Реакционная публицистика намеренно старалась обходить эти кардинальные вопросы, а революционные демократы, напротив, стремились привлечь к ним внимание общественности, вынося их обсуждение на страницы прессы. Правда, о непосредственных источниках спора не упоминалось вследствие запрещения цензуры обсуждать в печати современное внутреннее положение. Споры велись на литературные, этические, эстетические и сугубо философские темы, но политическая подоплека полемики все же проглядывала и являлась наглядным показателем дифференциации классовых интересов в России к началу 60-х годов.
Под влиянием бурных событий эпохи взгляды Писарева быстро революционизировались. Он понял, что в обстановке обострившихся классовых противоречий борьба на литературном поприще, с которым он себя связал навсегда, является завуалированным отражением идейной борьбы. Именно поэтому он уловил политический смысл полемики, развернувшейся вокруг «Антропологического принципа» Чернышевского — произведения, в котором критиковался эклектицизм философских позиций Лаврова и были изложены общественно-политические и философские взгляды автора, представляющие собой образец материалистического мировоззрения, воинствующего атеизма и идейной принципиальности. Выступающие против Чернышевского авторы доказывали, что все философские и социологические положения «Антропологического принципа» основаны «на недоразумении», а отсюда и «возникает смута понятий, которая зовется материализмом». Особое их недовольство вызвало то, что Чернышевский, исходя из выдвинутых им материалистических положений, утверждал, что «никакого дуализма в человеке не видно», все в нем «происходит по одной реальной его натуре» и никакой «другой натуры» или души нет, иначе эта двойственность «непременно обнаружилась бы» (109, стр. 31). В мае 1861 г., в момент наивысшего обострения полемики вокруг «Антропологического принципа», Писарев включается в нее своей статьей «Схоластика XIX века». Здесь он открыто встает на защиту позиций Чернышевского, поддерживая его по всем принципиальным вопросам. Писарев отвергает политическое беспристрастие и утверждает, что в эпоху назревания социального конфликта «нейтралитет… есть в сущности оптический обман». Он не отрицал, что статья «написана пристрастно» и имела своей целью отбить в союзе с Чернышевским «крестовый поход политической умеренности» (19, стр. 139).
Статья «Схоластика XIX века» очень важна не только для характеристики политической позиции Писарева, но и для выявления основных путей формирования его реалистических взглядов. Ведь выступая на стороне Чернышевского, Писарев в то же время показал себя и как оригинальный мыслитель, который в духе реалистических идей разрешил ряд поставленных в статье проблем. Он сам подчеркивал, что мысли, изложенные им в «Схоластике XIX века», составляют «основу целого миросозерцания; вывести все последствия этих идей не трудно» (19, стр. 121).
Соглашаясь с Чернышевским в том, что необходимо сделать науку, литературу и искусство более демократичными, чтобы пробудить сознание масс, он восклицает: «Что за наука, которая по самой сущности своей недоступна массе? Что за искусство, которого произведениями могут наслаждаться только немногие специалисты?» (19, стр. 128). Развивая эту мысль, Писарев подчеркивает большое значение развития естественных наук, которые, по его мнению, помогут изжить равнодушие к окружающему, добиться необходимой критической оценки исторических событий, высвободить потенциальную энергию масс и направить ее на активное преобразование действительности. Но Писарев не остается в рамках идей просветительства. Он настаивает на необходимости через пропаганду достижений науки пробуждать политическое самосознание крестьянина, чтобы помочь ему «возвыситься до понятия своей собственной личности… до уважения к своему я» и чтобы он мог сказать о себе, что он не только «Петров или Иванов, но в то же время гражданин России» (19, стр. 107). Это было уже толкование задач просветительства на уровне идей революционной демократии.
В связи с этим Писарев впервые выдвигает концепцию «образованного меньшинства», развитую им в будущем в учении о «мыслящих реалистах». Он утверждает, что задачу просвещения масс должна взять на себя интеллигенция, или «среднее сословие», которое обладает наибольшей мобильностью в приобретении знаний и которое, само «гуманизируясь общечеловеческими идеями», должно стать посредником между передовыми идеями века и «младшими братьями-мужиками».
Поддерживая развиваемую Чернышевским мысль о естественных правах человека, Писарев говорит, что «человек от природы существо очень доброе» и при благоприятных условиях жизни в нем, несмотря на эгоизм, разовьются «самые любовные чувства к окружающим людям». Он подчеркивает «синтетическую» связь между общественной средой и личностью, полное освобождение которой будет только «продуктом последнейшей цивилизации». Но дальше этого Писарев в своих выводах пока не идет. Опираясь на положение Чернышевского об эгоистической природе человека, он дает первые наметки своего варианта «теории разумного эгоизма», которая пока выражалась в следующем: критически подходить к существующим нормам морали и не ломать свою индивидуальность, не подавлять «свою оригинальность и самобытность в угоду заведенному порядку».
В статье «Схоластика XIX века» Писарев делает также первый набросок основополагающего принципа теории реализма — утилитаризма, который на данном этапе развития его взглядов рассматривался им как стремление к тому, что «всем доступно и всем может принести пользу» (19, стр. 112). При этом Писарев подчеркивает, что его понимание пользы стоит выше не только мелочной выгоды и сухой практичности обывателя, но и классово ограниченного практицизма, присущего доктринам утилитаристов Запада и учениям их российских последователей. В своей статье Писарев не только подтверждает укрепившуюся в нем склонность к «реальному мышлению», что проявилось в преклонении перед могуществом разума, перед приговором «трезвого анализа», признающего только реальное, но и уже раскрывает свое понимание реализма. По его словам, он ищет того, что соответствует настоящим потребностям ума. На основании этого Писарев требует отбросить «старый хлам» отвлеченностей, исключительно утилитарно использовать свои силы и способности, направляя их на разрешение «житейских вопросов», пробуждать в общественности интерес к самым «насущным потребностям времени». Он считает преступным «витать мыслью в радужных сферах фантазии или уноситься куда-нибудь за море к лучшему порядку вещей в то время, когда окружающие… терпят горькую судьбу или несут тяжелый труд» (19, стр. 109). Из статьи ясно видно, как ранее зародившееся у Писарева отрицательное отношение к окружающему выливается в нигилизм, т. е. беспощадное отрицание во имя интересов действительности, отрицание, доведенное порой до крайности. С позиций нигилизма он дает оригинальное толкование программы революционной демократии: «…что можно разбить, то и нужно разбивать; что выдержит удар, то годится, что разлетится вдребезги, то хлам; во всяком случае, бей направо и налево, от этого вреда не будет и не может быть» (19, стр. 135). Высказанное им понимание задач революционной демократии дает возможность определить его политическую позицию как «крайне левую», т. е. причислить его к лагерю революционно настроенных умов и уловить в его взглядах тот «дух разрушения», который, как со страхом отмечал Никитенко, подобно бурному потоку рос и ширился, охватывая общество со всех сторон, и угрожал в будущем «кровавым потопом» (80, стр. 45), т. е. революцией.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});