- Что ты здесь делаешь? - спросил Хьюланн мальчика.
Тот пожал плечами.
Хьюланн увидел в жесте мальчика проявление нерешительности, хотя и не был уверен в этом до конца. Возможно, ему дали тонкий и исчерпывающий ответ.
- Но должны же быть у тебя какие-то причины, чтобы сидеть в подземелье?
- Прячусь.
И снова Хьюланна охватило уже знакомое чувство вины. Он был напуган вдвойне. Находиться рядом с человеком после всего, что наоли натворили на их планете, - это вселяло в Хьюланна какой-то необъяснимый ужас. Но самым необъяснимым для Хьюланна было то, что ощущение вины перед этим ребенком не воспринималось как нечто необычное. Хотя должно было изрядно обеспокоить его. Нормальный наоли немедленно бы связался с Фазисной системой и попросил о помощи, а затем обязательно показался бы специалисту по подобным расстройствам в психике и отправился бы домой, на родную планету, для прохождения лечения. Где-то глубоко в подсознании Хьюланна таилось непреодолимое желание получить заслуженную кару за содеянное.
Он тщетно повторял про себя установки, которыми Фазисная система пичкала его каждое утро во время психологической настройки. Он пытался вспомнить тот холодный мрачный лес с хищными растениями и прячущимися на деревьях чудовищами. Однако сейчас все это казалось таким глупым и бессмысленным...
- Ты меня сдашь? - переспросил мальчик.
- Это мой долг.
- Да, понимаю. Твой долг. - Это было сказано без малейшей злобы.
- Или я буду сурово наказан. Мальчик ничего на это не ответил.
- Если ты, конечно, не убежишь до того, как я тебя обнаружу, пробормотал Хьюланн.
И даже когда говорил, он не мог поверить, что его речевой аппарат сформулировал такие слова. Его всегда отмечали среди других за здравый смысл, холодный разум и обоснованность действий. Все происходившее с ним сейчас походило на чистое помешательство.
- Это нехорошо, - заметил мальчик, при этом мотнув головой, его волосы разметались по плечам. От этого зрелища у Хьюланна просто дух захватило. - Я не могу никуда выбраться. Мне казалось, что здесь безопасно, и поэтому я заполз сюда. Я собирался выйти отсюда, когда вы уйдете.
- Десять лет. Прошло бы не меньше десяти лет. Ребенок удивленно посмотрел на него.
- Столько будут продолжаться наши исследования, не говоря уже о времени, потребном на восстановление планеты для жизни людей.
- В любом случае, - прервал его мальчик, - деваться мне отсюда просто некуда. Здесь есть еда и вода. Я думал, что смогу отсидеться. Потом пришел ты. Посмотри на мою ногу.
Хьюланн придвинулся ближе. Его двойные веки широко открылись, и на мальчика устремились огромные овальные глаза.
- Что с ней?
- Меня ранили, - последовал ответ, - в последнем сражении.
- Ты участвовал в сражении?
- Я был среди тех, кто вел обстрел гранатами. Сам я, конечно, не стрелял, а только подавал снаряды. В нас чем-то попали. Не знаю чем. Видишь? Здесь. Тут много грязи, но ты увидишь.
Хьюланн находился от него на расстоянии какого-то фута и увидел на бедре мальчика рваную рану длиной пять дюймов. Ее покрывала корка грязи и запекшейся крови. Выглядела рана ужасно. Штанина от брюк оторвалась, и ничто не защищало ногу от проникновения грязи в пораженное место. Еще Хьюланн заметил огромный синяк вокруг раны.
- У тебя будет заражение крови, - сказал Хьюланн.
Мальчик снова пожал плечами.
- Точно будет.
Хьюланн развернулся и направился в соседний подвал.
- Куда ты? - спросил маленький человек.
- В соседней комнате у меня вещмешок. Сейчас я принесу его, и посмотрим, что можно будет сделать с твоей ногой.
Когда он вернулся с аптечкой, мальчик уже слез со своего наблюдательного пункта и сидел прямо на полу. Хьюланн увидел, что его лицо исказила гримаса боли. Когда ребенок заметил приближавшегося наоли, его черты разгладились.
- Некоторые наши лекарства могут причинить тебе вред. - Хьюланн говорил это больше для себя, чем для человека. - Но думаю, что вспомню, какие из них подойдут.
Он порылся в мешке и достал гиподермическую иглу, предназначенную для кожи наоли. Ему придется быть предельно осторожным, ведь человеческая кожа такая нежная. Он наполнил иглу зеленоватой жидкостью из бутылочки такого же цвета. Но когда собирался сделать инъекцию в бедро мальчика, остановился.
- Не мешало бы очистить рану, - объяснил он.
- Не обязательно. Она перестала кровоточить задолго до того, как на ней начала собираться грязь.
Хьюланн смочил стерильную губку и склонился над мальчиком. Но вдруг резко отпрянул при мысли, что ему придется коснуться человека.
- Не мог бы ты сам сделать это? - попросил он мальчика.
Тот взял губку, зачем-то понюхал ее и начал вытирать рану. Скоро стало очевидно, что для этой процедуры требуются три руки: две, чтобы раздвинуть края изорванной плоти, а третья - смазывать ее внутри.
- Здесь, - указал Хьюланн наконец, взяв губку. - Держи рукой здесь.
И он прикоснулся к человеку. Наоли придерживал рану с одной стороны, мальчик - с другой. Хьюланн обрабатывал антисептиком человеческую плоть, пока не удалил последние остатки запекшейся крови и грязи. Хлынула новая кровь, заструившись вниз по ноге.
Хьюланн впрыснул зеленоватую жидкость в нескольких местах вокруг раны, затем плотно обмотал бедро бинтом из легкого материала, который практически не образовывал складок. Кровотечение прекратилось.
- Все заживет дня через два-три, - пообещал он.
- У нас тоже были такие бинты. Но последние лет десять гражданскому населению их сильно не хватало.
Уже упаковывая свой мешок, Хьюланн спросил:
- Почему ты не дал крысе убить меня?
- Они гадкие. Никто не должен умирать такой смертью.
Хьюланн вздрогнул. Оба слоя его двойного желудка обожгло кислотой чувства тревоги. Должно быть, индекс вины поднялся выше восемнадцати пунктов. А может быть, его вина стала сознательной?
- Но я - наоли, - возразил он. - И мы ведем с вами войну.
Мальчик снова ничего не ответил. А когда Хьюланн застегнул аптечку, он услышал:
- Меня зовут Лео. А тебя как? У тебя есть имя?
- Хьюланн.
Мальчик подумал некоторое время, затем кивнул желтой головкой в знак одобрения.
- Мне одиннадцать лет. А тебе?
- Двести восемьдесят четыре года по вашему времяисчислению...
- Врешь!
А ведь ложь для Хьюланна казалась еще большим преступлением, чем война со всеми ее тяготами.
- Нет, нет! Мы действительно живем очень долго. Это вы умираете лет в сто пятьдесят. А наша жизнь длится пятьсот-шестьсот лет.
Какое-то время они сидели молча и слушали, как что-то шуршит в развалинах, как стонет ветер, непонятным образом попавший в эту подземную тюрьму. Наконец мальчик спросил:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});