Читать интересную книгу Дикая Бара - Божена Немцова

— О, он теперь учится, первый ученик в школе, он так вырос и возмужал. Когда Иозеф приезжал сюда на каникулы, то часто, очень часто вспоминал о вас, Элшка. Ему было так скучно, ведь здесь и поговорить не с кем. Со здешней молодежью общаться ему не пристало, ведь он теперь студент,— закончила Влчкова.

У Элшки на этот счет было свое мнение, но она промолчала.

После полудня Элшка пошла навестить Бару.

Изба пастуха была меньше всех в деревне, но чище, чем в ней, было разве только в доме священника. Стол, лавка, два стула, кровать, сундук и ткацкий станок составляли всю обстановку, но зато все блестело как зеркало. Стены были выбелены, потолок казался сделанным из полированного орехового дерева. Несколько картинок с воткнутыми за ними зелеными ветками украшали стены, на полке, сверкая чистотой, стояло несколько горшков и тарелок — все это было из приданого покойной матери Бары. Маленькие окошки летом были всегда открыты, а на подоконниках в горшках цвели бальзамины, левкои и розмарины. Пол был земляной, а не деревянный, но хорошо утоптан и покрыт дорожками, которые выткала сама Бара.

Около домика был небольшой сад и маленький палисадничек с цветами, которые выращивала Бара. На всем лежал отпечаток бедности, но в то же время чувствовалось, что обитатели этой избушки не были лишены чувства красоты.

Ни одна девушка в деревне, даже служанка, не одевалась так просто, как Бара, но и ни одна из них не выглядела за работой в течение недели так опрятно. Ее рубашка, в сборках около шеи и на рукавах, сшитая из грубого холста, всегда была бела как снег. Юбка из темной шерстяной материи и холщовый передник довершали ее наряд. По воскресеньям она надевала ботинки и корсаж, а зимой еще суконную жакетку. Украшения ее были очень скромны: лента, которой была обшита юбка, красная кайма на переднике и красные ленты в черных косах, ниспадавших почти до колен. Девушки много раз упрекали ее за то, что она всю неделю ходит без корсажа, но Бара их не слушала, ей было так свободней, да и Элшка уверяла ее, что так ей больше идет. У всех есть свои привычки, они были и у Бары.

Бара очень обрадовалась, когда Элшка пришла навестить ее. Она ее всюду водила, показала свой палисадник, сад, затем повела в поле и на луг к отцу, который не мог надивиться на Элшку, так она выросла. Словом, они обошли все места, где так беззаботно бегали три года назад. Потом девушки уселись в саду, Бара принесла миску сметаны с накрошенным в нее черным хлебом, поставила на траву, и они стали есть, как и три года назад. При этом Бара рассказывала ей о своей черной корове, о Лишае, наконец речь зашла об Иозефе.

— А Влчкова тебя все так же не любит? — спросила Элшка.

— Не любит, как будто я ей чем-то насолила. Стоит ей только меня увидеть, как она начинает браниться, особенно глаза ей мои не нравятся, все говорит, что я похожа на головастика.

— Какая она злая,— возмутилась Элшка.

— Конечно, злая, а я ее ведь никогда не задеваю. Но недавно я на нее рассердилась и послала ей зеркало, чтобы она сначала на себя полюбовалась, а потом уж других чернила.

— Ну, и хорошо сделала,— рассмеялась Элшка,— но почему она именно на тебя злится?

— Эта старая ведьма своим языком каждого норовит ужалить, не только меня. Она, должно быть, потому злится, что я у вас в большем почете, чем Иозефек, и за то, что он меня любит. Бедняге всегда достается, когда мать проведает, что он был у нас. Сколько я ему ни говорила, чтобы он не ходил к нам, он все равно приходит, ничего не могу поделать.

Элшка, минуту помолчав, спросила:

— А ты Иозефа любишь?

— Ну как же его не любить, ведь его, беднягу, так же как и меня, все дразнят, а за себя постоять он не может, мне его жаль.

— А он, все такой же, как и был? Мне Влчкова говорила, что он вырос.

— От горшка два вершка,— усмехнулась Бара, но тотчас же добавила с состраданием: — Где ему вырасти, если он от матери получает больше пинков в спину, чем пирогов в рот!

— А что на это говорит Влчек, ведь он же их сын?

— Влчек и Влчкова — это одного поля ягодки. Они злятся, что Иозефек не хочет быть священником. И зачем они принуждают его делать то, что ему не по душе!

— Что правда, то правда,— подтвердила Элшка. Поговорили еще немного, и Бара проводила Элшку домой. С тех пор они опять стали ходить друг к другу, как и прежде, хотя уже больше не играли на печи в куклы.

Дружба этих двух девушек была не по вкусу соседкам, пошли пересуды, почему, дескать, Элшка дружит только с дочерью пастуха, ведь это ей не пристало, лучше бы она дружила с дочерью сельского старосты, судьи или с кем-нибудь равным им. Об этом нарочно говорили громко, чтобы дошло до ушей Пепинки.

Пепинку это выводило из себя. Однако ссориться с соседками, как и пускать Элшку в круг сельской молодежи, ей не хотелось, приглашать же девушек к себе в дом тоже было как-то неудобно. Тогда она поговорила об этом с Элшкой. Элшка, не задумываясь, объявила, что она как-нибудь навестит деревенских девушек, но Бара всегда останется ее любимой подругой.

Пепинка ничего не имела против этого, так как Бара по многим причинам ей нравилась, к тому же она думала, что вряд ли кто-нибудь женится на Баре и бедная пастушка станет ее правой рукой, когда Элшка выйдет замуж.

У Пепинки был уже на примете жених для Элшки, но об этом пока еще никто не знал, даже сам священник. Это был управляющий из соседнего поместья, который очень приглянулся Пепинке,— ей казалось, что лучшей партии для Элшки нельзя и желать.

Господские поля граничили с церковными, и господин управляющий, бывая по делам в этой части поместья, всегда заходил к священнику.

Элшка даже и не думала о таком счастье, которое тайно готовила ей тетушка, и вовсе не собиралась быть женой управляющего, замышляя совсем другое, но девушка таилась даже от Бары. Однако та уже давно заметила, что Элшка часто о чем-то задумывается и грустит, догадывалась, что у нее есть что-то на сердце, но молчала. «Настанет время, когда она мне все расскажет»,— думала Бара и не ошибалась.

Несмотря на то, что соседки старались представить Бару в глазах Элшки в невыгодном свете, называя ее непорядочной, Элшка все равно больше верила Баре, чем им, и любила ее по-прежнему. Встретившись вечером накануне Ивана Купалы[7] с Барой, Элшка спросила ее:

— Будешь завтра бросать венок?

— Одна бы я не стала, но если вы хотите, то приходите ко мне завтра перед восходом солнца, и мы пойдем вместе.

— Приду!

На другое утро солнце еще не взошло, а Элшка уже стояла в саду пастуха рядом с Барой; девушки привязывали к венкам из ивовых прутиков белые, голубые и красные цветы.

— На кого ты будешь загадывать? — спросила Элшка Бару.

— Боже мой, мне не на кого загадывать,— вздохнула девушка.— Я брошу наудачу, не поплывет ли мой веночек за вашим. Самое мое большое желание, Элшка, никогда не разлучаться с вами, даже тогда, когда вы выйдете замуж.

Элшка молчала, румянец залил ее щеки. Но через минуту она сказала, подавая руку Баре:

— Даю тебе слово, если ты не выйдешь замуж, то мы всегда будем вместе. Я же выходить замуж не буду,— добавила она со вздохом.

— Что вы говорите, Элшка, меня почти никто не любит, а вас любят все, вы богатая, а я бедная, вы такая красивая и ученая, а я простая темная девушка,— и я буду думать о милом, а вы нет?

— Мне тетушка всегда говорила, что это дело вкуса: одному нравится гвоздика, другому роза, третьему фиалка, каждый цветок найдет своего обожателя, у каждого своя краса. Не принижай себя, не ставь меня выше, мы равны. Так ты правда ни на кого не будешь загадывать? И даже до сих пор ни о ком не думала?

— Нет, нет,— усмехнувшись, покачала головой Бара,— ни о ком я не думаю и быстро отваживаю тех, кто начинает за мной ухаживать. Зачем мне забивать себе голову пустяками и терять золотую свободу!

— А если бы какой-нибудь парень полюбил тебя, очень полюбил и ты бы его полюбила, тогда ты, наверное, рассталась бы со своей свободой? — допытывалась Элшка.

— Ах, Элшка, разве вы не знаете, как это бывает? Прежде чем посвататься ко мне, его родители узнают у моего отца, много ли он даст за мной приданого. А моим приданым вряд ли родители жениха будут довольны. Из милости же я в чужую семью ни за что не пойду, лучше уж повесить камень на шею и утопиться. А если бы я сама по своей воле сделала это, то первая назвала бы себя дурой: меня и сейчас ругают, а тогда будут ругать вдвойне. Пусть я какая ни на есть, со мной мои цветы,— добавила Бара нараспев, заткнув оставшиеся от венка цветы за пояс. Затем, показывая на утреннюю зарю, она воскликнула: — Уже пора!

Элшка быстро доплела венок, и обе девушки поспешили к ближайшему мостику через речку, за которой начинались луга. На середине мостика они остановились.

— Бросим вместе,— предложила Элшка, держа венок над водой.

— Давайте! — согласилась Бара, размахивая венком. Но, брошенный с силой, венок полетел в сторону и повис на ветках вербы. Минуту Бара стояла неподвижно, слезы навернулись было у нее на глаза, но она, решительно тряхнув головой, сказала: