— Знаешь, — рассмеялся Эцио, — я вовсе не удивился, увидев, как ты пристаешь к прекрасной девушке, которая даже подумать не могла, что на самом деле ты полное дерьмо… Твой папаша тоже по любому поводу применяет силу.
— Глупец! Это твоему отцу следовало бы поучиться смирению.
— Больше тебе не оклеветать нас, Пацци. Без зубов тебе это сложно будет сделать.
Губы Вьери были разбиты, и он утер кровь рукавом.
— Ты еще заплатишь за это. Ты и вся твоя семейка. Я не забуду этого, Аудиторе!
Он сплюнул под ноги Эцио, подобрал кинжал, развернулся и стремительно ушел. Эцио проследил за ним взглядом.
Он вспомнил все это, стоя на крыше церкви и высматривая дом Кристины.
Он вспомнил свой восторг, когда вернулся к Кристине и увидел с какой теплотой она смотрит на него, благодаря за помощь.
— Надеюсь, вы в порядке, синьорина? — спросил он.
— Благодаря вам. — Она запнулась, голос ее все еще дрожал от страха. — Вы хотели узнать мое имя? Кристина. Кристина Кальфуччи.
Эцио поклонился.
— Счастлив познакомиться с вами, синьорина Кристина. Эцио Аудиторе.
— Вы знаете этого человека?
— Вьери? Наши дороги все время пересекаются, но у наших семей нет ни одной причины, чтобы хотя бы уважать друг друга.
— Хотела бы я больше никогда не встречаться с ним.
— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы так и было.
— Эцио, я вам очень признательна, и поэтому решила дать вам второй шанс. Раз уж с первым не получилось.
Девушка нежно рассмеялась и поцеловала Эцио в щеку, прежде чем скрыться в особняке.
Толпа, собравшаяся вокруг, наградила Эцио аплодисментами. Он поклонился, улыбнувшись, и отправился прочь. Эцио понимал, что сегодня он не только нашел нового друга, но и приобрел непримиримого врага.
— Дай Кристине поспать, — повторил Федерико, отрывая Эцио от воспоминаний.
— Она успеет выспаться… позже, — отозвался он. — Я должен повидаться с ней.
— Ну если должен… Я прикрою тебя перед отцом, но будь осторожен. Люди Вьери могут быть поблизости.
Федерико подбежал к краю крыши и спрыгнул вниз, в повозку с сеном, оставленную на улице, которая вела к дому.
Эцио проводил его взглядом, и лишь потом решил последовать примеру брата. Повозка с сеном была очень далеко внизу, но он вспомнил уроки брата, успокоился, восстановил дыхание и сконцентрировался. А потом прыгнул, впервые в жизни, с огромной высоты. На краткий миг он решил, что ошибся с расчетом, но быстро взял себя в руки и рухнул в сено. Это был настоящий прыжок веры!
Немного выдохшийся, но воодушевленный успехом, Эцио бросился бежать по улице.
Солнце только вставало из-за восточных холмов, но на улицах уже стали появляться люди. Эцио почти добрался до дома Кристины, когда услышал позади шаги и постарался спрятаться, скрывшись в тени паперти и задержав дыхание. Это был ни кто иной, как Вьери, в сопровождении двух охранников появившийся из-за угла.
— Лучше прекратить поиски, сеньор, — сказал начальник охраны. — Они уже далеко отсюда.
— Я уверен, они где-то здесь, — огрызнулся Вьери. — Я практически чую их запах!
Он вместе со своими людьми обошел всю церковную площадь, но ничего не заметил. Солнечный свет рассеивал тени. Эцио осторожно прокрался к стогу сена и спрятался в нем. Вьери подошел очень близко, но вскоре, приказав своим людям яростным жестом двигаться дальше, ушел. Эцио подождал немного, вылез из стога и с облегчением выдохнул. Затем отряхнулся и побежал самой короткой дорогой к Кристине, надеясь, что никто из ее домочадцев еще не проснулся.
В поместье было тихо, хотя Эцио полагал, что слуги уже разводят на кухне огонь. Он знал, где находятся окна спальни Кристины, и кинул камешек в закрытые ставни. Грохот показался оглушительным, Эцио замер, сердце ушло в пятки. Ставни открылись, и девушка вышла на балкон. Ночная рубашка очерчивала восхитительные контуры ее тела, и он смотрел на нее, утопая в желании.
— Кто там? — тихо спросила она.
Он вышел из тени, чтобы она смогла его увидеть.
— Я!
Кристина вздохнула.
— Эцио! Я могла бы догадаться.
— Могу я подняться, голубка?
Она повела плечиком, прежде чем ответить шепотом.
— Хорошо! Но только на минутку.
— Больше не потребуется.
Она рассмеялась.
— Неужели?
Эцио смутился.
— Нет, извини, я вовсе не то имел в виду. Сейчас увидишь…
Оглянувшись и убедившись, что улица пуста, он оперся ногой о большое металлическое кольцо, вбитое в стену дома (к нему привязывали лошадей), а руками нащупал углубления в каменной кладке. В мгновение ока он взобрался на парапет, и обнял девушку.
— Эцио, — выдохнула она, когда они поцеловались. — Ты только посмотри на себя. Чем ты опять занимался?
— Ерунда. Это просто царапина. — Он замолчал, улыбаясь. — Ну, так я могу войти? — осторожно поинтересовался он.
— Куда?
Он представлял собой воплощенную невинность.
— В твою спальню.
— Ну, если ты уверен, что минуты тебе хватит…
Их руки сплелись, и они вошли через двойные двери в освещенную теплыми огнями комнату Кристины.
Час спустя их разбудили солнечные лучи, бившие в окна, грохот проезжающих повозок и шум людей на улице, и — что хуже всего — голос отца Кристины, распахнувшего дверь в спальню дочери.
— Кристина! Пора вставать, дочка! Твой учитель скоро придет… Что за черт? Ах ты, сукин сын!
Эцио быстро, но крепко поцеловал Кристину.
— Думаю, мне пора, — сказал он, хватая одежду и выбрасывая в окно. Потом быстро спустился по стене вниз, и уже застегивал рубашку, когда Антонио Кальфуччи появился на балконе. Он был в бешенстве.
— Извините, Messere, — отозвался Эцио.
— Я тебе дам «Извините»! — закричал Кальфуччи. — Стража! Стража! Взять этого паршивца! Принесите мне его голову! И оторвите ему яйца!
— Я же извинился, — начал было Эцио, но ворота особняка распахнулись, выпуская стражу Кальфуччи, уже обнажавшую мечи. Более или менее одетый, Эцио бросился бежать по улице, перескакивая через тележки и отталкивая с дороги людей — богатых бизнесменов в щегольской черной одежде, торговцев в коричневом или красном, простых горожан в самотканных туниках и даже, однажды, процессию монахов, с которыми он столкнулся с такой неожиданностью, что чуть не опрокинул статую Девы Марии, которую переносили монахи. В конце концов, после бешенной гонки по переулкам и прыжков через стены, он остановился и прислушался. Тишина. Не слышно даже криков и проклятий горожан. Он был уверен, что оторвался от стражников.