Читать интересную книгу Звездочка - Алексей Варламов

– Никто не посягает на религиозные чувства ваши и вашей внучатой племянницы, – говорила Татьяна Петровна как могла ласково и мягко, – напротив, мы стремимся к тому же, только с другого конца.

– Вот поэтому и нет у меня никаких религиозных чувств, – буркнула баба Шура.

– Тогда я вас просто не понимаю. Зачем вам это?

Старуха стояла, тяжело опершись на палку. В ее глубоких, черных, немигающих глазах не было злости, скорее они выражали печаль и усталость. Было бессмысленно переубеждать, уговаривать эту женщину – она походила на брошенный в воду камень, такая же неподвижная, твердая и равнодушная к тому, что происходит вокруг.

– Если люди не могут жить без идолов, пусть лучше те, чем эти, – произнесла она. – Они не такие кровожадные.

– Я слышала, что вы с сестрой много пострадали, и не стану с вами спорить, – ответила учительница. – Но подумайте сами, стоит ли вносить разлад в душу девочки? Лиза растеряна, это отвлекает, мучает ее, отрывает от других детей. Не лучше ли поступать так, как требуют интересы ребенка?

– Поступать надо так, как требует правда, – отрезала хромоножка. – И я пришла не для того, чтобы с вами дискутировать и рассказывать о чувствах к Лизе. Я защищаю права родной внучки.

– Боюсь, что вы путаете ее права со своими.

– Вас это не касается.

– Что ж, как хотите, – вздохнула учительница, и ее живой взгляд сделался необыкновенно усталым. – Однако вы не являетесь опекуном Лизы.

– Мы с сестрой воспитываем внучку вместе. – Глаза у Шуры сверкнули, и голос сделался неожиданно звонким, как у девочки.

– И тем не менее этот вопрос должна решать ее родная бабушка, – твердо сказала учительница, выдерживая гневный взгляд.

Шура передернулась, побелевшая рука ее крепче вцепилась в палку, но сказать она ничего не сказала, а назавтра баба Аля подошла к Татьяне Петровне и, не поднимая глаз, сбивчиво подтвердила слова сестры.

8

Весь класс облетела невероятная новость, что Лиза Непомилуева не будет носить октябрятскую звездочку. Дети не интересовались, почему она отказалась от значка, зато на переменах обсуждали, кому теперь достанется заветное Лизино сокровище. Некоторые девочки льстиво поглядывали на Татьяну Петровну, а мальчики старательнее обычного писали в тетрадях буквы и читали слова в букваре, однако лучшую учительницу Бауманского района занимали иные мысли.

Утаить дело от школьного начальства не удавалось. Уговорить упрямую хромую старуху и ее безвольную, чем-то напуганную сестру – тоже.

– Господи, Таня, этого нам только не хватало! – воскликнула директор школы, обхватив голову руками, когда Татьяна Петровна рассказала о том, что случилось в классе.

Заперевшись в кабинете с учительницей, директор листала документы Лизы Непомилуевой, которыми была так поражена и растрогана полгода назад.

Медицинская карта, копия свидетельства о рождении, копия судебного решения о назначении бабушки официальным опекуном. Здесь было что-то не так, что-то непонятное и неприятное, и, еще не зная, чем все окончится, директор почувствовала острую тоску и сожаление, что приняла ребенка в школу. Под любым предлогом она всегда старалась не брать детей из неполных семей – ее школа была образцом благополучия, и только такая школа могла дать детям достойное образование. Что ждет теперь школу? Проверки из роно, райкома партии, горкома, вызовы, разбирательства…

– Ты отца найти не пробовала?

– Как? – спросила осунувшаяся Татьяна Петровна. – Брак не был зарегистрирован.

– А бабушки где работают? – В голосе у директрисы послышалась слабая надежда.

– Одна нигде, она инвалид, другая – гардеробщица в иностранке.

– Господи, куда я только смотрела? – быстро заговорила директор, расхаживая по кабинету и нанизывая одно предложение на другое. – Затмение какое-то нашло. Давай еще раз вызовем обеих бабушек. Поговорим все вместе в моем кабинете. Припугнем судом. Надо постараться их расколоть. Одна из них точно вменяемая.

Однако разговоры с Лизиными воспитательницами ни к чему не привели. Баба Шура прийти в школу отказалась, сославшись на больную ногу, и не согласилась ни на встречу у себя дома, ни на разговор по телефону, а баба Аля – бледная, трясущаяся – вела себя чрезвычайно странно и говорила совершенно несуразные вещи про внученьку, которая сама решила не носить звездочку, и идти против ее воли она не может.

– Да при чем здесь вообще звездочка? – вскипела директриса. – Как вы не понимаете, что если уже в первом классе девочка отказывается подчиняться школьным правилам, то в восьмом она забеременеет?

И не удержавшись, в сердцах добавила:

– С ее-то наследственностью.

Баба Аля охнула, и взгляд у нее сделался бессмысленным.

– Пишите заявление, бабуля! – приказала директор, почти наверняка уверенная, что писать что-либо старая женщина побоится.

– Я… уже написала, – еще более виновато и потерянно пролепетала баба Аля, доставая из потертой дерматиновой сумки с двумя ручками листок, над которым трудилась все утро ее сестра.

– Мягко стелет, да жестко спать, – процедила директор, когда старушка, не чуя под собой пола, бочком, пытаясь сохранить елейную улыбку на лице, выскользнула за дверь. – Ребенка надо немедленно спасать.

Но слова, которые могли бы хорошо прозвучать где-нибудь на совещании в райкоме, совершенно нелепо отдавались в разговоре с Татьяной Петровной.

– Я не знаю, обратиться в комиссию по делам несовершеннолетних, что ли, – раздраженно сказала директриса и закурила. – Я не понимаю тебя, Таня. Чего ты ждешь? Это твое упущение. Да к тому же ты еще назначила ее старостой.

– Ее выбрали дети.

– Ты это будешь в роно объяснять. Или забыла, как разогнали вторую школу на Ленинском?

– Я к тебе не напрашивалась, – выпрямилась Татьяна Петровна.

– Ой, Таня, только не обижайся, – поморщилась директриса. – Ты должна меня понять. Отдуваться за все мне придется, и моя голова полетит первая. Ты как пришла, так и уйдешь. Даже выговора не получишь. А для меня эта школа – все. Ты должна уговорить девочку. Тебя она послушает.

Татьяна Петровна пробежала глазами заявление.

– Извини меня, – сказала она тихо. – Но я не буду. Я против того, чтобы детей насильно загоняли.

Некоторое время директор недоуменно, раздосадованно, обиженно смотрела на учительницу, с которой когда-то они заканчивали потемкинский пединститут.

– Но ведь это же ее загоняют, – произнесла она отчетливо по словам, как будто диктовала диктант. – Что может понимать и решать ребенок в семь лет?

– В восемь. И очень много.

– Что же, если вы решили загребать жар чужими руками, Татьяна Петровна, – заговорила после недолгой паузы директор задумчиво и негромко, точно обращаясь к самой себе, а не к оступившейся учительнице, – придется поговорить с девочкой мне.

9

Лиза провела в кабинете у директора почти час. С ней говорили то терпеливо и мягко, то чуть ли не начинали кричать, ей читали лекцию, угрожали, ее жалели и сочувствовали, ей льстили и хвалили за необыкновенные способности, красивую внешность и нарядный бант. Ее расспрашивали про мать и отца и говорили, что никогда бы родители не позволили темным недобрым старухам диктовать свою волю и как огорчились бы они, если бы узнали, в какую беду попала их маленькая дочь. А девочка молчала. Спокойно и бесстрастно она смотрела на хорошо одетую, ухоженную темноволосую женщину, которую боялась вся школа и которая теперь из кожи вон лезла, пытаясь подобраться к детской душе, и женщина эта чувствовала, что ничего у нее не получается.

Если бы нахалка хоть опустила свои ядовито-зеленые глаза. Но девочка не мигая смотрела на директора, и под этим взглядом школьной начальнице стало неуютно.

Вести политические разговоры, убеждать ее, что Володя Ульянов был добрым и смелым мальчиком, казалось верхом абсурда. Девочка не понимала ничего, и в какой-то момент директору почудилось, что перед ней стоит не умный и взрослый ребенок, каким пыталась представить Лизу ее учительница, а нахохлившийся зверек.

«Точно – беспризорница. Того гляди набросится».

– Что с тобой, Лиза? – говорила директор заботливым голосом. – Совсем недавно ты была живая и веселая девочка. Так хорошо рассказывала про Дриандию. Я всегда радовалась, когда встречала тебя. А теперь ты изменилась. Почему ты не хочешь быть искренней со мной? Я ведь не сделала тебе ничего плохого.

– Вы дали мне чужую звездочку! – выпалила вдруг девочка.

– А где же твоя?

– Ее украли, – сказала Лиза мрачно, и директор заметила, как сжались у первоклассницы кулачки и на глаза навернулись слезы.

– Кто украл? Что ты такое говоришь?

– Ее украли ночью, когда все спали. Тот мальчишка, который на ней нарисован. А вы хотите меня обмануть.

– Господи, что за нелепая фантазия! Но при чем здесь я?

– Вы здесь главная.

– Это тебя бабушка научила так говорить? Та, что с палочкой ходит? – спросила директор осторожно и тотчас же пожалела и поняла, что спрашивать этого не следовало. Лиза замкнулась, и маленькая искра, которая успела пробежать между взрослым человеком и ребенком, пропала.