Как только Пётр достиг угла, то вжался в него так плотно, словно пытаясь раствориться в стене.
Мучительное мгновение спустя Девятов навис над Петром, в ужасе сжавшимся в комочек. Его окровавленное лицо вплотную приблизилось к лицу Петра Алексеевича. Тот хотел зажмуриться, отвернуться от чудовища, представшего перед ним в облике давнего друга, но всё что он мог сделать - это беспомощно глядеть в мутные глаза беспощадного безумца. Внезапно он заметил едва уловимую перемену в облике профессора. Казалось что-то внутри этого жуткого существа изменилось, сдвинулось, и словно он, прежний Девятов, вновь взял контроль над взбунтовавшимся телом в свои руки, и теперь всеми силами пытался удержаться в "кресле пилота".
И хотя Пётр Алексеевич был парализован ужасом, но мозг его работал кристально чётко, и сейчас он готов был поклясться, что профессор пытается донести до него что-то настолько важное, что его не могут остановить ни безумие, ни смерть.
- Уничтожь... моё... тело... - наконец ни своим голосом прохрипел Девятов, и замер, видимо борясь с чудовищем, отныне разделяющим с ним, некогда единолично занимаемую им телесную оболочку. Пётр в самых мельчайших подробностях видел, как чудовищно напряглись жилы на шее профессора от тех неимоверных усилий, которые он прилагал для того, чтобы сказать ему ещё что-то. Пётр весь превратился в слух, но в этот миг, так некстати, на передний план вышел стук собственного бешено стучащего сердца.
Пётр снизу вверх, глядел на профессора, всё ещё удерживающего зверя, притаившегося внутри него. Девятов заговорил вновь, но звуки сердцебиения, переросшие в нестерпимый грохот, заглушали все остальные звуки, и Пётр беспомощно смотрел на то, как профессор беззвучно открывает окровавленный рот.
Как это зачастую бывает во снах, Пётр Алексеевич не мог объяснить это словами, но очень остро чувствовал то, что всё сказанное очень важно, но как бы он не силился расслышать хоть что-нибудь из того, что говорит ему профессор, он так ничего и не смог разобрать.
Пытаясь расслышать ещё хотя бы одно слово, Петр, дрожа, выполз из своего угла и приблизился к Девятову, но именно в это мгновение профессор замолчал, и застыл холодным бездушным изваянием, а затем с жутким надсадным воплем бросился на Петра...
***
Едва сдержав вопль, Пётр Алексеевич проснулся.
Кто-то настойчиво стучал в дверь кабинета.
Похоже, что именно этот стук о дерево, в его жутком сне, сознание, перегруженное недавними испытаниями, приняло за чудовищный грохот сердца.
- Войдите, - осипшим до неузнаваемости голосом, пригласил в кабинет неизвестного визитёра Пётр Алексеевич, пытаясь отойти от жуткого наваждения.
В кабинет заглянула медсестра Вера Яковлевна - молодая, но весьма способная девушка.
- А, Верочка, проходи, проходи. - Тут же вспомнив о Девятове, не из сна, а о реальном, лежавшем сейчас в отдельной палате, Пётр поинтересовался, - Как там профессор?
- Всё по-прежнему. В сознание пока не приходил. Жизненные показатели стабильные.
- С чем же вы ко мне пожаловали?
- Пётр Алексеевич, вот все анализы профессора Девятова, - Вера протянула папку с кипой всевозможных результатов.
В первое мгновение Пётр Алексеевич пребывал в недоумении оттого, что анализы появились у него так скоро, и лишь бросив растерянный взгляд за окно, внезапно понял, в чём дело - за окном уже стемнело, и, похоже, давно. Получалось, что он провёл в своём тяжелом забытьи не один час.
Взяв папку из рук Веры, он, испытывая неловкость оттого, что задержал её на работе столь долго, поблагодарил её и поинтересовался, не нужно ли вызвать такси, для того, чтобы отвезти её домой.
Вера Яковлевна отказалась, сказав, что возле института её уже битый час ожидает муж.
Ещё раз поблагодарив её за проделанную работу, Пётр Алексеевич попрощался с Верой, проводив её до дверей кабинета, а после вновь вернулся за стол и распахнул папку.
А из головы всё никак не уходил приснившийся ему жуткий кошмар...
***
Всё ёще находясь под впечатлением недавнего сновидения, Пётр Алексеевич рассеянно перебирал доставленные ему бумаги, но чем больше он вчитывался в этот отчёт, тем сильнее вытягивалось его лицо. А спустя несколько мгновений он и вовсе забыл о кошмаре.
Его глаза лихорадочно прыгали со строчки на строчку, но не могли обрести желанного покоя.
Сколько бы он ни вчитывался в данные результатов, сколько бы не выискивал нужной строчки, одного он так и не сумел найти - во всех этих документах не было ни единого упоминания о том, что человек, лежащий сейчас в палате реанимации, уверявший его в том, что ему остались считанные часы, болен раком!!!
Тело его покрылось холодной испариной, его дрожащие губы беззвучно зашептали:
- Зачем... зачем он это сделал? Почему он так поступил со мной? Неужели вся его история по рак - просто обман...
***
Потрясённый открывшейся ему правдой Пётр Алексеевич отказался от мысли ехать домой - всё равно сегодняшней ночью ему не удастся сомкнуть глаз, да и вопросы, относительно его беспокойства, которые, несомненно, может задать ему супруга Валентина, являющаяся весьма проницательной женщиной, отнюдь не способствовали пошатнувшемуся душевному равновесию.
Полностью погрузившись в свои тяжёлые раздумья, он просидел за столом до самого рассвета.
- Ну конечно, - в отчаянии размышлял Пётр Алексеевич, - он знал, что я как мальчишка поведусь на эту чудовищную историю с раком - он всё рассчитал верно! Я просто не мог не клюнуть на это последнее волеизъявление "умирающего". Обезумевший от бесконечного одиночества старик решил таким экзотическим образом покончить с собой, бессовестно подтолкнув на преступление и меня!
Теперь он не мог думать обо всём этом без злости. И чем дальше он об этом размышлял, тем труднее ему было себя контролировать.
- Ну что ж, старый лгун, если ты надеялся слинять отсюда таким образом, то хочу тебя разочаровать - ничего у тебя не получится!
***
Однако на следующий день поговорить с профессором по-мужски Петру Алексеевичу не удалось, потому Девятов так и не пришёл в сознание.
И вновь Пётр Алексеевич провёл ещё одну бессонную ночь рядом с бесчувственным телом профессора, так и не дождавшись, когда же тот придёт в себя.
К исходу второго дня стал очевидным тот факт, что что-то пошло не так.
Была ли это индивидуальная непереносимость препарата? Или же это был закономерный эффект производимый экспериментальным препаратом на человека? Но ведь эксперименты на животных показали, что это средство действовало без каких-либо побочных эффектов в ста процентах случаев. Возможно ли то, что из всего бесконечного множества людей живущих на нашей земле опыт был поставлен на человеке, у которого была нестандартная реакция на препарат?
А быть может всё дело в том, что профессор случайно пришел в сознание во время замены крови на реагент?
В течение нескольких последующих дней подобные вопросы не на мгновение не выходили из головы Петра Алексеевича. Не находя способа вернуть профессора в сознание, он, в безумном отчаянии, выкладываясь на двести процентов, был уже на грани физического и нервного истощения, но и не думал сдаваться.
Пётр Алексеевич назначил Девятову десятки анализов, многие из которых повторялись через каждый час.
Пётр лично следил за малейшими изменениями в любом из показателей, надеясь найти в них причину, по которой профессор впал в это состояние.
На четвёртый после эксперимента день, осматривая рентгеновские снимки черепа, Пётр Алексеевич обратил внимание на странные новообразования в ротовой полости профессора.
Более всего это напоминало дополнительную пару желёз, и их предназначение было пока совершенно не ясно.