занял линию хуторов Балтазаровский – Белоцерковка. Вследствие обхода правого фланга корпуса пехотой и конницей противника, 34-я пехотная дивизия вынуждена была осадить на бугры севернее Масловки и к югу от хутора Балтазаровского. Аскания-Нова и хутора северо-восточнее Чаплинки были заняты пехотными и конными частями красных.
Хотя успех дня склонялся в нашу сторону, но положение продолжало оставаться тревожным. Присутствие красной конницы в нашем тылу сулило всякие неожиданности. Я телеграфировал непосредственно генералу Калинину, требуя от него решительных действий и возлагая на него ответственность, если красной коннице удастся уклониться от удара донцов. На ночь я вернулся к себе в поезд. С раннего утра я был в штабе армии.
18 августа противник возобновил атаки на участке Вальдорф – Розенталь— Бурчатск, временно захватывая эти селения. Контратакой донцов и частей 1-го армейского корпуса противник был отброшен на север. Около 11 часов 2-я донская казачья дивизия, под командой генерала Калинина, выступила главными силами из Веселого на Большую Белозерку, но оказалось, что противник уже оттуда ушел. Когда около 19 часов передовые части донской конницы заняли Большую Белозерку, главные силы прорвавшейся красной конницы уже ушли из Большой Белозерки на юго-запад. Генерал Калинин вновь упустил противника. Утренняя воздушная разведка, вследствие дождя, не могла установить направления рейда красной конницы, и только около 18 часов она была обнаружена в районе хутора Зеленого. Я приказал генералу Кутепову отрешить генерала Калинина от должности. Вступившему в командование дивизией генералу Татаркину был дан приказ немедленно двигаться на Рубановку, отжимая красную конницу к Днепру.
В ночь на 19 августа генерал Татаркин рассчитывал нагнать конницу красных. Продолжая преследование, части группы генерала Барбовича заняли Вознесенку и двинулись на Антоновку. После упорного боя Корниловская и 1-я конная дивизии отрезали красных от дороги на Любимовку; часть красных бросилась на Дмитриевку, часть прорвалась на Антоновку. Генерал Барбович преследовал красных до ночи. 2-я конная дивизия двигалась из Агаймана на Нижнюю Репьевку – Успенскую, встречая крайне упорное сопротивление противника.
С утра 2-й армейский корпус продолжал наступление. Красные оставили Аскания-Нова и отошли на Натальино. Особенное упорство противник проявил в бою под Натальином и на хуторах севернее Марьяновского, но был в результате боя выбит.
К ночи на 19 августа Корниловская, 6-я пехотная и конная дивизии сосредоточились в районе Вознесенское – Челноково, 2-я конная дивизия в районе Новорепьевка – Успенская, 2-й армейский корпус на линии Натальино – Марьянова. Острота положения миновала, и я мог вернуться в Керчь. Слух о наших успехах разнесся по городу с быстротой молнии. На улицах царило оживление, всюду виднелись веселые лица. Огромная толпа провожала меня криками «Ура!»…
19-го я прибыл в Керчь. Погрузка у Ачуева шла успешно. На Тамани наши части заняли 18-го станицу Старотиторовскую. Однако 19-го противник, сильно усилившийся, сам перешел в наступление. К вечеру наши части были потеснены. Начальник отряда генерал Харламов90 доносил, что несет большие потери и вынужден отходить. К ночи отряд генерала Харламова, понесший чрезвычайно тяжелые потери, отошел к станице Таманской. Я отдал приказ начать погрузку войск для переброски в Керчь.
Кубанская операция закончилась неудачей. Прижатые к морю на небольшом клочке русской земли, мы вынуждены были продолжать борьбу против врага, имевшего за собой необъятные пространства России. Наши силы таяли с каждым днем. Последние средства иссякали. Неудача, как тяжелый камень, давила душу. Невольно сотни раз задавал я себе вопрос, не я ли виновник происшедшего. Все ли было предусмотрено, верен ли был расчет.
Тяжелые бои на Северном фронте, только что разрешившие с таким трудом грозное там положение, не оставляли сомнений, что снять с северного участка большее число войск, нежели было назначено для кубанской операции, представлялось невозможным. Направление, в котором эти войска были брошены, как показал опыт, было выбрано правильно. Несмотря на нескромность кубанских правителей, задолго разболтавших о намеченной операции, самый пункт высадки оставался для противника неизвестным. Красные ожидали нас на Тамани в районе Новороссийска. Войска высадились без потерь и через три дня, завладев важнейшим железнодорожным узлом – Тимашевской, были уже в сорока верстах от сердца Кубани – Екатеринодара. Не приостановись генерал Улагай, двигайся он далее, не оглядываясь на базу, через два дня Екатеринодар бы пал и Северная Кубань была бы очищена. Все это было так.
Но вместе с тем в происшедшем была значительная доля и моей вины. Я знал генерала Улагая, знал и положительные и отрицательные свойства его. Назначив ему начальником штаба неизвестного мне генерала Драценко, я должен был сам вникнуть в подробности разработки и подготовки операции. Я поручил это генералу Шатилову, который, сам будучи очень занят, уделил этому недостаточно времени. Я жестоко винил себя, не находя себе оправдания.
Единственное, что дал нам десант, – это значительное пополнение десантного отряда людьми и лошадьми. Число присоединившихся казаков исчислялось десятью тысячами. Это число не только покрывало тяжелые потери последних дней на Северном фронте, но и давало значительный излишек.
Я решил сформировать 2-ю кубанскую дивизию, пополнив иногородними сводную дивизию генерала Казановича и передав казаков в
1-ю кубанскую дивизию генерала Бабиева. Сводную дивизию, переименованную в 7-ю и 6-ю дивизию, свести в 3-й корпус. Во главе последнего должен был стать генерал Скалой91, прибывший в составе отряда генерала Бредова92, бывший начальник 33-й пехотной дивизии. 2-й и 3-й корпуса и Терско-Астраханская бригада должны были составить 2-ю армию. 1-й и Донской корпуса – 1-ю армию. 1-я и 2-я кавалерийские дивизии – отдельный конный корпус.
Вопрос о назначении командующего 2-й армией весьма меня беспокоил. Единственным подходящим кандидатом мог бы быть генерал Абрамов, однако последнего трудно было заменить. К тому же сам генерал Абрамов просил оставить его во главе своих донцов. После долгих колебаний я остановился на генерале Драценко, последнего горячо рекомендовал генерал Шатилов. По возвращении своем из поездки к генералу Улагаю он докладывал мне, что одна из причин кубанской неудачи – нежелание генерала Улагая руководствоваться указаниями генерала Драценко. Дальнейшее показало, что выбор генерала Драценко был крупной ошибкой. На должность начальника штаба генерал Драценко наметил генерала Масловского93, бывшего начальника штаба Главноначальствующего Северного Кавказа генерала Ляхова94. Генерал Масловский был усердный работник, весьма исполнительный, но назначению его на ответственную должность начальника штаба армии я мало сочувствовал. <…>
Разгром красных войск поляками обозначился в полной мере. Количество пленных, захваченных поляками, превосходило 100 000. Немногим меньше было интернировано в Германии. Вместе с тем все более выяснялась возможность заключения Польшей и Советской Россией мира. Стала известна декларация Польши, определенно заявлявшая, что «Польша искренно желает