— Зария–я–я, — тихо позвала Лиска. — А я теперь жена.
Что–то яростно громыхнуло. Вскинувшись, стряпуха увидела опешившую чернушку, которая держала пустую руку в воздухе.
— Ты крышку уронила, — улыбнулась кухарка. — И не дышишь.
— Я… ты… ой, — Зария подняла крышку, положила ее на стол, села, встала… — Ой. А это очень больно?
— Что?
— Ну… женой стать. Мне говорили, что очень.
— А? — Васька опешила. — А почему ею становиться должно быть больно?
— Так… он и ты… вы же… — помощница сделалась бардовой, будто томат. — Да?
— Ну, дык, — ничего не понимая, кивнула Василиса.
— И не больно? Не страшно?
— Чего бояться–то?!
— Долга, — еле слышно сказала Зария.
— Какого долга?
— Супружеского.
Васька прикусила губу, чтобы не рассмеяться. Ах, вон оно что!..
— Зария, мне уже лет семь не страшно, — хромоножка открыла от удивления рот, оглядывая Василису, словно та только что призналась в том, что содержит гарем из мужиков.
— Как?
— Вот так, — девушка пожала плечами и направилась к печи. — Неприятно немного было, но чтобы прям жутко больно — нет.
Зария промолчала, накрыла кадку с тестом чистым полотенцем и вдруг хмыкнула. А потом негромко рассмеялась. Василиса, удивленная таким ярким и нехарактерным для ее помощницы проявлением эмоций, подозрительно посмотрела на помощницу:
— Ты чего?
— Багой теперь не только сон потеряет, но и дар речи… — Зария прыснула, зажав ладонью рот.
Следом рассмеялась и Василиса.
Еще через полчаса стряпуха шмыгала между столиками, стараясь не смотреть в угол, где все еще сидели Грехобор и Милиана. Нет, ну вот что на них смотреть? Бежать, бряцая металлом, и орать: "Руки прочь от моего мужика, курица общипанная!"? Как–то несолидно. Эта малохольная ведь рассыплется сразу.
Нет, можно, конечно, подойти и поинтересоваться — не засиделась ли Повитуха на одном месте? Бабы, поди, рожать хотят, спасу нет, так не пора ли…? Но всякий раз, когда ревнивица пыталась подойти к столику, за которым разговаривали маги, Багой свирепо окликал ее и требовал какой–нибудь помощи. Причем срочно. То ему стаканы принеси чистые, то кувшин с брагой из погреба подними, то скажи, сколько там пряностей осталось и не надо ли докупить, то просто подойди и посмотри, вон у того стола одна нога не короче ли другой?
В общем, задергал, рабовладелец проклятый. А еще он для острастки каждый раз делал такую зверскую физиономию, что хоть стой, хоть падай. Сразу хотелось подойти и подергать за усы, дабы малость обвисли. Эх, балда. Поздно стращать… поздно! Но вот как ему скажешь?
Засим имею сообщить, что минувшей ночью обрела статус супруги?
Разрешите доложить: коварный маг под покровом тьмы похитил мою девичью честь?
Позвольте поставить вас в известность относительно того, как я провела первую брачную ночь?
Или просто: уведомляю, пока ты, таракан усатый, дрых, я нализалась вишневки и забралась в постель к магу. Вон к тому, который в дальнем углу сидит. Во–о–от…
От этих нелепых мыслей на лицо лезла улыбка и Васька старательно хмурилась, чтобы не сойти за городскую сумасшедшую, которой нравится, что хозяин гоняет ее по всей харчевне с дурацкими поручениями. Чай, не фаст–фуд тут — улыбаться всякой идиотии.
И Василиса снова убежала на кухню, потому что, выражаясь словами Багоя: "Ты это… там посмотри… а то убежит чего–нибудь. Или пригорит". Тьфу, сатрап. Ну, ничего. Подхватив поднос с очередным заказом, стряпуха снова выпорхнула в зал. К счастью, путь к заказчику пролег аккурат в тот угол, где шушукалась парочка магов. Поэтому, направляясь к посетителю, Лиса не удержалась.
Тем более в этот самый миг на лице магессы отразилась странная решимость. Повитуха медленно потянула подрагивающие тонкие пальцы к щеке Грехобора.
Ну, все! Надоело!
— ЗАВТРАК!
Милиана подскочила и перевела затуманенный взгляд на горластую кухарку, которая, с грохотом поставила на их стол поднос со снедью.
— Василиса? — негромко и певуче спросила девушка. — Тебя ведь так зовут?
— Для посетителей я — Василиса Евтропиевна, — отозвалась Васька. — И звать меня не надо. Сама подойду.
И она так многозначительно посмотрела на соперницу, словно из ее грозных слов становилось ясно, что если Василиса Евтропиевна к Повитухе и явится, то только в черном балахоне и с остро отточенной косой на плече.
— Ты извини меня, — ласково попросила Милиана. — Я и Грехо… Йен, выросли вместе. Мы любили друг друга и…
— Довольно, — Грехобор, он же Йен, нахмурился. В харчевне вдруг стало холодно. — К чему ты это говоришь?
— Просто пытаюсь объяснить твоей невесте, что после стольких лет разлуки мне бы хотелось побыть рядом с тобой, поговорить. Она ведь не будет против разговора?
Вот это Василиса уже проходила. Мы всего лишь друзья! Мы только болтаем. Он мне совсем неинтересен, как мужчина. А что у него из кармана в один прекрасный день будет свисать кружевная бретелька моего бюстгальтера, так это просто потому, что у нас такие доверительные дружеские отношения.
— Конечно, она не будет! — Василиса расплылась в такой фальшивой, такой широкой улыбке, словно снималась в рекламе зубной пасты. Все ее лицо, вся она сама стала одной сияющей гримасой. — Беседуйте на здоровье! Только я бы попросила в припадке воспоминаний руки к моему мужу не тянуть!
Стало еще холоднее. В глазах мага появились льдинки, но он промолчал. Василиса еще раз улыбнулась Милиане, являя той на обозрение всю челюсть вместе с зубами мудрости. А после этого, решив исполнять арию Мефистофеля до последнего аккорда, повернулась к Грехобору и, мгновенно сделавшись прежней, сказала:
— Доброе утро! — с этими словами она обхватила лицо своего избранника ладонями и поцеловала.
Раз, другой, третий.
Когда именно он отозвался на эту бесцеремонную собственническую ласку, она не поняла, да то было и не важно. Главное — отозвался. А когда Василиса оторвалась от мага в харчевне стояла тишина, словно после автоматной очереди.
— Мне было очень хорошо этой ночью, — отчетливо произнесла девушка в этой тишине, после чего, поцеловала мужа в обезображенный шрамом висок и, невозмутимо напевая, направилась к другому столику.
Глен решает вопросы жизни и смерти
Он не знал, сколько шатался по городу. День сменялся ночью, ночь — днем, но колдун продолжал неприкаянно бродить по Аринтме, ни на что не обращая внимания.
Разговор с Грехобором разворошил старые обиды и сомнения, поднял в душе волну уже привычной ярости. Ничего не хотелось. Даже идти к ней. Какой смысл? Зачем?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});