лица, она проверяет – живой он или нет… Он не шевелился и не плакал. Он просто спал…
Приехали мы в МОНИКИ. Это Московская клиника для больных из Московской области. Помню – полутёмный длинный коридор, который по своей сути являлся приёмным отделением. С улицы входишь – вдоль стен скамейки. А в конце коридора другая дверь, выходящая во двор больницы.
Перед дверью сидела дежурная сестра, которая при необходимости вызывала врачей для переговоров с больными.
Весь коридор был заполнен людьми. Они сидели на скамейках, и даже прямо на полу, вдоль стен. Мама упросила, ей уступили временно местечко на одной из скамеек. Она перепеленала мокрого Олежку, и покормила из бутылочки, которой нас снабдили в роддоме. Больше молока не было…
Мы подошли к дежурной сестре. Она вызвала дежурную врачиху из детского отделения. Та пришла, и стала нас отчитывать. И как это мы додумались, такого маленького везти к ним? Во-первых, у них в отделении не кладут с мамашами. Во-вторых, у них нет молочка грудного, придётся доставать и привозить его самим.
И, наконец, в-третьих – в настоящее время в их отделении сейчас инфекционная пневмония, и, поэтому – положить сюда ребёнка – это значит, обречь его на верную гибель. Она на себя такую ответственность не берёт… И ушла…
Ну, что делать? А сопровождавшая нас медсестра торопит – "Решайте что-нибудь скорее. Мне пора домой".
Витя решил позвонить тёте Лии. Сейчас поясню, кем она нам доводится.
У Витиной мамы был брат Борис, врач. У него была жена – тётя Лёля. Тётя Лия была родной сестрой тёти Лёли.
Лия Валентиновна с мужем – Костей и сыном – Борисом жили в Москве. Уже нет в живых ни тёти Лии, ни дяди Кости (Борису почему-то мы давно не звонили).
С семьёй тёти Лии мы дружили. Они были на нашей свадьбе. Тётя Лия опекала нашу Милочку. И на этот раз она была в курсе и рождения Олега и – его болезни.
И вот, когда мы находились в МОНИКАХ в безвыходном состоянии, Виктор в первую очередь позвонил ей.
Она работала начальником отдела кадров 3-го медицинского стоматологического института.
В институте она работала много лет, была не только красивой женщиной, но и очень уважаемой, общей любимицей всего большого коллектива института.
Нам повезло, когда Витя позвонил тёте Лие, она была на месте. Это спасло жизнь нашему Олежке ещё раз. Она поняла, в чём дело, и попросила подождать. А дальше было всё просто.
Она открыла дверь своего кабинета, и выглянула в большой холл. В это время мимо проходил какой-то профессор. Она подозвала его, и объяснила ситуацию.
Он подумал, и сказал, что в МОНИКАХ у него знакомый заведующий не детского, а хирургического отделения. Тем не менее, он ему сразу же позвонил. Тот по внутреннему телефону перезвонил – заведующему детского отделения. Мы не успели устать от ожиданий, как бежит к нам та же дежурная докторша
Ах, как она преобразилась! Это была сама вежливость, улыбчивая подхалимка. Она причитала – "Ах, я не знала! Ах, вы не сказали! Но, у нас, действительно, инфекционная пневмония…
и т. д. и т. п., но мы вам поможем.
Вот вам записка от нашего зав. отделением в Филатовскую детскую больницу. Езжайте, вас там сразу же примут"…
И нас, действительно, там сразу же приняли. Это была единственная больница в Москве, где лечили деточек с заболеваниями крови. (Эта больница расположена на внешней стороне Садового кольца вблизи станции метро Маяковская и гостиницы Пекин, здесь же много лет спустя спасали нашего правнука Илюшу).
Но трудности не кончались. В больницу взяли Олежку. А мамочек с детишками не клали. Кормящие мамы должны были приходить в больницу к 6-и утра, и уходить после 12-и ночи. Через каждые три часа мы сцеживали молочко, и отдавали его на кухню. Там его стерилизовали, может быть, ещё как-то обрабатывали, но нам возвращали бутылочки с молоком. Мы шли в коридор, где правая часть его была разделена на маленькие кабинки – боксы. Нам приносили наших малюток, и мы их кормили из бутылочек. Мне приносили Олега оранжевого цвета. Но с каждым днём он становился светлее и светлее.
Ему ежедневно делали уколы в височные вены. Вливали плазму и ещё что-то. Если бы мы жили в Москве, и, если бы, прошли обследования оба, то заранее могли бы выяснить, что у нас не только разные группы крови, но и разные резусы. Тогда нас поставили бы на учёт, и сразу же положили бы в эту больницу. Олегу заменили бы всю кровь. А так получилось, как получилось. Наверное, всё-таки ангел-хранитель очень помогал Олегу выжить. А, может быть – сам БОГ вдохнул в него новую душу? По крайней мере, такая версия получила право на существование, правда – лишь, двадцать один год спустя…
Лечащий доктор в Филатовской больнице – была Заря Евгеньевна. Фамилию не помню. Можно считать, что это ещё одна мама в его жизни…
Ночевать в Москве мне было негде. Единственным выходом было – ночевать у Милочки. Она вышла замуж, и в это время жила в коммуналке с Володей в его семье. Это где-то в Перово недалеко от одноимённой платформы Казанской железной дороги, в рабочем районе, в старом кирпичном бараке, в одной из комнат жили: Володина мама, три сестры с мужьями, и Володя с Милой. Когда на ночь стелили постели на раскладушках, негде было поставить ногу. И вот, при такой тесноте, они мне выделили раскладушку, сразу же за входной дверью, чтобы я могла возвращаться ночью, и никому не мешать, а утром уходить до рассвета. Спасибо им большое за это гостеприимство.
Утром в больницу я приезжала с открытием метро, а ночью я сцеживала молочко, и меня отпускали пораньше, а сестра его кормила сама.
Наконец, настал день, когда нас выписали домой…
В сохранившихся записках из роддома почти не рассказывается о том, как это всё было, сколько мы все всего пережили… Да, к тому же, часть записок не сохранилось. А я помню, какими моими воплями они сопровождались.
Это всё так было давно. Теперь Олег седой. Ему уже пошёл шестой десяток.
Но всё пережитое тогда, помниться так ярко, как будто это было вчера…
Олега спасли. Большое спасибо всем, приложивших к этому всю свою добрую волю.
Во-первых – доктор Пирогова, которая помогла ему родиться.
Во-вторых – доктор Филатовской больницы – Заря Евгеньевна (фамилию не помню).
В-третьих – тётя Лия Слабковская, которая помогла устроить нас