Читать интересную книгу Правда - Максим Чертанов

Наконец, просчитав все вероятности, он пришел к выводу, что оптимальный способ — организовать в Европе хорошую, затяжную, широкомасштабную войну. (Для него не имело значения, кто победит — в любом случае трон Романовых будет расшатан. Немцы и русские, на пару порабощавшие милую Польшу, были ему противны одинаково.) На этот случай у него был запасен человечек — молодой серб по прозвищу Принцип, которого он по случаю похитил из одной психиатрической лечебницы. Дзержинский вручил ему браунинг и отправил в Сараево, куда в скором времени должен был прибыть австрийский наследник престола. Все было продумано, ошибки исключались.

— Леонид Борисович, война идет! — говорил Ленин Красину. — Мы должны принять в ней участие!

— Н-да... — отозвался Красин и зевнул так широко, что едва не проглотил вместе с лимоном и серебряную вилочку (они с Лениным завтракали в скучном цюрихском ресторанчике). — А на чьей стороне вы желаете в войне участвовать?

— То есть как это? — опешил Ленин. — Естественно, на нашей. Наших бьют! Сербов! Братушек-славян! Вы читали в газетах, какие демонстрации проходят в Петербурге у германского посольства? Наша партия, чорт ее дери, не может оставаться в стороне!

— Для партии «наши» — это не славяне, а мировой пролетариат, — лениво возразил Красин и снова зевнул.

Владимир Ильич был раздосадован: взыгравший в нем патриотизм не находил поддержки ни у кого из партийных товарищей. Да и товарищи-то чуть не все куда-нибудь разъехались. Дзержинский — во всяком случае, такова была официальная информация — знай себе томился на каторге; Лева Каменев со Свердловым, у которых вышли небольшие неприятности с полицией, отсиживались в ссылке; Кржижановский жил в Москве и занимался электричеством; Горький пребывал в России по своим литературным делишкам. От тех же, кто оставался с ним в Цюрихе, понимания ждать не приходилось. Балда Луначарский продолжал как ни в чем не бывало кропать скверные стишки, Зиновьев, оплакивая разлуку с Каменевым, с утра до вечера таскался по пивнушкам, Серго Орджоникидзе, которому славяне не были братьями, войной тоже не интересовался. О дамах и говорить нечего. Ленину же отчаянно хотелось послужить родине — но как? Пример доктора Богданова, ушедшего военврачом на фронт, не слишком вдохновлял его: он был человеком сугубо штатским и не представлял себя в окопах. Если говорить совсем честно, патриотизм его был вполне мелкобуржуазного свойства, и, если б у него имелись собеседники, с которыми можно было бы ежедневно за обедом ругать немцев и кричать о своей любви к многострадальной родине и славянским братушкам, он бы этим вполне удовольствовался; но собеседников не было, и он ощущал неудовлетворенность.

А ведь из-за своих патриотических чувств он уже пострадал: начало войны застало его в Вене (он был там по делам чисто коммерческим, подвернулась партия презервативов), и Ленин, начитавшись газет и пылая праведным гневом, усугубленным двадцатью кружками пива, на улице нарочно толкнул какого-то бюргера, да еще и крикнул «Бей австрияков!», за что был арестован и доставлен в участок; вероятно, ему пришлось бы всю войну просидеть в тюрьме, если б за него не поручился старинный знакомый — Бауман-Мирбах, который как раз приехал в Вену на очередной конгресс. Освобожденный, Владимир Ильич тотчас вернулся в безопасную Швейцарию. Там ему было очень скучно. Душа его жаждала подвига — какого-нибудь такого подвига, который можно совершить в цивильном костюме и желательно не вставая из-за стола. От этого желания он весь извелся, плохо ел и начал худеть; и, что самое противное, ему начал постоянно сниться один и тот же навязчивый кошмар.

Во сне его преследовал Дзержинский: то он просто гнался за ним по улицам с револьвером или алебардой, то сталкивал с крутого обрыва, то пытался надеть ему на шею веревочную петлю, то сбрасывал с крыши кирпич на голову; иногда злодей превращался в разных противных животных или сверхъестественных существ; порою он бывал тюремным надзирателем и отнимал у Ленина-узника его любимого ручного паучка, а иной раз, обернувшись профессором, заваливал Ленина на экзамене, задавая вопрос про отвратительный косинус. Тут же находился и косинус, похожий почему-то на личинку майского жука — белую, жирную, хрусткую при раздавливании. Владимир Ильич не привык к кошмарам: всю жизнь он видел, как правило, веселые и увлекательные сны. Эта непрекращающаяся погоня вымотала ему все нервы. Он не понимал, почему и для чего ему снится эта гадость.

Как-то утром чорт дернул его рассказать про свой ужасный сон жене. Надежда Константиновна, которая в самых дальних глубинах души так и осталась простою бабой, отнеслась к этому очень серьезно: засыпала мужа вопросами о том, какие конкретно предметы ему снились, и, вооружившись сонником, растолковывала ему значение каждого из них. Однако ее пояснения мало что прояснили. Так, например, он узнал, что сон, приснившийся 11-го числа, исполняется в течение 11-ти дней и приносит радость, а приснившийся 16-го — не сбывается и никакого значения не имеет; но он видел один и тот же кошмар и 16-го, и 11-го! К тому же сонник толковал вещи разрозненно, лишая сон общего смысла; немного проку было в том, что видеть во сне палку означает беречь свои права, а петуха — попасть под подозрение; что ножницы сулят денежную прибыль, а нос — покровительство и богатство... И он продолжал по ночам вертеться в постели, вскрикивать и худеть; похоже, у него начиналась бессонница. Тогда встревоженная Надежда Константиновна сказала ему:

— Ильич, ты бы к доктору сходил. Глядеть невмоготу, как ты маешься.

Ленин терпеть не мог ходить по докторам. Он ответил жене сердито:

— Еще чего!

— Сходи, сходи! — настаивала Крупская. — К нервному доктору сходи. Как раз тут у нас практикует один нервный, я о нем в прошлом году в журнале читала. Он сны разгадывает. (Она имела в виду д-ра Карла Густава Юнга.) Может быть, он разгадает твой сон и заодно пропишет тебе порошочки какие-нибудь.

— Знаю я ихние порошочки, — сказал Владимир Ильич.

От Баумана он был наслышан, что д-р Фрейд — заядлый кокаинист — своим пациентам рекомендует кокаин как панацею от всех болезней. Но все же он задумался над советом жены. Конечно, живи он в этот период в каком-нибудь более приятном месте, чем Цюрих, он бы предпринял хороший вояж по веселым домам, и кошмары с бессонницей как рукой сняло бы; но в Цюрихе с его асфальтовой душою веселых домов не имелось, и тамошние проститутки были деловиты и серьезны, как банковские клерки. Был еще один проверенный способ борьбы с душевными травмами — умеренная выпивка. Но у этого способа имелся серьезный недостаток: начавшись умеренно, выпивка быстро превращалась в банальный запой, что только усугубляло дискомфорт. Промучившись еще пару недель, Ленин всерьез озаботился состоянием своего здоровья и написал Бауману письмо, в котором просил того высказать свое мнение относительно д-ра Юнга. Ответное письмо было полно замысловатых ругательств, из которых Ленин ничего не понял, кроме того, что ужасный д-р Юнг лечит совсем не так, как прекрасный д-р Фрейд. (Два этих светила, бывших когда-то в тесной дружбе, вот уж больше года как рассорились, чем и объяснялся столь нелестный отзыв.) «Не так» означало, по-видимому, что д-р Юнг не пичкает пациентов кокаином и не заставляет рассказывать всякие гадости о своих родителях. Тогда Ленин решился записаться на прием и отправился в знаменитую клинику Бургхельцли; но там ему сказали, что д-р Юнг в клинике больше не появляется, так как у него депрессия и запой, и принимает частным образом, в собственном доме на берегу Цюрихского озера.

Ленин хотел было плюнуть на это дело, но ему было очень худо с перепою, и он уже почти месяц толком не спал; а когда ему все-таки удавалось отключиться, то ему тотчас являлся Железный Феликс с мясницким ножом в руке; поэтому, собрав остатки сил, он пошел по указанному адресу и увидел на берегу озера огромный дом, похожий на дворец. «Однако недурно эти психиатры заколачивают!» — подумал Ленин: он не знал, что у д-ра Юнга была очень богатая жена.

У причала стояла роскошная яхта. На досках сидел здоровенный широкоплечий мужчина в тирольской шляпе и кидал в воду камешки. Ленин вежливо его поприветствовал (он знал немецкий язык почти как родной) и спросил, где тут можно найти д-ра Юнга.

— Это я, — ответил мужчина, не оборачиваясь. — Чего вам угодно?

— Вот хотел проконсультироваться.

— Я нынче не принимаю, — сказал тот, — у меня депрессия.

— Ну и что, у меня тоже.

Д-р Юнг промолчал; Ленин подошел ближе, сел с ним рядом на доски и тоже стал кидать камушки. Так они сидели некоторое время в молчании, рассеянно наблюдая за расходящимися по воде кругами. Потом Ленин не выдержал молчания и спросил:

— А отчего, доктор, у вас депрессия?

— Я все время вижу сон, — сказал д-р Юнг печально, — один и тот же сон...