Читать интересную книгу В альковах королей - Жюльетта Бенцони

Потом, разумеется, был свадебный пир. А ближе к полуночи, когда Климент VII уже удалился к себе, королева Элеонора поднялась с места и негромко проговорила:

– Пора!

Это послужило для молодой сигналом. Она, немного смущаясь, последовала за королевой в спальню, обтянутую золотой парчой. Там ее раздели, облачили в ночные одежды и помогли возлечь на огромную кровать, тоже отделанную золотом. Шестьдесят тысяч золотых экю – вот во сколько обошлись Франции эти покои новобрачных!..

Королева, внимательно наблюдавшая за церемонией, осталась довольна тем, как выглядела невеста. Можно было приводить жениха.

Генриха сопровождал сам король. Элеонора, окинув напоследок спальню придирчивым взглядом, удалилась, но Франциск, поколебавшись, решил все же задержаться.

«Мальчик, – думал заботливый отец, – не любит свою невесту. Вдобавок он не слишком опытен. Побуду-ка я лучше рядом, помогу в трудную минуту советом».

Однако, к немалому удивлению короля, оказалось, что сын вовсе не нуждается ни в чьем присмотре. Франциск радостно улыбнулся, прошептал еле слышно: «Весь в меня!» – и со спокойной душой отправился к маленькой герцогине д'Этамп.

Что же касается Папы, то он решил зайти в опочивальню на рассвете, чтобы своими глазами увидеть, как супруги провели ночь. К его удовольствию, он нашел их в постели и заметил, что оба выглядели довольными.

Никто и никогда не узнает, чем стала для Генриха и Екатерины эта их первая ночь. Возможно, они просто играли, подобно молодым животным, а возможно, утоляли неясный, но такой настойчивый зов плоти. Сердца обоих были заняты отнюдь не друг другом, но природа наделила молодоженов горячим темпераментом. К тому же Екатерина происходила из семейства Медичи, славившегося своим пристрастием к альковным радостям. С Генрихом Орлеанским Екатерина впервые познала плотскую любовь и навсегда забыла красавца Ипполита. Она искренне и страстно привязалась к мужу, но Генрих отплатил ей черной неблагодарностью.

Спустя месяц после свадьбы Папа Климент VII умер, и Франция так и не получила обещанного за Екатериной приданого. Молодая женщина, опечаленная известием о кончине дядюшки, не сразу заметила, как изменилось отношение к ней окружающих. А объяснялось все тем, что Генрих почувствовал себя свободным от обязательств перед женой, которая, как он полагал, обманула его, не принеся приданого. Теперь он проводил большую часть времени с Дианой де Пуатье, и придворные тоже стали пренебрегать Екатериной и отзываться о ней не слишком почтительно.

– Я люблю его, – говорила себе бедняжка, – я всегда буду верна ему, но как мне найти случай открыть ему мое сердце? Ведь он так редко заходит в нашу спальню, а если и появляется там, то выглядит таким мрачным, что я боюсь промолвить хоть словечко.

Господи, какие унижения пришлось терпеть юной герцогине, а потом и королеве! Редкая женщина согласилась бы на то, чтобы любовница мужа разъезжала с ней в одной карете и при этом имела наглость вести шутливые и двусмысленные беседы. А однажды приключилась и вовсе невероятная история.

Диана была истинной патриоткой Франции, поэтому ее искренне занимал вопрос престолонаследия. Она опасалась, что у Генриха так никогда и не появится законных детей, а это вызвало бы справедливое негодование народа.

– Вот что, – сказала она как-то утром, – нынешнюю ночь мы проведем врозь. Я бы хотела, чтобы вы навестили свою жену.

Генрих недоумевающе поглядел на полуодетую красавицу и потянулся к ней с явным намерением обнять. Но Диана отстранилась и повторила:

– Навестили свою жену! Она наверняка соскучилась без вас.

Король коротко хохотнул, плеснул в кубок вина, выпил и наконец проговорил:

– Да нам-то до этого какое дело? Я иногда бываю у нее – и хватит. Я же не запрещаю ей жить так, как она хочет. Вот пусть и отыскивает себе всевозможные развлечения.

– Но Франции нужен наследник, – терпеливо объяснила Диана недогадливому возлюбленному. – Парижане вот-вот начнут роптать. Я не говорила вам, но уже несколько раз вслед моей карете летели проклятья. Народ уверен, что я отнимаю вас у королевы, которая именно поэтому никак не может родить.

Генрих нахмурился и возмущенно воскликнул:

– Да как они смеют?! И вообще – откуда им известно, где я ночую?

Диана посмотрела на него с удивлением и нежностью.

– Вы так наивны, друг мой! За это-то я вас и люблю. Вы по-прежнему остались тем мальчиком, каким я вас когда-то увидела. Неужели вы не знаете, что жизнь короля для его подданных, во всяком случае тех, кто обитает в Париже, – открытая книга? Лакеи, горничные, кастелянши – да мало ли кто еще? Вы же никогда не бываете в одиночестве. В общем, я повторяю: королевству нужен законный наследник, и вы нынче же вечером приложите все усилия к тому, чтобы он появился на свет.

И Диана выскочила из постели и, шутливо ударив Генриха по плечу, со смехом отбежала в сторону. Он погнался за ней, обнял, привлек к себе и прошептал, целуя:

– Повинуюсь, моя повелительница.

А вечером Диана проводила короля до дверей супружеской спальни и еще раз наказала вполголоса:

– Постарайтесь, сир… Ради меня!

И Екатерина тут же узнала об этом – нашлись доброжелатели, которые поспешили передать ей слова королевской любовницы. Знала – но принимала у себя на ложе мужа, и шептала ему ласковые слова, и пыталась превзойти Диану, хотя и была очень неопытна. А после опять плакала, потому что на рассвете король молча встал, накинул халат и ушел к себе, холодно попрощавшись с женой.

О, как же раздражала Екатерину эта красавица, которая привела к ней ее же супруга и едва ли не подслушивала под дверью, чтобы удостовериться, что все происходит именно так, как ей и хотелось! Но королева вынуждена была терпеть ее. Она терпела годы и годы. Она научилась молчать, научилась быть сдержанной и обходительной. Она прошла суровую школу и в конце концов превратилась в ту бездушную и расчетливую флорентийку в вечном траурном одеянии, которая известна нам по многочисленным историческим романам и хроникам.

Да, сердце оледенело у нее в груди, но она стала мудрой королевой, которой удалось на протяжении многих лет не подпускать к французским границам войска Испании. И если бы не страшная и кровавая Варфоломеевская ночь, эта женщина вполне заслужила бы, чтобы ее, как ту, другую, Екатерину стали именовать Великой.

Но в юности она была совершенно иной – грациозной, веселой, полной неизъяснимой прелести… И все это сразу не пришлось по душе ее многочисленным хулителям. Зато Франциск I, этот истинный государь эпохи Возрождения, ценитель всего утонченного и изящного, души в ней не чаял.