Она стала опускаться на колени, цепляясь за юбку девушки, хватая и целуя ее руки.
— Тетя Пейшенс, я достаточно перенесла, все терпела ради вас. Но мое терпение кончилось, не могу больше. Может быть, дядя Джоз был раньше лучше, но теперь в нем нет ничего человеческого. Ваши слезы, сколько бы вы их ни лили, не спасут его от правосудия, вы должны это понять. Он — животное, взбесившееся от вина и запаха крови. Нет, он хуже. Там, на берегу, он убивал людей, неужели вы не понимаете?! Он топил их, невинных. До самой смерти я не смогу думать ни о чем больше, пока не рассчитаюсь с ним.
Она уже не говорила, а кричала от гнева, впадая в истерику. Слабость сковывала ее, путались мысли. Вот она снова бежит по большой дороге, зовя на помощь, должен же кто-то помочь!
Мольба тетушки Пейшенс не возымела действия. Момент был упущен. Дверь открылась, там стоял хозяин «Ямайки». Согнув голову, чтобы не удариться о притолоку, он оглядывал женщин исподлобья. Лицо его посерело и обвисло, багровый шрам над глазом резко выделялся на немытой коже, темные круги пролегли под глазами.
— Мне показалось, что я слышу голоса во дворе. Я посмотрел сквозь щель в ставнях из гостиной, но никого не увидел. А вы слышали что-нибудь?
Пейшенс и Мэри молчали. Губы тетушки непроизвольно сложились в виноватую улыбку, никогда не сходившую с ее лица в присутствии мужа. Он сел на кровать и нервно оглядел комнату. Взгляд блуждал от окна к двери, по потолку к стенам и обратно.
— Он придет рано или поздно, не может не прийти, — говорил он как в бреду. — Я сам влез в петлю. Он предупреждал меня, а я смеялся над его осторожностью, не слушал. Я решил вести свою игру. Теперь нас можно считать почти покойниками, всех троих — и тебя, Пейшенс, и Мэри, не говоря уже обо мне. Не верите? Можете не сомневаться, игра окончена. Почему не разбили все бутылки в доме?! Почему не заперли меня, чтобы не пил?! Я бы вас не обидел, волоса бы не тронул на голове. Теперь поздно, конец близок.
Он угрюмо посмотрел на них налитыми кровью глазами, втянув шею в массивные плечи. Они, казалось, не понимали, застыв в ужасе, онемев от нового для них выражения его лица, какого раньше никто не видел.
— Что вы имеете в виду? — наконец, спросила Мэри. — Кто вас предупреждал? Кто должен прийти сюда?
Он замотал головой и закрыл рот рукой, боясь, что сболтнет лишнее.
— Нет, сейчас не скажу, я пока не пьян, Мэри Йеллан, — слова произносились медленно, врастяжку. — Мои секреты — это мои секреты. Но одно могу тебе сказать: тебе тоже конец, ты тоже замешана, как Пейшенс. У нас теперь одни и те же враги. С одной стороны, против нас закон, с другой…
Он замолчал, лисье выражение промелькнуло во взгляде, обращенном к Мэри.
— Тебе, конечно, очень хочется узнать, не так ли? — продолжал он после паузы. — Тебе не терпится сбежать снова и предать меня. Меня повесят, тебе только этого и надо. Ну, что ж, я не виню тебя. Я тебе причинил достаточно горя, чтобы хватило до конца жизни. Но я и спас тебя, не так ли? Ты представляешь, что бы они с тобой сделали, если бы не я? — он мерзко засмеялся и сплюнул на пол, став снова самим собой. — Ты должна зачесть мне эту услугу. Кроме меня, никто тебя пальцем не тронул. Да и я был не так уж груб — не изувечил твою физиономию. Синяки ведь проходят, не так ли?
Это «не так ли» начинало ее бесить, но дядюшка Джоз продолжал:
— Ты не можешь не понимать, если бы я захотел, я тебя имел бы в твою первую ночь здесь, в «Ямайке». Что бы ты против меня сделала, козявка ничтожная? Но ты все же женщина, и я заставил бы тебя ползать на коленях у моих ног, как твою тетку Пейшенс. Я сломил бы тебя и превратил в такую же жалкую дуру, как она. А теперь давайте выйдем отсюда, здесь сыро и воняет гнилью.
Он поднялся, шатаясь, потянув Мэри за собой в коридор. Когда они подошли к площадке лестницы, он придавил ее к стене, прямо под свечей, так что свет падал на ее избитое, израненное лицо. Взяв девушку за подбородок, мягко провел пальцами по ранам. Ужас и отвращение охватили ее; его пальцы напомнили о том, что она потеряла, от Чего сама отказалась. Когда он наклонился над ней, не обращая внимания на стоявшую рядом жену, и прижался губами к ее губам, сходство с Джемом стало полным. Она задрожала и закрыла глаза. Джоз загасил свечу и стал спускаться вниз, женщины следовали за ним молча, их шаги гулко раздавались в пустом коридоре.
Он провел их в кухню; даже там двери и окна были наглухо заперты. На столе горели две свечи. Усевшись верхом на стул, Джоз достал трубку и закурил.
— Надо придумать план борьбы, — сказал он. — Мы сидим здесь взаперти уже два дня, как крысы в капкане, ожидая, пока нас схватят. С меня достаточно, такие игры не по мне. Если уж не избежать драки, то нужно бороться открыто, видит Бог.
Попыхивая трубкой, он задумчиво уставился на плиты каменного пола под ногами.
— Харри достаточно предан, но если ему будет выгодно, он заложит всех нас. Остальные сейчас разбрелись по округе, поджав хвосты, проклятая свора дворняжек. Они отколятся наверняка: струсили. Я тоже струсил, вы это видите. Теперь я трезв и понимаю, какую кашу заварил. Хорошо, если удастся выпутаться и сохранить шею. Можешь улыбаться, Мэри, твоему белому личику это очень идет, но тебе грозит то же, что и нам с Пейшенс. Повторяю: ты по уши увязла. Почему ты меня не заперла тогда? Зачем позволила мне напиться?
Жена подошла к нему ближе, робко дотронулась до одежды, нервно облизала губы, как бы спрашивая разрешения говорить.
— Ну, что тебе? — рявкнул он озлобленно.
— Почему бы нам не уехать, пока не поздно? — зашептала она. — Телега готова, мы будем в Лонсестоне и переправимся в Девон за несколько часов. Можно ехать ночью, можно уехать на восток.
— Безмозглая идиотка! — заорал Джоз. — Неужели до тебя не доходит, что меня все знают, а по дорогам ездят люди?! От меня шарахаются, как от самого дьявола! Только и ждут, как бы свалить на мою голову все преступления в Корнуолле и вздернуть на виселицу. Уже все знают, что случилось на побережье в Рождество, а если увидят, что мы улепетываем, это будет лучшим доказательством. Бог свидетель, я сам думал о том же! Мы хорошо будем выглядеть, восседая на своих мешках, как фермеры в базарный день, помахивая прохожим ручкой на центральной площади в Лонсестоне! Все будут указывать на нас пальцем и потешаться на наш счет. Нет, у нас только один выход, один из тысячи: притаиться и ждать. Если мы будем вести себя, как ни в чем не бывало, они почешут затылки, но ничего не смогут доказать. Запомните: им нужны доказательства, проклятые улики, без них они не могут пальцем нас тронуть. И если не найдется предателя, доказательств они не получат. Да, конечно, посудина еще валяется там на боку, и добро свалено на берегу. Но кто его туда притащил, они не знают. Два обгоревших скелета в костре. «Ах, ах, что это?! — они запричитают, как козлы. — Была драка, жгли костер…» Но кто дрался? Кто кого жег? Где доказательства? Ответьте мне. Я встречал Рождество дома, как добропорядочный семьянин, забавлял племянницу, чтобы она не скучала.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});