class="empty-line"/>
– Нет, это бред, – тихо повторяла она одно и то же, словно услышанная информация уничтожала в ней всё то хорошее, что она знала о Краусе; будто её сердце дико сжалось.
– Как я могу врать тебе, дитя моя? – Хаос небрежно швырнул на пол Алектага, а потом положил костлявую ладонь на плечо девушки. – Сколько лет он мучил тебя, ты забыла? Как его тирания уничтожала твоё стремление и… – он положил ещё одну руку ей на спину, – …делал из тебя покорную. Я знаю, ты любишь его, но это он тебя так научил. Или ты забыла, как убегала от него сюда, ко мне в мой дом, в библиотеку, и познавала тайны мира, что он скрывал старательно от глаз твоих жадных?
– Я помню, – мышцы её лица будто обмякли, потекли, и выглядело это жутко, как если бы кожу на лице покойника начали тянуть вниз. – Но я всегда думала другое… но… он не может оказаться таким…
– Может, – перебил её Хаос, и девушка замолчала, а её глаза, бесцельно смотря по сторонам, наполнялись какой-то злобой и болью.
– Манфисталь, – продолжил хранитель библиотеки, уставившись теперь на Эрика, – его нужно срочно найти и убить раньше, чем это сделает Краус.
– Что? – парень ещё больше ничего не понимал.
– Он есть хранитель силы, что способна обуздать рвущуюся наружу истинную сущность сего города. И если убьёшь Манфисталя, то сможешь остановить надвигающуюся погибель. Но если это сделает Краус, и да обрушится смерть на каждый из миров известных, ибо он берёт силу Манфисталя и сольётся воедино с городом. Он столько лет искал спрятанные вагоны, и только сейчас нашёл.
– Почему? Как они могут быть спрятаны, если всегда следуют друг за другом?
– Есть такие части в них, куда добраться нельзя, не зная о координатах магического входа. Вагоны несут в себе много миров, а не один, который всегда видно, – он вновь посмотрел на Готинейру. – О, дитя моя, прости за правду, но зла не желаю тебе.
– Как он мог, – сорвалось с губ девушки. – Я… я п-п-просто не могу в это поверить, – жалобно произнесла она, посмотрев на Эрика разбитым взглядом, будто из неё только что высосали жизнь.
Толчок, вибрация, приглушённый голос где-то вдалеке, в другом вагоне.
– Это оно, – Хаос встрепенулся, – медлить не стоит. Я имею силу создавать порталы по составу, поэтому метну вас туда, в вагон, где вы найдёте его скрытую часть.
Из-под его лохмотьев высунулось четыре руки, принявшиеся вырисовывать в воздухе символы, образуя постепенно нарастающее зеленоватое завихрение с чёрной точкой в центре.
– Стоять велю персоне вашей именем своим! Тебе не выйти из воды на этот раз сухим! – крикнул выскочивший вдалеке из-за стеллажа Лин Краус. – Не слушай речь, пред вами лжец, ужасный и жестокий! Порядок есть давнишний жнец, солгавший свои строки! – Лин со всех ног бежал к ним.
– Обманщик здесь! Не слушайте смерть, ещё живую от ненасытности своей! – приказным тоном велел Хаос. – Я знаю его истинную сущность, пожравшую искусство многих миров, и те вымерли от пустоты души, – он почти закончил создавать портал, как Лин, заставив запылать розы на рукаве, метнул в Хаоса красный искрящийся сгусток, попав в хранителя, и тот истошно зашипел.
Хаос принялся телепортироваться вместе с Готинейрой, унося её за собой в портал, который разделился на два: в одной части исчезли они, а в другую провалился Эрик.
Последнее, что парень запомнил, так это внезапно очнувшегося и прыгнувшего за ним Алегктага. И кричащего Лина Крауса, который не успел добежать до портала.
Глава 8. Великие мудрецы
Эрик очнулся на холодном полу, на котором разбросанная острая галька безжалостно впивалась в кожу, причиняя боль, норовя воткнуться и пустить ручейки крови. Превозмогая нереальной силы усталость, обессиливающую до полуобморочного состояния, Эрик с огромным трудом открыл глаза, чьи веки чудились неимоверно тяжёлыми, словно обрели железную оболочку. Слабость, намертво осевшую в каждой клеточке тела, он ощущал вперемешку с лёгким ознобом, волнами проходящим от головы до ног, заставляя дрожать. Взгляд оказался окутан пеленой, и парню было сложно хоть мелком увидеть мутную картину перед собой, когда с трудом, помогая себе трясущимися руками, он поднялся, приняв положение сидя, опираясь спиной о каменную стену с зернистым на ощупь покрытием, царапающим оголённую кожу.
– Эй, гляди, проснулся, – хриплый голос послышался совсем рядом.
– Бедняга, знает ли он свою участь? – ответил другой высоким тоном, чавкая и чем-то бренча, по звуку напоминающее цепи.
– Сейчас проверим. Ты… – неизвестный, судя по приблизившемуся голосу, подполз ближе.
На плечо Эрику легла чья-то ледяная ладонь, на ощупь с ороговевшей до омерзения кожей. От столь неожиданного действия он, дёрнувшись и издав приглушённый стон, вяло ударил по ней наотмашь. Потом пополз в сторону, как беспомощный младенец, но упал. Подступающая к горлу тошнота вынудила остановиться и раскрыть рот, готовя вывалить наружу всё содержимое желудка. Но Эрик упорно сопротивлялся гадкому чувству, не смотря на дичайшую слабость; и принялся жадно глотать воздух, надеясь приглушить отвратительное ощущение.
– Кто здесь? – выдавил он из себя осипшим голосом.
Его руки жалко дрожали, тщетно готовясь к обороне, но с таким поганым состоянием он не сумел бы дать отпор даже ребёнку. Мутность картины перед глазами вынуждала фантазию, и без того избитую стрессом, выдумывать самые кошмарные предположения о сидящих рядом. Собственные мысли предательски подводили, и ему пришлось вступить с ними в битву, заглушая поспешные предположения об ужасной природе созданий, находящихся рядом.
Пугающе брякнул металл. Кисть парня что-то стянуло, и стоило ему дотронуться до источника дискомфорта, что пробуждал в коже жгучую, как от кипятка, боль, то Эрик почувствовал ржавые кандалы с острыми штырями, вонзившимися в кожу, обагрив её выступающими алыми каплями.
– Да ты не дёргайся так, а то поранишься, – мутный силуэт перед глазами, шевелясь, выдавил фразу охрипшим голосом.
– Кто здесь? Где я? Где Готи, где Хаос? – вопросы по собственной воле сами соскакивали с его губ от мысленного порыва о последних воспоминаниях.
Сколько отчаяния, беспомощности и непонимания тупыми когтями скреблось на его душе, выворачивая всё наружу, изничтожая нервы и доводя сердце до болезненной тахикардии. В голове мелькали нечёткие образы, то и дело отрывая от реальности.
Ему вспоминался плачущий крик Готинейры, которая вопила что-то невнятное, пока обрывался гудящий звук закрывающегося портала, искрившегося своей воронкообразной формой. Краус представал в мыслях в жутком