Читать интересную книгу Кроваво-красная текила - Рик Риордан

— Не стоит переживать, — пожав плечами, ответил я ей. — Так всегда бывает: когда возвращаешься домой, приходится встречаться и с настоящими уродами.

К тому моменту когда мы свернули на ее подъездную дорожку, она уже успела взять меня за руку. Мы сидели и слушали мексиканскую музыку, доносившуюся из соседнего дома. В окнах горел оранжевый свет, где-то открывали банки с пивом, громко разговаривали по-испански, аккордеон Сантьяго Хименеса жалобно наигрывал «Я оставил тебя в Сан-Антонио».

— В любом случае, день сегодня выдался непростой, — сказала Лилиан. — Полагаю, нам понадобится время, чтобы решить, что делать дальше.

Она поднесла мою руку к губам, я же смотрел на нее и вспоминал, как впервые поцеловал в этой машине и как она тогда выглядела. Она была в белом сарафане, волосы подстрижены, как у Дороти Хэмилл.[15] Кажется, нам тогда едва исполнилось шестнадцать.

Я снова ее поцеловал.

— Я десять лет пытался решить, что делать, — сказал я ей. — Дальше будет легче.

Лилиан долго на меня смотрела, но я так и не сумел понять, что означало выражение, появившееся у нее на лице. Она уже почти решила что-то сказать, но только поцеловала меня в ответ. Некоторое время мы не могли произнести ни слова, но, наконец, я сумел взять себя в руки и сказал:

— Роберт Джонсон придет в ярость, если не получит подношение с нашего стола.

— Энчилада на завтрак? — предложила Лилиан.

И мы вошли в дом.

Глава 05

Все, что касалось Лилиан, было мне знакомо, начиная от льняных простыней и заканчивая цитрусовым ароматом волос, когда я, наконец, уснул, зарывшись в них. Меня даже посетила надежда, что она мне приснится — для разнообразия, — как нередко бывало прежде. Но этого не случилось.

Мои сны начинались как последовательность кадров — газетные снимки отца и заголовки в «Экспресс-ньюз», которые с того лета врезались мне в память. Потом вечер в конце весны, точнее, май 1985-го, я стою на переднем крыльце дома моего отца в Олмос-Парк. Потрепанный старый «Понтиак», наверное, 1976 года, с затемненными окнами и без номерных знаков, останавливается у тротуара как раз в тот момент, когда отец с двумя мешками с продуктами подходит по подъездной дорожке к двери. Карл Келли, его заместитель и друг, отстает всего на несколько шагов. По какой-то необъяснимой причине я совершенно точно помню, что держит в руках Карл — в одной упаковку с двенадцатью бутылками «Будвайзера», а в другой арбуз. Я открываю им входную дверь, у меня покраснели глаза, потому что я готовлюсь к финальным экзаменам после первого курса в Техасском университете.

Мой отец тогда был толще, чем когда-либо прежде — почти триста фунтов мышц и жира, втиснутых в огромные джинсы и клетчатую рубашку. С висков из-под коричневой ковбойской шляпы стекали ручейки пота, когда он, зажав в углу рта сигару, с трудом поднимался по ступенькам к двери. Он посмотрел на меня, хитро улыбнулся и начал что-то говорить, видимо, собрался выдать очередную остроту на мой счет. И тут в мешке с продуктами, который отец держал в правой руке, образовалась маленькая дырочка, из которой вырвалась безупречно белая струя молока. У отца тут же сделался озадаченный вид. Второй выстрел, сзади, проделал отверстие спереди в ковбойской шляпе.

Пытаясь достать пистолет, Карл рухнул на землю, чтобы не попасть под обстрел, примерно тогда же, когда мой отец повалился на нее замертво. Отцу оставалось три месяца до пенсии. Арбуз, который упал на тротуар, устроил настоящий фейерверк из алых брызг. Серый «Понтиак» отъехал от тротуара и скрылся из вида.

Когда я проснулся в полном одиночестве в постели Лилиан, в соседнем доме уже не играла народная музыка, в комнате горел стеклянный ночник клюквенного цвета, который окрашивал лунные пятна на деревянном полу в розовые тона. Через открытую дверь спальни я видел, что обнаженная Лилиан, обхватив себя руками, стоит в гостиной и смотрит на одну из своих фотографий, висевших на стене.

У меня сложилось ощущение, что она не слышала меня, когда я ее позвал. Я подошел к ней сзади и обнял за плечи, и она напряглась, но так и не отвела глаз от фотографии.

Это была одна из первых ее работ, сделанных, еще когда Лилиан училась в колледже, — черно-белый фотоколлаж из животных, человеческих лиц, насекомых, зданий, все раскрашенные вручную и превращенные в единую сюрреалистическую картинку. Я помню выходные в декабре, когда Лилиан собирала все воедино для зачетного проекта в конце года. Я сделал все, что мог, чтобы ее отвлечь. Закончилось дело тем, что обрезки фотографий оказались разбросанными по постели и облепили наши джемпера.

— Наивно, — задумчиво проговорила она. — Бо частенько возил меня за город, и мы всю ночь стучали зубами от холода в своих спальных мешках на вершине какого-нибудь богом забытого холма в Бланко ради одного снимка метеоритного дождя, или шли через двадцать акров полей, где паслись разные животные, за границей округа Ювелди, чтобы на рассвете оказаться в идеальной точке и поймать свет, падающий сзади на ветряную мельницу. Он говорил, что каждая фотография требует максимальных усилий. И вот я смотрю на свои старые коллажи, вроде этого, и думаю о том, как легко они у меня получались.

— Может, критики не слишком любят наивность, — предположил я.

Мы стояли и смотрели на коллаж еще минуту.

— У меня такое странное чувство от того, что ты здесь, — сказала Лилиан.

— Я знаю.

Она положила голову мне на грудь, но ее плечи так и не расслабились.

— Что еще тебя беспокоит? — спросил я.

— Все не так просто, — ответила она, поколебавшись.

Я поцеловал ее в ухо.

— Ты попросила меня приехать, и я приехал. Что тут сложного?

Пока Лилиан не повернулась ко мне, я не догадывался, что у нее на глазах слезы.

— Когда ты уехал из Сан-Антонио, Трес, от чего ты убегал?

— Я же тебе рассказал. До конца жизни я был связан с Техасом: женитьба, карьера, в которой никто не сомневался…

Она покачала головой.

— Я о другом. Почему ты уехал именно тогда, сразу после смерти отца?

Я обнял ее, по-прежнему стоя сзади, и притянул к себе, пытаясь затеряться в цитрусовом аромате волос. Но когда я закрыл глаза, прижавшись к щеке Лилиан, я продолжал видеть газетную фотографию отца и подпись под ней, которую знал наизусть: «Шериф Джексон Наварр жестоко застрелен вечером в четверг перед собственным домом в Олмос-Парк. Заместитель шерифа Келли и сын Наварра беспомощно смотрели, как убийца умчался на своем автомобиле». Отец холодно улыбался мне со снимка, как будто эта подпись была только ему понятной шуткой.

— Может быть, дело в том, что, когда я смотрел на город, я видел, как умирал мой отец, — сказал я Лилиан. — Это было… похоже на темное пятно, что ли?

Она кивнула и снова повернулась к фотоколлажу.

— Пятно никуда не делось, Трес. Даже несмотря на то, что прошло столько лет.

Я услышал горечь в ее голосе, что было совсем на нее не похоже, и еще сильнее прижал к себе. Через некоторое время Лилиан повернулась и спряталась у меня на груди.

— Это не должно осложнить нам жизнь сейчас, — сказал я.

— Может, и так, — пробормотала она, но мне не требовалось видеть ее лицо, чтобы понять, что она мне не поверила.

Лилиан не дала мне больше ничего сказать, только поцеловала, потом еще раз, и мы снова оказались на льняных простынях. Я заснул перед самым рассветом, и на сей раз мне ничего не приснилось.

Глава 06

Я вернулся в дом номер девяносто по улице Куин-Энн к девяти утра, чтобы встретить перевозчиков. Роберт Джонсон наградил меня злобным взглядом, когда я вошел в дверь, но решил заключить перемирие, услышав, как я снимаю фольгу с коробки с остатками вчерашнего ужина.

У него особая система, когда дело касается энчилады. Он колотит ее лапой до тех пор, пока тортилья не разворачивается, съедает начинку, и только потом — все остальное. Сыр он припасает на самый конец. Роберт Джонсон предавался этому занятию целый час, который я потратил на упражнения «тайцзи», но тут по подъездной дорожке с грохотом промчался фургон грузоперевозок, перепугал его до смерти, и он забился в шкаф.

Парни в бейсболках и кожаных ремнях для переноски тяжестей пытались понять, как сложить мой футон, чтобы он прошел в дверь, когда зазвонил телефон. Я сдвинул гладильную доску и снял трубку.

— Привет, техасец, — услышал я голос Майи Ли. — Удалось покататься на бычке?

По фоновому шуму я сразу понял, где она находится. Воскресное утро в «Буэна-Виста».

— Нет, но мы с парнями прямо сейчас объезжаем футон, — ответил я. — Должен тебе сказать, упрямая штучка попалась.

— Ну, вы, ковбои, умеете веселиться.

Я представил, что Майя стоит в темно-зеленом вестибюле бара, положив трубку на плечо и придерживая ее подбородком. Она наверняка в деловом костюме: пиджак, юбка, шелковая блузка, всегда в светлых тонах, чтобы подчеркнуть безупречную кожу цвета кофе. Вьющиеся волосы шоколадного оттенка собраны на затылке. Я слышал, как у нее за спиной звякают стаканы с ирландским кофе[16] и стук вагончиков фуникулера, который ни с чем не перепутаешь.