орехи, несколько мешочков с зерном, собранным в степи неподалеку от пещеры. Загнивший корень она не раздумывая отбросила в сторону. Поверх еды она положила чашку и миску, шкуру росомахи и изрядно поношенные кожаные чулки.

Она отвязала мешочек с амулетом от поясного ремня и попыталась прощупать через мягкую непромокаемую шкурку выдры твердую кость лап и хвоста. Ремешок, которым стягивался и завязывался мешочек, был продет в специальные дырочки. Сверху на мешочек надевалась крышка в форме сплющенной головы, которая крепилась к его горловине. И сам мешочек, и крышку сделала Айза. Когда Айза стала целительницей, она передала это в наследство Эйле.

Давненько Эйла не вспоминала о самом первом мешочке, сделанном для нее Айзой, — Креб сжег его, когда Эйлу прокляли за то, что она охотилась. Бран не мог поступить иначе. Женщинам запрещалось прикасаться к оружию, а Эйла пользовалась своей пращой несколько лет. И все-таки он дал ей шанс на возвращение… Для этого ей достаточно было выжить.

«Может, он дал мне больше, чем хотел… Я вряд ли смогла бы выжить и на сей раз, если бы не знала, что смертельное проклятие заставляет человека искать смерти. В первый раз было куда труднее, правда, сейчас мне пришлось оставить Дарка… Когда Креб сжег все мои вещи, мне хотелось умереть».

Она не могла спокойно думать о Кребе — боль была слишком сильной, рана слишком свежей. Она любила старого шамана так же, как любила Айзу. Он доводился Айзе и Брану братом. У него не было одного глаза и руки, и потому он никогда не ходил на охоту, но ни в одном из родов не было человека, который мог бы сравниться с ним внутренней силой. Его изуродованное, изрезанное глубокими морщинами лицо могло вселить ужас в сердце любого охотника, но Эйле была ведома и иная, тонкая и чувствительная, сторона его натуры.

Он защищал ее, любил как собственную дочь, тем более что своих детей у него не было. За эти три года она успела привыкнуть к тому, что Айзы уже нет в живых. Эйла по-прежнему печалилась о ней, но сердце согревала мысль о том, что у нее есть Дарк. О Кребе она никогда не вспоминала. И тут боль, которую она таила внутри с тех самых пор, как он погиб во время землетрясения, вырвалась наружу. Эйла зарыдала, повторяя его имя:

— Креб… О Креб… Зачем только ты вернулся в пещеру? Как ты мог умереть?

Она рыдала, прижав к лицу мешочек, сделанный из непромокаемой шкурки выдры. Откуда-то из глубины ее тела вырвался тонкий жалобный вой. Она раскачивалась из стороны в сторону и тоненько выла, изливая боль, тоску, отчаяние. Рядом с ней не было ни единого сородича, который мог бы разделить ее страдания. Она скорбела и печалилась одна, и от этого ей становилось еще более одиноко.

Вскоре ее причитания стали стихать. Она чувствовала себя совершенно обессиленной, однако ужасная боль заметно ослабла. Тяжело вздохнув, Эйла направилась к реке и омыла лицо холодной водой. После этого она вернулась к корзине и положила в нее мешочек с талисманом. Проверять его содержимое Эйла не собиралась — она прекрасно знала, что находится внутри.

Она взяла было в руку палку-копалку, но тут же отбросила ее в сторону. Печаль сменилась гневом. Бруд не сумеет погубить ее!

Эйла вновь глубоко вздохнула и заставила себя вернуться к укладке корзины. Она положила в нее орудия для добывания огня и рог зубра, после чего достала из складки накидки несколько кремневых орудий. Из другой складки она выудила круглый голыш, подбросила его в воздух и ловко поймала той же рукой. С помощью пращи можно было метнуть любой камень нужного размера, но самые точные броски выходили в тех случаях, когда снаряд был гладким и круглым. Именно по этой причине она и таскала с собой такие камни.

Наконец она потянулась к своей праще, полоске оленьей кожи с выпуклой центральной частью, куда вкладывался камень, и сужающимися к краям концами, перекрученными от частого пользования пращой. С этим орудием она не рассталась бы ни за что на свете. Эйла развязала длинный кожаный ремешок, подпоясывающий ее тонкую мягкую накидку, сделанную из шкуры серны, в складках которой тоже хранилось немало вещей. Накидка соскользнула с ее плеч и упала наземь. Теперь на Эйле не было ничего, лишь мешочек с амулетом висел на шнурке, надетом на ее шею. Она сняла и его и тут же боязливо поежилась — без амулета она чувствовала себя совершенно беззащитной. Амулет, лежавший в мешочке, придавал ей сил и наполнял душу уверенностью и покоем.

Этим и ограничивалось ее имущество. Этих предметов было достаточно для того, чтобы она могла выжить. Разумеется, нужно было обладать знанием, навыками, опытом, сообразительностью, решимостью и смелостью.

Она бросила амулет, пращу и орудия в мягкую накидку и, свернув ее, положила в корзину, после чего накрыла медвежьей шкурой и обвязала длинным ремнем. Затем она обернула этот узел шкурой зубра и привязала его плетью ломоноса к коряге, поместив корзину возле развилины.

Какое-то время она смотрела на реку, на дальний ее берег, думая о своем тотеме, затем засыпала костер песком и столкнула бревно со своими драгоценными пожитками в воду, оставив поваленное дерево выше по течению. Эйла заняла место возле раздвоенного конца коряги, держась руками за обрубки ветвей, и с силой оттолкнула ее от берега.