Читать интересную книгу Аркадия (СИ) - Козинаки Кира

Будто свет вот тут рядом, за деревьями, и он выведет тебя из самой страшной чащи, в которой ты перестала верить в себя.

Я вытирала руки прямо о платье, когда позади меня скрипнула половица. Тётя Агата стояла в дверях, прислонившись к косяку, и на её губах играла лёгкая улыбка, какая бывает, когда план сработал, а волшебство свершилось.

С того дня пачкать краской полы, одежду и уши стало моим любимым занятием, и сейчас, натягивая белую, без единого пятнышка, толстовку, я невольно вспомнила ту счастливую девчонку, вдруг нашедшую себя в этом мире. А через пару месяцев потерявшую сам мир.

Рыжая Делия выскочила из дома вместе со мной, осмотрела освещённые висящей на крыльце лампочкой просторы, с удовольствием погрызла торчащую между ступенек травинку и смело шагнула в никуда. Я же постояла немного в нерешительности, поёжилась в прохладе пусть и летней, но северной ночи, спрятала кисти в рукавах толстовки и пошла вслед за кошкой. В конце концов – я только посмотрю.

В посёлке ещё слышались отголоски жизни: за распахнутыми окнами звенела посуда, в скрытых пышными кустами беседках текли неспешные разговоры, а где-то в глубине слишком массивного и несколько инородного для маленькой деревни дома отдыха звучала музыка. Но я незаметной тенью прошмыгнула мимо и торопливо нырнула в лес.

Вот только тропы больше не было.

Я коснулась рукой ствола ближайшего дерева и немного постояла, позволяя глазам окончательно привыкнуть к темноте. Всмотрелась в полосы лунного света, выжигающего тайные символы на слоистом песке, прислушалась к шёпоту крон, втянула носом давно забытый запах. И пошла дальше. Потому что когда-то я выучила этот путь так хорошо, что могла бы пройти по нему с закрытыми глазами, на ощупь. Пусть низкая ветка засохла и теперь колючей плетью лежала на земле; пусть в овражек надышало песком, сместило, сровняло; пусть раскидистый куст ежевики разросся вширь, превратившись в непролазные заросли, – со временем померкшие маркеры, они всё же вывели меня к цели.

К старому дому на опушке леса.

Он выглядел уставшим. Тёс, обнимающий кирпичные стены, почернел от влажности, крыльцо покосилось и лишилось нижней ступеньки, одно из окон на мансарде было наглухо заколочено, во дворе бесформенными гроздьями валялись ветки, а рядом с калиткой стоял жёлтый – рапсовый? канареечный? лимонный? – мотоцикл. И на первом этаже горел свет.

Моего роста будет достаточно, чтобы туда заглянуть.

Я подошла к забору, отсчитала шестую и седьмую доски справа – они держались на честном слове, то есть на паре ржавых гвоздей, и если на теле не было особых выпуклостей, то в образовавшуюся щель можно вполне спокойно пролезть. Я сотню раз так делала.

Помедлила немного, сомневаясь, а стоит ли, а стоит ли именнотак, но почему-то мысль уйти, вернуться вдруг показалась невыносимой и куда более дикой, чем заглянуть в окно чужого дома, и я аккуратно раздвинула доски, задержала дыхание и, плавно вдавливая подошвы кроссовок в песок, проскользнула во двор.

Но успела сделать всего несколько шагов, когда услышала, как с другой стороны дома, той, что выходила на залив, кто-то шёл. Или нет, бежал, грубо вбиваясь ступнями в хрусткие ветки. Я замерла и спустя долю секунды увидела, как из-за угла выскочил огромный лохматый пёс, сверкнул глазами, утробно рыкнул и бросился ко мне.

Я метнулась назад, к дыре в заборе, попыталась найти нужные доски, но мгновенно сбилась со счёта, на секунду прилипла лопатками к ограде и тут же рванула к калитке, зацепилась обо что-то ногой, повалилась на землю, но моментально вскочила, заодно прихватив какую-то палку.

А пёс, прорезав длинными жилистыми лапами борозды на песке, остановился напротив, совсем рядом, на расстоянии одного прыжка, и снова рыкнул, когда я попыталась дёрнуться к калитке, вынуждая замереть на месте, загоняя в ловушку. Он опустил голову, вздыбил шерсть на загривке, сложил гармошкой нос, обнажив огромные, мерцающие в лунном свете клыки, и низко, гортанно, протяжно зарычал. Настолько устрашающе, что у меня вмиг разогналось сердце, затряслись колени, и я всем телом прижалась к забору и, не в силах отвести взгляда от прозрачных глаз, крепче стиснула пальцами палку.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Пёс поднял голову и завыл, выпуская из пасти густые клубы пара. Оглушительно громко для почти уснувшего леса, и по позвоночнику прошла крупная дрожь, а кровь, секунду назад жгущая вены, мгновенно застыла. А когда мне показалось, что вот теперь он точно на меня кинется, вопьётся, разорвёт, в доме открылась дверь, выбрасывая во двор ковёр оранжевого света, и боковым зрением я увидела тёмный силуэт.

Он что-то сказал, я не разобрала, но второй твёрдый, грозный, строгий окрик прорвался через шум в ушах:

– Тузик, фу! Место!

И пёс отступил. Выписал тяжёлыми шагами восьмёрку, не спуская с меня глаз, затаился в самой тёмной части двора и замолк, исчез, испарился, и только лунный свет, двумя точками отражавшийся в бездонной черноте, напоминал, что за мной всё ещё следят.

Я выдохнула. Коротко, но шумно, пока не веря, что всё закончилось, продолжая чувствовать, как дрожат руки, как ноют напрягшиеся мышцы, как неровно стучит сердце, как кружится голова. А потом перевела взгляд на человека на крыльце.

Он по-прежнему оставался для меня лишь тёмным силуэтом, свет бил ему в спину, не позволяя рассмотреть лицо, и я отчаянно щурила глаза, пока не поняла, что и сама застряла где-то на границе тьмы и света, белёсым пятном прильнув к забору. С огромным усилием оттолкнувшись локтями – так, будто выпустила из рук спасательный круг, – я буквально заставила себя шевелить ногами, выйти на свет, встать прямо напротив крыльца и поднять глаза.

И сердце вдруг забилось так, словно столкновение со свирепым чудовищем было лишь разминкой, вот он – настоящий страх, вот оно – свинцом налитое бремя, давившее на грудь шесть лет, вот они – тяжёлые ноги, которые вросли в землю и не двигаются, когда так хочется бежать.

Но я подошла. Медленно, осторожно, не отрывая взгляда, не дыша. Остановилась у нижней ступеньки и сказала, прошептала, выхрипнула:

– Ты живой?

Глава 3

– Ты живой? – спросила я у мальчишки с соломенными волосами шесть лет назад.

Он одиноко лежал на песке в той части пляжа, куда обычно купающиеся, загорающие и прочие туристы не добирались, а меня занесли ноги в поисках янтарных зёрнышек и отполированного плавника.

– Можешь потыкать в меня палкой, – ответил мальчишка.

Не пошевелился, не открыл глаза, лишь уголок рта дрогнул в улыбке, и я покрепче перехватила зажатые под мышкой деревяшки. Ни в кого ими не тыкала, конечно, но и не ушла, так и осталась стоять рядом, с любопытством разглядывая бронзовую кожу с искорками веснушек на носу, выгоревшие на солнце пряди волос и размеренно вздымающуюся грудь, обтянутую алебастровой футболкой. Он выглядел таким расслабленным и безмятежным, будто точно знал, что делает, валясь на песке в безлюдном месте, и мне нестерпимо захотелось урвать кусочек этой умиротворённости, попробовать манящее спокойствие на вкус. Поэтому я сгрузила плавник на землю и легла рядом.

Мальчишка повернул голову, открыл глаза. Я сделала то же самое.

– Привет, – сказал он.

– Привет, – отозвалась я.

А потом мы снова подставили лица солнцу и замолчали.

Где-то в ногах пели колыбельную волны, шкодливый ветер строил песчаные замки прямо на коже; в дюнах, прикрыв рот ладошкой, шелестяще хихикала морская горчица, и даже чайки, казалось, кричали что-то убаюкивающее, вровень со стуком сердца. Тело тут же налилось приятной тяжестью, бесформенные цветовые пятна перед глазами стали превращаться в образы, и когда сознание лизнула сладкая мысль, что ещё чуть-чуть – и вырублюсь, в ухо влетело:

– Не спи.

Я с трудом разлепила веки и обнаружила, что мальчишка меня бесстыдно рассматривал, и в карих глазах плескалось озорство.

– Это только кажется, что солнце не жарит, но ты светлая и обгоришь в два счёта, а в магазине сметана закончилась.