Читать интересную книгу Я возьму тебя с собой - Илья Игнатьев

Худо.

- Раненые?

- Царапины. Это же даки, если они бьют, то уж… - он с ненавистью плюёт на труп Тирцебала.

- Ладно. Поезжай, спроси Адрианова центуриона, где мы будем ночевать.

Он, мрачно кивнув, отъезжает. Белозубо улыбаясь, подходит Элий Адриан, он слегка прихрамывает на почему-то босую правую ногу.

- Прекрасная работа, Марк! - кивает он на Тирцебала. - Мы всё видели. Ты достоин имени своего деда, - консуляра Клувия Руфа.

В его голосе звучит почтение. Я усмехаюсь про себя, мой земной дед при Гальбе управлял Испанией и вся тамошняя провинциальная знать, включая Ульпиев и Элиев, до сих пор уважает его память.

- А вот скажи мне, достойный Публий, - что, в Афинах это такая новая мода, ходить обутым на одну ногу?

Слегка смущенный, Адриан садится на корточки над Тирцебалом и дёргает мою спату за голый хвостовик, безуспешно пытаясь её вытащить.

- Ремень на калиге лопнул, вот я и босиком, - отвечает он. - Хорошо, что рукоять с меча соскочила, когда он был уже в теле.

- Повезло, - равнодушно отзываюсь я.

- Везёт достойным, Марк, - он выпрямляется. - Прикажи кому-нибудь из своих людей отрезать голову, - надо отвезти её Траяну.

Я, кивнув в ответ на его приказ, поднимаюсь и смотрю вокруг. Мои фракийцы частью ловят лошадей, оставшихся  без всадников, частью бродят между мёртвыми даками, что-то там рубят, что-то обдирают с трупов. Обычная картина. Адриан, проследив мой взгляд, брезгливо поджимает и без того тонкие губы, - война. Да, война, молча соглашаюсь я…

К нам осторожно подъезжает Гермолай. Адриан берёт у него повод своей ниссаянки. Мальчик во все глаза смотрит на поверженного гиганта-князя, на его залитый кровью, огромный топор-лабриум, валяющийся у нас под ногами. Гермолай спешивается.

- Ты был прав, как всегда, впрочем, - грустно говорит он по-гречески Адриану. - Если бы он налетел на меня… Но Марк так легко с ним справился!

- Кажущаяся лёгкость, милый, она рождена опытом, - отвечает Адриан своему любимцу.

- Марк, окажи мне честь! - просит меня мальчик. - Возьми моего коня взамен своего павшего. Не отказывай, прошу тебя. Мой Лев хоть и неказист с виду, но крайне вынослив, хорошо выезжен и обучен для боя. Мне его купил Публий.

- Похоже, что у меня сегодня будет в избытке свободных лошадей, - говорю я, махнув рукой в сторону своих фракийцев.

- Не отказывай ему, Марк, - просит за Гермолая Адриан. - Принцепс щедро наградит тебя за этот подвиг, это ясно, но прими и этот скромный подарок, ведь он от души.

Он обнимает мальчика за плечи, явно довольный его поступком. Я молча беру повод из рук Гермолая.

- Ты достоин своего старшего друга, мальчик.

Мы трое стоим в сгущающихся сумерках над мёртвым князем. Каждый думает о своём. В темнеющем небе над нашими головами, под первыми звёздами стонет какая-то здешняя птица…”

***

Пашка сидит рядом со мной, по-турецки скрестив ноги, крепко держа меня за руку и не отрываясь, смотрит мне в лицо. Я облизываю пересохшие вдруг губы, чувствую их горьковатый вкус, - что это, - полынь или кровь Тирцебала?..

- Да-а, - сдавленно выдыхает Пашка. - Люди были… Хотел бы я видеть всё это своими глазами.

Тебе предстоит увидеть ещё и не такое! - думаю я. - Чудеса, битвы и победы, луга и горы Орледа, и драконов, одним взмахом крыльев распарывающих тучи, и меня ты увидишь настоящего, и я тебя не разочарую, обещаю тебе это, мой Сероглазый…

- А потом что было, Ил?

- Потом? Ну, как тебе сказать, - потом изобрели паровоз и зубную щётку.

Пашка тихонько смеётся и щёлкает меня по лбу.

- Ясно… А что было бы с князем, если бы он сдался римлянам?

- Ничего хорошего. Протащили бы его в цепях по Священной Дороге в Риме, следом за золотой триумфальной колесницей императора Траяна, а потом задушили бы в Мамертинских казармах. Во славу Марса Ультора-Мстителя и Гения принцепса.

- Да уж! - Пашка ёжится, как от холода. - Уж лучше, так как он, - с топором на конницу!

- Наверное, лучше… - пожав плечами, отзываюсь я. - Слушай, уже четыре часа, пора нам, по ходу, собираться, - пока доедем, пока ты в магазин за хлебом, короче пора.

- Пора, так пора, - как всегда после моих рассказов, Пашка делается необычно послушным, задумчивым и притихшим.

Мы одеваемся, Пашка в свои Найковские шорты, я в обрезанные выше колен чёрные джинсы Motor, натягиваем кроссовки и бейсболки, а футболки, подумав, запихиваем в Пашкин рюкзак. Снова вдруг переливчато надрывается Пашкин мобильник. Пашка, поругиваясь себе под нос, достаёт телефон:

- Да? Ну, чего тебе? - говорит он неприветливо. - А я откуда знаю! Никитос, чё ты гонишь! Ты же сам его куда-то засунул, я уже месяц ракетки в руки не брал! Да пошёл ты!..

- Заноза? - спрашиваю я, положив руки на руль своего велика.

- У-у, задолбал он меня! Прикинь, заныкал куда-то наш теннис, гадёныш, и на меня бочку катит!

- Не бери в голову, валяется где-нибудь у вас в комнате. Найдётся, - говорю я без особой уверенности. Пашкина с Никитой комната, - это зрелище не для слабонервных. Видал я взятые штурмом города, и здесь, на Земле, и у себя на Гирлеоне, - так вот, это всё шорох орехов по сравнению с комнатой моего Пашки и его братика.

Мы, не торопясь, катим бок о бок по еле заметному просёлку. Впереди изломанной зубчатой стеной высятся многоэтажки южной окраины Магнитогорска, - нашего с Пашкой города. Мы оба любим его, - Пашка потому, что в нём родился, а я потому, что в этом городе родился Пашка.

Взбудораженный сероглазый не может угомониться:

- В натуре, гадёныш! Носки мне позавчера узлом завязал, прикинь, Ил! Нет, я точно с ним что-нибудь сделаю! Во, давай завтра, пока моих родаков не будет, свяжем его и засунем в кладовку, он же темноты боится, прямо до икоты, а?

Свяжем, - это значит, что я буду в одиночку вязать бешено отбивающегося, визжащего Никитоса, а Пашка, подавая бесполезные советы, будет бестолково скакать вокруг нас с Занозой, предусмотрительно оставаясь вне пределов досягаемости ногтей, зубов, кулаков и пяток своего выдающегося братца. Но звучит, всё-таки, очень и очень заманчиво!

- Не знаю, не знаю, орать уж больно будет, - сомневаюсь я в успехе предприятия.

- А мы ему пасть заткнём! Точно, Ил! Кляп сварганим какой-нибудь и заткнём. Носками моими хорошо бы… - мечтает мстительный Пашка.

- Ну, ты и фундаменталист! Прямо Бен-Ладан! - восхищаюсь я его находчивостью.

Так, болтая о пустяках, шутя и посмеиваясь, радуясь тому, что мы есть друг у друга навсегда, и ничто и никто нас никогда не сможет разлучить, мы въезжаем в Город. Переключившись и набрав скорость, мы несёмся по асфальту мостовой, выскакиваем на тротуар, чёткими резкими виражами огибаем прохожих, - многие на нас оглядываются с улыбкой. Вообще, на нас с Пашкой часто оглядываются, - точнее заглядываются. Ну, ещё бы! Двое пятнадцатилетних парнишек, светловолосых, - золотистые волосы у него, пепельные фамильные кудри Военных Герцогов Орледа у меня, -  светлоглазых, стройных, загорелых, с чистою гладкой кожей, красивых, - мы производим сильное впечатление. От нас, когда мы вдвоём, исходят физически ощутимые волны юности, свежести, радости и любви, - нами нельзя не любоваться, нам нельзя не завидовать…

Мы с Пашкой синхронно, с лихим заносом задних колёс, тормозим у супермаркета на проспекте. Я беру у Пашки его велик, и даю ему тридцать рублей.

- Хватит?

- Хватит, хватит. Тебе ничего не надо?

Я отрицательно качаю головой и говорю:

- Футболку надень, - в магазин не пустят. Настучит тебе охранник по голому пузу.

- Да ладно, не настучит…

Повернув бейсболку козырьком назад, я, дожидаясь Пашку, осматриваю свой передний тормоз, - что-то он как-то запаздывает у меня. Какой-то пацан с завистью, во все глаза, уставился на наши велики. Появляется Пашка, на ходу закидывая рюкзак за прямые загорелые плечи.

- Что-то ты быстро обернулся.

- Круасанов нет, купил рогаликов, свеженькие, - хитро ухмыляется он.

Мне как-то сомнительно, насчёт круасанов, - Пашка всегда предпочитал рогалики.

- Вот устроит тебе Заноза промывание мозгов, - будешь тогда знать.

- Да пошёл он, - стереотипно отвечает Пашка. - Хочешь чупа-чупс?

Я сплёвываю с отвращением:

- Обойдусь. И как только ты их можешь жрать, - химия сплошная!

- Да ну, мне нравится. И вообще, волков боятся, - в лес не ходить! - ни к селу, ни к городу заявляет сероглазый. - Так что отвянь.

Пока я с недоумением соображаю, причём здесь какие-то, на фиг, волки, Пашка уже сворачивает к нам во двор. Он тормозит возле огромного чёрного джипа и с восхищением его разглядывает. Почти все мальчишки этого Мира обожают автомобили, - чего греха таить, меня тоже занимают эти устройства, не так, конечно, как самолёты, но всё же.

- Смотри, Илья, Porsche Cayenne Turbo, - говорит он мне, не отрываясь от этого чуда из Цуффенхаузена. - Прикинь только, 450 лошадей, сотню меньше, чем за шесть секунд делает! Это на асфальте, а на бездорожье, - лучше него только на гусеницах. Песня!