Читать интересную книгу Поводырь в опале - Андрей Дай

Действительный статский советник кивнул мне, как равный равному, на прощанье, и скрылся в ночи. Оставив меня мучиться догадками, о каких именно опасных господах он меня пытался предупредить.

Впрочем, коньяк и усталость на закуску, отложили все вопросы до утра. А потом нужно было делать внушение губернским и окружным землемерам — заставлять их отрывать седалища от удобных мягких кресел в присутствии, и отправлять в поля, на рекогносцировку.

Потом примчался возбужденный Чайковский. Требовал немедленно организовать кирпичный завод в двух верстах к северо-западу от Судженки. Какой-то черт унес моего бравого генерала с тракта к будущим угольным копям, где он и обнаружил, по его словам, замечательные, просто восхитительные огнеупорные глины. Идеальные для устройства доменных печей.

Будто бы я сам не знал, что эти чертовы глины там есть. Только я-то, в отличие от излишне расторопного металлурга, планировал начать их разработку уже после того, как туда будет проложена дорога. А как, спрашивается, вывозить готовую продукцию? В объезд, через Троицкое? Напрямик, по сопкам и буеракам?

Собрали совещание. Как бы мне этого не хотелось делать, пригласили губернского ревизора по размещению Экспедиции о ссыльных, губернского секретаря Прокопия Петровича Лыткина. Этот пожилой чиновник входил в клику первейших по присутствию ретроградов, был, как говориться, правой рукой Председателя Казенной палаты, Гилярова. Так что, едва появившись на пороге кабинета, он сразу же принялся испытывать мои нервы на прочность.

Я понимаю, что и сам не идеальный. Что бывают у меня приступы ярости, и трудно мотивированной агрессии, но так же нельзя! Сидит, едрешкин корень, этакий божий одуванчик в засаленном мундирчике и тряпичных нарукавниках, смотрит на меня блеклыми, бывшими когда-то давным-давно голубыми, глазками и на любое мое предложение вещает: «никак невозможно, Ваше превосходительство». И номера инструкций, гад, по памяти цитирует. А, быть может, и изобретает на ходу — поди теперь проверь!

Илья Петрович мой в пять минут весь энтузиазм растерял. Вроде жизнь уже прожил, много всевозможных чиновников встречал, и сам немалые посты занимал, а методов борьбы с такими вот крючкотворами не ведал.

— Там, любезный мой губернский секретарь, — махнул я на железный ящик, служивший мне сейфом для особо важных бумаг, — лежит распоряжение Его превосходительства, министра внутренних дел, господина Валуева касаемо устройства в Томской губернии каторжных работ. Потрудитесь составить ответ в министерство, и инструкции ваши приведите, в том, что мы никак не можем исполнить прямой приказ. И в составителях документа себя указать не постесняйтесь. Петр Александрович наверняка пожелает узнать имя этакого-то знатока… Вам ведь год до пенсионной выслуги остался? Думаю, с помощью телеграфных депеш, мы вашу судьбу решим гораздо быстрее.

— Оуу! — словно от спазма боли взвыл любитель циркуляров. — Так вот оно как оказывается. Но я же… Но мне же никто…

— А вы, собственно, кто таков, господин губернский секретарь, чтоб о каждой бумаге из столицы вас в известность ставить? — рыкнул я, приподнимаясь на локтях.

— Помилуйте, Ваше превосходительство, — обслюнявил выцветшие губы чиновник. — Не соблаговолите ли вы…

— Не соблаговолите ли вы! — крикнул я, и указал пальцем на дверь. — Отправляться составлять послание министру. И пригласить сюда господина коллежского секретаря Никифорова. Марш, марш!

Ревизор дрожащими руками собрал со стола какие-то принесенные с собой листы, коротко поклонился и просеменил к выходу. И взглянул он на меня напоследок совсем-совсем не добро.

— Экак вы с ними, Герман Густавович, — фыркнул в усы Чайковский. — Строго.

— А иначе никак, Илья Петрович. Чуть послабление дашь, так они же на шею сядут и ноги свесят. Только так и надо с ними…

— Свесят… — отсмеявшись, повторил за мной генерал. — Только ведь он, этот Лыткин, в чем-то несомненно прав. Наш с вами будущий железоделательный завод — это ведь частное дело, а требуете вы от государева человека… Не станут ли укорять вас потом, Герман Густавович, будто вы для своих, так сказать, нужд…

— Да, — вынужден был согласиться я. — Бывает такое у меня. Свое с казенным путаю. Знаю ведь, всем сердцем верю, что и завод наш и дорога чугунная во благо всей страны будут. Не к прибылям стремлюсь, к процветанию этой чудесной страны. Так почему же губернское правление в стороне стоять должно? Почему бы и им к пользе дела не послужить. Тем более что мне доносили — Нерчинские каторжные тюрьмы ни принять всех душегубов не могут, ни работой, достойной их прегрешений снабдить. От того и считаю себя в праве совместить, так сказать, три вещи в одном деле.

— Да-да, вы несомненно правы, господин губернатор, — согласился Чайковский. — Только кому как не вам ведомо, что они… такие вот Лыткины, совершенно иным божкам молитвы шепчут. Циркуляры, инструкции и положения — вот что для них свято. И это ежели ассигнации хруст не грянет. Тогда только нужные параграфы и находятся.

— Ну с этим Лыткиным мы и так, в порядке документооборота, справимся, — хмыкнул я. — А господин Никифоров — тоже ревизор, только по обустройству этапных маршрутов. Надеюсь, он окажется более понимающим человеком.

Оказался. Как только осознал, что именно от него требовалось — так глазки масляно заблестели, так щечки порозовели — я даже испугался — удар человека на радостях долбанет. Так и представил крест над невысоким холмиком земли — «Ананий Ананьевич Никифоров, представился от счастья».

Ну да Бог миловал. К тому же, как выяснилось, это был еще не предел.

— И что же, Ваше превосходительство, верно и Управление каторжными работами придется обустраивать?

А ведь — верно! Ближайшая управа в Иркутске, а это уже Восточносибирское генерал-губернаторство. Значит, нужно будет и у себя что-то этакое создавать. Людей и так не хватает. Даже в губернском гражданском правлении штат едва ли на три четверти укомплектован. В экспедициях по госмонополиям — соляной и питейной — там лучше. Все-таки место хлебное, прикормленное. Даже писари и журналисты на мзду усадьбами обзаводится умудряются. А вот тех же мировых посредников — господ призванных урегулировать споры между собственниками на землю и освобожденными Манифестом крестьянами — едва ли половина от нужного количества. Во врачебной управе вообще сплошные вакансии.

Смешно было слушать стоны какого-то чинуши в столице, жаловавшегося на то, что отпрыскам хороших, но разоренных реформой фамилий места в министерстве не сыскать. Дескать, столько блестяще образованных, жаждущих послужить Государю Императору молодых людей приходят места искать, а вакансий и нетути. Четырнадцатым же классом их принять по закону нельзя. Еще при Николае указ вышел — все дворяне с классическим образованием на чин не ниже девятого имеют право претендовать. И, что самое отвратительное — ведь не от хорошей жизни идут. Попервой, конечно, в Императорскую армию пытаются пристроиться. Да куда там. Его высокопревосходительство, господин Милютин государя убедил и войска чистке подвергнуть.

Помню еще, как этот чинуша глаза на меня выпучил, когда я порекомендовал ему этих соискателей государственной службы ко мне в Сибирь присылать. У меня-то мест свободных полно. Причем именно что девятого класса.

— Помилосердствуйте, Ваше превосходительство, — услышал в ответ. — За что же их в Сибирь-то? Они же только из юношества в мужи вышли. Еще и сделать ничего не успели, а вы их сразу этак-то!

Но новое управление при губернском правлении действительно нужно было создавать. Работы в краю полно. Рук не хватает. А на востоке каторжники всякой ерундой занимаются. Деревьев любой сибирский крестьянин в разы больше срубит, чем эти бывшие студентики со взором горящим и ветром в голове. Особенно, если бревна этому самому крестьянину потом достанутся.

Так что пусть лучше у меня в губернии кайлом помашут. Оно и для здоровья полезнее. Для здоровья прочих жителей Империи, конечно.

Позвал Мишу, и надиктовал распоряжение о назначении Анания Ананьевича исправляющим должность начальника Управления каторжными работами по Томкой губернии. С приказом немедленно заняться формированием штата помощников. Должность не по чину конечно, но будет себя хорошо вести — повышу. Вплоть до девятого класса имею право. Даже без согласования с генерал-губернатором или министерством.

Чайковский успел пока придремать. Все-таки укатали «сивку» крутые горки. Я был больше чем уверен — генерал и домой не стал заезжать, сразу ко мне кинулся со своей радостной вестью. А по тайге да бездорожью верхом лазать и для молодых нелегко. Что уж о семидесятилетнем генерале!

Зато, пока Илья Петрович отдыхал, мы с Никифоровым быстренько обо всем договорились. Уже через неделю рота Томского губернского батальона отправится конвоировать сотню первых душегубов из пересылки к месту строительства нового острога неподалеку от Судженки. Стоцкий за зиму в тюрьме образцовый порядок успел навести. На каждого каторжника карточка, с указанием примет, приговора и профессиональных навыков. Вот и нужно было выбрать тех злодеев, что с руками из нужного места растущими. Солдаты пока в палатках поживут, а каторжники в землянках. Но чтоб к осени были готовы бараки на пятьсот принудительных шахтеров и сотню рабочих будущего кирпичного заводика. С забором вокруг, естественно. Ну и казармы для роты конвоя и охраны. Хорошо бы еще конюшни и дом для дежурной смены в два десятка казаков. Вдруг какой-нибудь чудак найдется, решивший, будто бы сумеет пройти тайгу без оружия и припасов. Оно конечно медведей тоже подкармливать нужно, но не шахтерами же.