Читать интересную книгу Борьба с безумием - Поль Генри де Крюи

Этот забытый эксперимент давал Лоренцу возможность заглянуть в приоткрытую дверь на то, что так привлекало своей неожиданностью. Затем дверь захлопывалась перед носом исследователя. Это было издевательством; это было жестоко; это были муки Тантала. Лучше уж было совсем не натыкаться на это глупое открытие. Из милосердия к несчастным больным Лоренцу следовало бы забыть о сво­ем открытии. Ни то, ни другое для Лоренца было не при­емлемо. Он был пророком...

У Лоренца сорок лет тому назад крепко засела в голове мысль о том, что легкий сдвиг окислительной реакции в мозговых клетках, химический сдвиг, вызванный глубоким дыханием, может навести временный порядок в разлажен­ном химическом хозяйстве больного мозга. Что такое бе­зумие? Это нарушение химизма нормального, здорового мозга. В мозгу у самого тяжелого психотика сидит здо­ровье, но в замаскированном виде. Безумие - это химиче­ская проблема.

Эта теория завладела Лоренцом на всю жизнь. Больше того, она послужила толчком для планомерной химической войны с безумием. Именно это подразумевал Джек Фергюсон, когда сказал, что в психическом заболевании есть нечто большее, чем ненормальное поведение.

Вскоре после своего малопрактичного открытия, кото­рое давало возможность получать пятиминутное просветле­ние у человека, годами болевшего неизлечимым психозом, Билль Лоренц был втянут в повальное безумие первой мировой войны со всеми ее последствиями. Пришлось на годы оставить свои научные опыты. Кроме того, как врач-органик, веривший только в факты, а не в слова, он оказался идущим не в ногу с новым направлением в психи­атрии. Во многих медицинских школах все больше и боль­ше распространялось убеждение, что безумие - это не химическая, а психическая проблема. Какова причина шизо­френии? Причина, утверждали Великие Моголы психиат­рии, чисто психическая. На языке громких слов это озна­чало, что причина мозгового заболевания коренится только в сознании. Но что такое сознание? Это нечто совершенно не осязаемое. Его нельзя ни услышать, ни увидеть, ни по­нюхать, ни прикоснуться к нему. Это не химическое, и не физическое, и уж, во всяком случае, не материальное поня­тие. Оно не имеет твердой локализации в организме. Со­знание - это неясный, неустойчивый, вечно меняющийся итог деятельности головного мозга.

Вот почему учение о том, что мозговое заболевание существует только в сознании, было пустой фантазией для реалиста в науке, искателя твердых фактов Билла Лоренца.

Несколько лет Билл возился в одиночку, размышляя о факте пятиминутного просветления у обреченных, неиз­лечимых больных. Но вот Артур Лёвенгарт, старый его партнер в эксперименте с цианистым натрием, пришел к Биллу на выручку.

- А что, если другие вещества, стимулирующие ды­хание, дадут тот же, может быть, даже лучший эффект, чем наш цианид? - сказал Лёвенгарт.

В 1928 году Лоренц и Лёвенгарт открыли, что простая дыхательная смесь углекислоты с кислородом, вводимая через наркотическую маску, вызывает эффект просветле­ния у целой группы отупевших, глубоко депрессированных психически больных и у немых, остолбеневших кататоников (ученое слово, определяющее одну из форм шизофре­нии). Особенно же взволновало Лоренца то обстоятель­ство, что период просветления тянулся гораздо дольше, чем после введения цианистого натрия.

На некоторых - но, конечно, не на всех - кататоников ингаляция углекислоты с кислородом оказывала прямо-таки волшебное действие. Они оживали, начинали ходить. Они распрямлялись, разминали онемевшие конечности. Их бледные, землистые лица приобретали здоровый, розовый цвет. Их глаза, скрытые судорожно сомкнутыми веками широко открывались и светлели, словно они видели, как темный мир безумия преображался в светлый, яркий мир здоровья Они становились оживленными. Они подмигива­ли Биллу Лоренцу, как бы говоря ему:

- А вы считали меня сумасшедшим!

Они оставались здоровыми целых тридцать минут.

«Психопатические реакции будто полностью исчезают, - писал Лоренц. - Мысли и интересы больных кажут­ся поразительно нормальными».

Это чудо Лоренц и Лёвенгарт совершили в двадцатых годах и я опять-таки вспоминаю слова Джека Фергюсона, сказанные позавчера: «Психическая болезнь - это нечто большее, чем ненормальное поведение, которое мы пытаемся лечить в Траверз-Сити».

Изменяя окислительные процессы в нейронах, мозговых клетках, можно вернуть здоровье ненормальному мозгу.

Иногда это удается. Но, увы, на чрезвычайно ограни­ченный срок.

В 1928 году Лоренц установил, что при помощи этих ингаляций можно просветить сознание некоторых сума­сшедших примерно на тридцать минут, И вот он задумал один внушавший надежду и, по его мнению, очень разум­ный эксперимент, хотя, как мы уже знаем, этот человек весьма скептически относился ко всяким экспериментам, кажущимся1 разумными. Вот как он рассуждал: ингаляции делают этих людей здоровыми, понятливыми, способными воспринять наставление и ответить на вопрос, что именно в самом начале взволновало и свело их с ума.

- Больные ведь сами рассказывают о прошлых пере­живаниях, которые могли стать предпосылкой для глубо­кой депрессии, - рассуждал Лоренц.

Так почему бы не обратиться к их сознанию в эти дра­гоценные минуты просветления? Почему не испробовать психотерапию? Почему бы не расшевелить психику больного, чтобы убедить временно прояснившийся мозг остаться здоровым навсегда? Это должно удаться, это так логич­но и разумно. И вот во время светлых промежутков Билль Лоренц изо всех сил убеждал больных не приходить в ос­толбенение и не предаваться глубокому унынию; он пытал­ся вымести обволакивавшую их мозги паутину щеткой лас­ковых и ободряющих слов.

Ингаляции углекислоты с кислородом давали ему вре­мя для тридцатиминутной проповеди о том, как неразумно поддаваться на крючок мозгового заболевания. Глубокс дышавшие больные были абсолютно согласны, что с их стороны глупо сходить с ума. Потом дыхание затихало. Ощад начинали невнятно бормотать. Лица их мрачнели и бледнели. Глаза принимали бессмысленное выражение, и Лоренцу начинало казаться, что их просветленное сознание только плод его больного воображения.

«Психотерапия? Ее терапевтический эффект был нич­тожным, - писал Лоренц. - Конкретных результатов мы не наблюдали».

И опять-таки для миллионных масс психически боль­ных эти светлые промежутки, хотя и более длительные, ни­чего не значили. Нельзя же круглый год поддерживать психотиков в нормальном состоянии, вводя в них каждые полчаса ингаляцию углекислоты с кислородом.

Оглядываясь назад, в прошлое, я понимаю, почему столь скромное открытие Лоренца вселяет в меня такую уверенность и надежду. С помощью химии он сумел сде­лать - пусть на минуты - то, чего не могли сделать слова. Как выражается Джек Фергюсон, это открыло дверь в ре­альный мир. И все, что Лоренц, мой учитель, сделал для меня когда-то, позволяет мне поверить Джеку Фергюсону теперь. Лоренц - тяжелодум и скептик. Фергюсон - энту­зиаст. Но как исследователи они - две горошины из одного стручка. Фергюсон не перестает напоминать мне, что пси­хическая болезнь - это нечто большее, чем ненормальное поведение, которое он лечит, но Лоренц уже тогда понимал, что это «большее» есть тайный химизм больного мозга, и он пытался проникнуть в эту тайну, приглядываясь к простым поверхностным фактам ненормального поведения больных.

В 1929 году один из ассистентов Лоренца выудил еще одну тайну психической болезни, глубоко скрытую под по­верхностью ненормального поведения. В Висконсинском институте психиатрии находилась на лечении женщина, безгласная и оцепенелая. Сиделки не могли пробиться сквозь туман ее больного мозга; чтобы она не умерла с голоду ее приходилось кормить через трубку; она не могла аккуратно отправлять естественные нужды и лежала вся окаменевшая, свернувшись калачиком. Ассистент Лоренца доктор Вильям Блекуэнн псякими способами пытался снять эту ужасную напряженность.

Доктор Блекуэнн не задавался какой-либо особен­ной целью - ему только хотелось немного облегчить ее состояние.

Блекуэнну удалось одолеть ее скованность впрыскиванием большой дозы амиталнатрия; она расслабла и погру­зилась в нечто более глубокое, чем сон, настолько глубокое, что все рефлексы у нее исчезли и единственными признака­ми жизни были едва заметное дыхание и слабое биение сер­дца. Так она пролежала несколько часов и наконец стала шевелиться. Блекуэнн внимательно следил за ней, интере­суясь, вернется ли к ней прежняя напряженность. Женщи­на открыла глаза, посмотрела на Блекузнна и спросила:

- Доктор, какой у них счет? Вспомните, что она умалишенная.

- Счет чего? - спросил Блекуэнн.

- Футбольного состязания Пардью - Висконсин, - сказала женщина. - Они ведь сейчас играют. Вы же знае­те, доктор. Кто из них ведет?