Читать интересную книгу О становлении личностью - Карл Роджерс

И наконец, ученый не может понять, почему терапевту, экспериментатору следует бросать вызов единственному инструменту и методу, благодаря которому достигнуты почти все наши значительные успехи. Что служит основой лечения болезней, сокращения детской смертности, повышения урожайности, сохранения пищевых запасов, производства всего, что создает нам удобства – от книг до нейлона, – понимания Вселенной? Научный метод, используемый для решения каждой из этих и множества других проблем. Конечно, научный метод усовершенствовал приемы ведения войны, служа человеку как в созидательных, так и в разрушительных целях, но даже в этом случае его потенциальная польза для общества очень велика. Так почему же нам следует ставить под сомнение этот подход в области общественных наук? Конечно, успехи здесь достигались медленно и не было изобретено ничего фундаментального, вроде закона тяготения, но должны ли мы отказаться от этого подхода из-за нашего нетерпения? Какие же альтернативы появляются в результате надежды на науку и в этом случае? Если мы согласимся с тем, что мировые общественные проблемы, безусловно, требуют немедленных действий, что психотерапия открывает путь к наиболее решающим и значительным движущим силам изменений в человеческом поведении, тогда, конечно, в психотерапии должны как можно шире использоваться самые точные критерии научного метода, чтобы мы могли как можно быстрее приблизиться к гипотетическому знанию о законах индивидуального поведения и изменения отношений.

Вопросы защитника направления, основанного на опыте

В то время как вопросы ученого некоторым могли показаться исчерпывающими данную проблему, его толкование далеко не устраивает терапевта, который живет опытом психотерапии. У такого человека имеется несколько вопросов к представителю научной точки зрения.

"Во-первых, – указывает представитель направления, основанного на опыте, – наука всегда имеет дело с чем-то, находящимся вне ее, с объектом. Различные ученые, которые занимаются логикой науки (включая психолога Стивенса[51]), показывают, что основным в науке есть то, что она во всех случаях имеет дело с наблюдаемым внешним объектом. Это верно, даже если ученый экспериментирует на себе, так как до определенной степени он рассматривает себя как наблюдаемый, испытываемый объект. Он никогда не имеет дело с переживающим, испытывающим собой. Не означает ли это, что для нас всегда будет несущественен такой вид опыта, как психотерапия, который исключительно личен, очень субъективен и полностью зависим от отношений между двумя людьми, каждый из которых есть переживающее "Я"? Наука, конечно, может изучать происходящие события, но ее методы всегда безотносительны к тому, что происходит. Можно было бы провести аналогию, сказав, что наука может проводить вскрытие мертвого тела – состоявшегося психотерапевтического события, – но по самой своей природе она никогда не сможет войти в ее живую плоть. Именно поэтому терапевты сознают, как правило интуитивно, что любое продвижение в психотерапии, любое новое знание в ее области, любая революционно новая гипотеза должны прийти из опыта терапевта и клиента и никогда не могут прийти из науки. Снова используем аналогию. При изучении измерений траекторий движения планет были обнаружены некие небесные тела. Затем астрономы попытались найти эти небесные тела с помощью телескопа и нашли их. Кажется невероятным, чтобы подобный результат мог быть получен в психотерапии, поскольку науке нечего сказать о том, что лично "Я" переживаю во время психотерапии. Она может говорить лишь о событиях, которые происходят в другом "Я"".

"Поскольку областью науки служит "другой" как "объект", это значит, что все, к чему она прикасается, превращается в объект. Это никогда не было проблемой в естественных науках. Но уже в медицине это создало проблемы. Многие медики беспокоятся о том, не приведет ли к неблагоприятным последствиям растущая тенденция рассматривать человеческий организм как объект. Они бы предпочли снова рассматривать его как человека. Однако именно в науках о человеке это становится подлинной проблемой. Это значит, что люди, которых изучают ученые в этой области знания, выступают для них лишь объектами. В психотерапии и клиент, и психотерапевт становятся объектами анализа, но не людьми, с которыми вступают в жизненные отношения. На первый взгляд может показаться, что это не важно. Мы можем сказать, что индивид рассматривает других как объекты только в качестве ученого. Он может выйти из этой роли и стать человеком. Но если мы заглянем глубже, то увидим, что это поверхностный ответ. Если мы мысленно перенесемся в будущее и предположим, что у нас есть ответы на большинство вопросов психотерапии, – что тогда? Тогда мы обнаружим, что все более вынуждены обращаться с другими и даже с самими собой как с объектами. Знания о всех человеческих отношениях были бы настолько велики, что мы скорее бы использовали эти знания, чем практически существовали в этих отношениях, не размышляя. Мы можем заглянуть в это будущее, прибегнув к примеру опытных родителей, которые знают, что "любовь полезна для детей". Это знание часто мешает им свободно быть самими собой, не размышляя, любящие они родители или нет. Таким образом, развитие науки в такой области, как психотерапия, или не имеет значения для ее практики, или может только затруднить проживание отношений как личного опыта индивида".

У того, кто кладет в основу опыт, есть еще одна причина для беспокойства: "Когда наука превращает людей в объекты, как было показано выше, наблюдается еще один побочный эффект. Наука в конечном счете ведет к манипуляции. Это менее существенно, например, в такой науке, как астрономия, но в науках, изучающих живые тело и общество, знание событий и их отношений ведет к управлению некоторыми из членов уравнения. Без сомнения, это верно для психологии и было бы верно для психотерапии. Если мы знаем все о том, как происходит научение, мы используем это знание, чтобы манипулировать людьми как объектами. Я не даю какой-либо оценки этой манипуляции. Она может проводиться и с соблюдением высоких правил этики. Используя эти знания, мы даже можем манипулировать собой как объектом. Так, зная, что научение происходит быстрее при многократном повторении, чем при длительном сосредоточении на чем-то одном, я могу использовать это знание для управления моим изучением испанского языка. А знание – сила. Когда я усваиваю законы научения, я использую их, чтобы управлять другими с помощью рекламы и пропаганды, предугадывая их реакции и контролируя их. Не будет преувеличением сказать, что рост знаний в науках о человеке заключает в себе мощную тенденцию социального контроля, контроля немногочисленной группы людей над всем обществом. Равная по силе тенденция – ослабление или разрушение человека, живущего настоящим. Когда все рассматриваются как объекты, ослабляется, обесценивается или разрушается субъективный индивид, внутреннее "Я", человек, пребывающий в процессе становления, неразмышляющее сознавание бытия, вся внутренняя сторона существующей жизни. Лучше всего, на мой взгляд, это отражено в двух книгах. Так, Скиннер[52] в "Уолдене-2" дает психологическую картину рая. Автору, должно быть, она казалась желанной, если только это не было потрясающей сатирой. В любом случае это рай манипуляций, в котором степень, в которой можно быть человеком, весьма уменьшается, если ты не член Правящего Совета. "Дивный новый мир" Хаксли[53] является откровенной сатирой и живописно изображает потерю личности, связанную, по мнению автора, с ростом психологических и биологических знаний. Таким образом, можно прямо сказать, что развивающиеся науки о человеке (если они и дальше будут развиваться и пониматься так, как сейчас) ведут к социальному диктату и потере личности у индивида. Эту опасность видел Кьеркегор еще сто лет назад, а сейчас, в связи с ростом знаний, она кажется еще более реальной, чем тогда".

"И последнее, – говорит представитель направления, основанного на опыте, – не указывает ли все это на то, что этика гораздо важнее, чем наука? Я не отрицаю ценность науки как инструмента и прекрасно знаю, что она может быть очень важным и нужным инструментом. Но до тех пор, пока она служит инструментом не человеку высоких нравственных принципов, не может ли она стать кровавым танком для всего того, что подразумевается под словом "человек"? Мы очень долго не сознавали этой проблемы, так как естественным наукам потребовались века, чтобы этические вопрося стали для них решающими, но сегодня наконец это произошло. В науках о человеке этические проблемы появляются быстрее, потому что они связаны с человеком. Но в психотерапии эта проблема возникает еще чаще и имеет более серьезное значение. В ней сконцентрировано все субъективное, внутреннее, личное. Здесь отношения проживаются, а не рассматриваются; и в результате возникает не объект, а человек, который чувствует, выбирает, верит, действует не как автомат, а как личность. И здесь также проявляется самое главное в научном исследовании – объективное изучение наиболее субъективных аспектов жизни; сведение к гипотезам и в конечном счете к теориям всего того, что считается очень личным, полностью внутренним, совершенно индивидуальным миром. И поскольку здесь предметом обсуждения служат эти две резко противостоящие позиции, нам приходится делать личный нравственный выбор своих ценностей. Этот выбор можно сделать заочно, решая в пользу истца и не поднимая проблемы. Можно сделать и выбор, в котором сохраняются оба приоритета, – но выбирать мы обязаны. Поэтому надо не торопиться и хорошо подумать, прежде чем отказаться от ценностей, имеющих отношение к человеку, к переживанию, к бытию в отношениях, к становлению ценностей, в которых я существую как процесс, как настоящий момент, как внутреннее субъективно живущее "Я"".