с прибрежных камней. Здесь на краю скалы порывы ветра ощущались сильнее. Ветер был сырым и соленым, густо перемешанным с морской взвесью.
Я поискал глазами примерную точку, где надо будет нырять.
В груди защемило. Я закрыл глаза, раскинул руки и неожиданно для себя дико закричал. Закричал так, что этим криком выплеснул из себя все эмоции, что накопилось в моей душе за эти годы.
Скоро… Уже совсем скоро…
Какое-то время я стоял на скале, наслаждаясь видом неспокойного моря, потом развернулся и решительно пошел к дому бабы Фроси.
— О, вовремя ты, паря! А мы уже хотели за тобою посылать, — сказала баба Фрося, разливая по чашкам кипяток из настоящего дровяного самовара.
За столом, помимо Палыча и Серёги, находился один незнакомец. Высокий небритый мужик среднего возраста и крепкого телосложения. При моём появлении он встал из-за стола, окинул меня с головы до ног оценивающим взглядом и с уважением протянул мне руку.
— Валера, — просто представился он, пожимая мою ладонь.
Рукопожатие вышло крепкое, мужское, было заметно, что так жать руку, у него выходило как-то само собой, разумеется, не специально. От него несильно дохнуло перегаром, но он был не пьян — взгляд трезвый, движения уверенные. Видимо, вчера мужики пропустили грамм так по триста или около того.
— Тётка Ефросинья сказала, что у тебя дело ко мне? — мужик сразу без затей перешел на ты.
Я с удивлением посмотрел на бабу Фросю. Та в свою очередь ответила на мой взгляд, изобразив на своем лице удивление:
— Ты что, дом передумал покупать-то?
— А Валера хозяин дома! — дошло до меня, наконец. — Ну почему же, давайте выпьем чаю, а потом пойдем, посмотрим, что у вас за дом там такой.
Хутор Рыбачий
— Коля, говорю тебе — хата отличная, ее еще мой дед строил! — уверял меня Валера, пока мы вдвоем шли к его дому.
Сергей с Палычем с нами не пошли, бабулька попросила их что-то там в доме подправить.
— У меня-то своя собственная квартира в Архипо-Осиповке есть, а это так, как фазенда! Но мои сюда не очень любят ездить — скучно тут. Жена ворчит, что из-за моря особо не растет здесь ничего, соли много. Опять же на море искупаться — надо бежать чёрте куда! У меня вот в Архипке вышел из квартиры — десять метров и ты на пляже! А тут…
Валера вяло махнул рукой.
— Единственное, что здесь есть хорошее, так это вот вид на это самое море. Красотища! А вечером… Бывало раньше, всем хутором рассядемся на лавочках на обрыве и смотрим на закат. Семечки, баян. Старики байки разные травят. Фронтовиков тогда еще много в живых было…
Валера запнулся на полуслове. Нет, чтобы дом расхваливать, так он, наоборот, начал все минусы выкладывать. Затем он вздохнул, резко махнул рукой и поспешил вперед меня открывать калитку.
Мне, естественно, откровенность хозяина понравилась, и я спросил у него:
— А почему хутор назвали Рыбачьим?
— Так до войны и после нее все, кто здесь жил, в рыбколхозе работали. Целыми семьями. Отсюда и название — Рыбачий. Утром автобус всех на работу забирал, а вечером обратно. Так и жили, пока Союз не развалился. А потом… Ни рыбколхоза тебе, ни работы. Старики доживали здесь, а молодежь вся разбежалась кто куда. Отсюда и запустение. Из всех старожилов только одна тётка Ефросинья и осталась. Остальные либо на погосте уже, либо у детей по городам.
— Не скучали тут раньше?
— Да нет! Вечерние посиделки, домино там, лото. Кино опять же приезжало раз в неделю. Общие застолья устраивали часто. Дружно жили! Летом так вообще родня со всего Союза…
Валера снова махнул рукой.
— Тётка Фрося расскажет как-нибудь, если захочет…
У меня в кармане завибрировал телефон. Звонил дед.
— Завтра в одиннадцать ноль пять прилетаю в Анапу. Встречай, — проинформировал он меня и отключился. Вот так коротко и предельно ясно.
Дом как дом. Старый деревенский дом на каменном фундаменте и с бревенчатыми стенами. Небольшой участок земли за ним густо зарос бурьяном, и понять, что там выращивали раньше, уже не было никакой возможности. Единственной, на мой взгляд, достопримечательностью была добротная русская печь, которая находилась в самой большой комнате, сразу при входе.
— Сколько ты хочешь за дом? — спросил я у хозяина.
— Двадцать. Вечнозеленых! — на одном дыхании выдал мне Валера и опустил глаза, прекрасно понимая, что загнул намного больше реальной стоимости дома. — Документы все на руках чин по чину. Хоть завтра переоформляй и заезжай.
Я посмотрел на него, думая о том, что по такой цене надо бы скупить тут всё и не заморачиваться особо…
— Меньше не смогу, жена вену ночью надкусит, — по-своему растолковал мой взгляд хозяин дома.
Я улыбнулся. Потом прикинул по времени.
— Идет. Давай поступим так — послезавтра я привезу деньги, а ты подготовь документы. Сразу же всё и оформим.
— Ну… значит что, до послезавтра? — неверяще спросил у меня Валера, заглядывая мне в глаза.
Струйка пота на небритой щеке говорила о том, что хозяин дома сейчас не на шутку взволнован и боится, как бы я не передумал.
— Да! И еще! Поговори и со своим местным другом. Как тебе, я ему, конечно же, не заплачу, пусть не рассчитывает, но если у него есть желание продать свой дом, то пусть даст реальную цену. И чтобы не терять время, неплохо было бы и ему на всякий случай тоже подготовить к послезавтрашнему дню все документы.
— Коль, ты это… — Валера опустил глаза и нерешительно переступил с ноги на ногу, — до послезавтра еще дожить надобно… Подкинь задатку малёхо.
Он показал мне большим и указательным пальцем размер задатка.
Я с прищуром посмотрел на расстояние между пальцами и достал бумажник.
— Этого хватит? — протянул я ему две купюры по сто долларов каждая.
Валера быстро кивнул и взял деньги.
— Хватит! Как раз будет чем Петровича уговаривать…
Мы ударили по рукам, и я пошел обратно к дому бабы Фроси.
Бабка-гадалка
— Эта ваша баба Фрося? Кем она была раньше? — спросил я у Палыча, когда мы выезжали из поселка.
— Кассиром была в рыбколхозе еще лет так двадцать назад. А сейчас, не поверишь — гадалка, каких поискать! В округе таких точно нет — клянусь! На картах так тебе всё раскинет, что мураши по всему телу, и всё сходится.
Палыч помолчал немного, а затем продолжил:
— Как с нашим рыбколхозом государство похерило, так у нее как-то сразу и дар прорезался… На старости-то лет! Сначала все посмеивались да шутковали над бабкой,