Читать интересную книгу Праздник по-красногородски, или Легкая жизнь - Олег Афанасьев

Пошли истории.

Как однажды подсобный Синюшкин ломал печь и нашел промасленную бумагу, в которой были кресты, медали и в коробочке брошь с голубым камнем. Синюшкин вышел в многолюдный двор, раздарил кресты и медали, а брошь оставил себе. Ночью за ним, дураком, приехали. И держали три дня, после чего тот даже пить бросил, чтобы кому-нибудь что-нибудь об этом деле не рассказать.

Зато другой, Коля Дружинин, нашел деньги, прочищая боров, и в чем был, как сквозанул по крышам, только его видели. Бабка прибежала, а там уже пусто. Она и в милицию, и к прокурору: три тысячи пропало! А те смеются. Ну забрали Колю, он не сознается. И никому ничего, и ему никто ничего. Умный!

Вдруг Матюша вспомнил службу сразу после войны, как на Курилах матросы офицерских жен насиловали. Матюша намекнул, что его жену тоже это самое, а куда от жизни денешься, все мы люди…

Здесь заметили, что Бахтийка под разговоры непрерывно ест.

— Эй, Бахтя, реже мечи! Чем закусывать будем? Вот же, падла, любит пожрать.

И пошло о том, что Бахтийка может в стакане чая размешать стакан сахара: если поставить перед ним тарелку вареных яиц, ни одного не оставит.

— А работает только на первой. «Бахтя, быстрей давай!» — ему это до лампочки.

— Зато перехватчик. Я перегородку бабушке за четвертак договорился сложить, а Бахтя после работы остался и за трояк смастерил. Да косую. Хорошо бабка слепая.

Выпили водку, потом вино. Приканчивая наливку, вспомнили Витю Ух Ты. Витя этот всегда разливал и последнее себе, раза в полтора больше. «Ух ты!» — восклицал при этом Витя. Выпить же мог сколько угодно и при этом ни в одном глазу. Потом, как сломался, пьянеть стал мгновенно. Выгнали. Теперь ханыжничает, при встрече двадцать копеек просит. Сначала рубль просил, потом полтинник, теперь двадцать копеек.

Почти до двух дня сидели за столом. Когда пьяненькое начальство убралось, четверка ушла на свою половину, Волчок спросил Вадима:

— Ну как оно?

— Очень было весело.

— Вижу, не понравилось, — с сожалением сказал Волчок.

— Два часа поработали и какими-то героями себя вообразили.

— Да, только так.

— А Матюша просто негодяй.

— Матюша негодяй. Это факт. Здесь никто не спорит.

— Завтра они опять притащатся к обеду?

— Одному богу известно. Сегодня Косяк привел Матюшу, завтра Матюша должен бы отвечать. Но у них чутье. Они как звери на запах бегут. А чего им еще делать? Вся их работа в конце месяца наряды закрыть.

— Казаки лихие…

* * *

Весь октябрь работали. На работе работали, а также Волчку пристройку заканчивали — полы стелили, штукатурили, стеклили. В середине ноября как отрезало, наступила тишина.

— Теперь до марта месяца работу сами будем искать, — говорили опытные.

«Куда ж дальше?» — спросил себя Вадим. И несколько минут ему было очень весело: надо воспользоваться работой в удивительной конторе. Во-первых, она дает много свободного времени. Во-вторых, типов. Что работяги на заводах. Бледный народ, поневоле честный. Здесь же уголовнички один другого ярче. Взять их, конченых и неконченых, и (с помощью милиции, общественности) довести к светлой жизни. А что? Надо лишь точно знать, к чему в данный момент призывать народ и в соответствии с этим шпарить.

К чести Вадима, всерьез в такой выход ни мгновенья не верил. Уж если врать, так пусть в конторе, где не один вред, но и полезное делают. Может быть, потом, когда деться некуда станет…

Он предпочел новую любовь. Он угодил в нее как в сети, нежданно, негаданно.

Было около двенадцати ночи, он шел через голый ярко освещенный ленгородской садик. Над пустыми аллеями была одна радиомузыка. Однако в центре, посреди главной клумбы, стояла девушка, с противоположных сторон стороны клумбы ее звали два парня. Один, крайне обозленный, с бутылками в руках, кричал:

— Иди ко мне, холера!

По одежде, по манере держаться парни были типичными ленгородскими или красногородскими хулиганами, а девушка типичной местной красоткой. Вадим хотел пройти мимо. Чего только не приходилось видеть в садике. И самое лучшее — не вмешиваться. Вмешаешься — еще и виноватым окажешься, запросто обругают, и это в лучшем случае.

Парень с бутылками между тем дошел до точки.

— Считаю до трех. Раз… Два… Три!

После «три» он помедлил, страшно выругался и кинул. Если бы, по-птичьи взмахнув руками, девушка не присела, бутылка угодила бы ей в голову.

И даже в этом случае, когда бутылка со скандальным звоном разбилась об ограду клумбы, Вадим все еще шел мимо. Но парень переложил вторую бутылку с вином из левой в правую руку и опять стал считать. И здесь Вадим не выдержал.

— А ну перестань! Ты же ее убьешь.

Парню было лет восемнадцать, он был помельче Вадима и пьян.

— А ты кто такой? Тебе какое дело?

— Уйди отсюда по-хорошему.

— Ты у меня уйдешь!

Легко перехватил Вадим правой рукой бутылку, а левой, ударной, стукнул хулигана по физиономии. Пытаясь удержаться на ногах, тот несколько шагов пятился, потом грохнулся на спину. Сейчас же Вадим увидел второго, поспешающего, но не очень решительно, вокруг клумбы к нему.

— Стой! Ты чиво, дурак. Не лезь не в свое дело…

— И тебе? — сказал Вадим и врезал ему тоже, и второй упал, однако поднялся и убежал. Первый был не такой. Поднимаясь, он вновь и вновь шел на Вадима. Вдруг откуда ни возьмись их окружила толпа малолеток лет по пятнадцати. Трое, сцепившись под руки, выставив лбы, шли прямо на Вадима. Вадиму показалось, что малолетки товарищи двух зачинщиков. Стало жутко. Если драться, рассеются, начнут хватать гравий с дорожек и забьют. Если побежать, затравят, от таких не убежишь… Первый хулиган в это время поднялся, и ударить его пришлось как бы по инерции. Отлетел он прямо на сцепившуюся тройку, и те отступили, дав ему грохнуться на гравий аллеи. Обыкновенные ротозеи! — догадался Вадим, пошел в центр клумбы с увядшими сухими цветами, схватил за руку все еще торчавшую там девчонку.

— Идем отсюда!

Толпа малолеток сопровождала до самой трамвайной остановки. Здесь немного повезло: от Красного города как раз спустилась «семерка» (Вадим через садик шел потому, что у Лендворца надоело ждать трамвая). Едва втолкнул девчонку в вагон, прибежал хулиган. Стоя в открытых дверях, Вадим ударил его ногой в грудь, и сейчас же стало ужасно мерзко — удар получился полновесный, у бедняги внутри что-то булькнуло.

Когда вышли на конечной, он спросил:

— Тебе вообще-то куда?

И впервые услышал ее голос, мелодичный, с какими-то украинскими распевными нотками.

— Здесь. Я живу с бабушкой на Дождевой.

Они шли по знакомым местам. Пересекли спуск Коцебу — тут жили дядя Митя, тетя Саша, Жанна; пересекли Вагулевского, где семья матери жила еще до революции. Молчали. Искоса он поглядывал на нее. Да, типичная: маленькая, буйно цветущая, напуганная, но, судя по тому, как увернулась от бутылки, к дракам ей не привыкать. Вадим с такими никогда даже не пытался познакомиться, такие любят крикунов, хвастунов, наглецов. Вдруг свернули в закоулок. Светила неполная, но яркая луна, холодный воздух был голубым, место, куда она его привела, напоминало средневековье: высокие каменные стены, узкие вьющиеся каменные дорожки с железными перилами, дома и домишки в густой, потерявшей листья растительности. Она остановилась перед жалким деформированным ошелеванным домиком под четырехскатной просевшей крышей.

— Вот здесь я живу, — сказала она, поворачиваясь к нему.

Нарядная, при лунном свете необыкновенно красивенькая, годов двадцати от роду.

— Как тебя в клумбу угораздило? — спросил он, ощущая себя человеком совсем иного сорта.

Она пожала плечами и улыбнулась, покорно и выжидающе, начала поправлять на себе плащ, косынку, достала из сумочки зеркальце, платочек, что-то стерла с лица, потом отвернулась и подтянула чулки. Опять улыбнулась. Догадка, от которой вновь застучало сердце и он почувствовал, что краснеет, шевельнулась в нем. Пожалуй, она считает его избавителем, благодарна и хочет понравиться, пожалуй, между ними что-то может быть. Однако злость и отчаяние не прошли.

— Они тебя чуть не убили. Это такие у тебя друзья? Не хотел бы я с ними еще раз встретиться. Очень плохо может кончиться,

— Я их не знаю.

— Отчего же все получилось?

Она рассказала, что работает в магазине на Рабочей площади, завтра ей заступать на пять дней и сегодня к восьми ходила принимать отдел. У одной девчонки день рождения, и сели отметить в своей компании. Посидели и разошлись. Долго ждала «семерку» у трамвайного парка (он ждал, значит, у Лендворца, внизу, а она у парка, наверху), подходит тот, который сразу слинял, и говорит, что трамваи не ходят, пойдемте пешком. Ну и пошли через садик, а там появляется второй с бутылками, тянут на лавочку пить, день рождения, мол. Спасибо, говорю, уже на одном дне рождения была, на сегодня хватит, время позднее, вырываюсь и бежать. Они следом, в клумбу загнали…