Среди колумбийцев в Фишкилле встречались очень любопытные персонажи. Одним из них был мой приятель Эрберто, уроженец Кали. Семья его владела в этом городе компанией по импорту и экспорту химических продуктов. Фирма была широкого профиля и выпускала, помимо всего прочего, «белое золото». После окончания университета Эрберто был направлен в Соединенные Штаты для изучения рынков сбыта.
На первых порах дела у него шли замечательно. Эрберто арендовал в Манхэттене три квартиры, в одной из которых он отдыхал, в другой — занимался бизнесом, а третью использовал как место для интимных встреч. От желающих разделить его компанию отбоя не было: в модных ночных клубах, где Эрберто появлялся в черном костюме от Армани и с золотой цепью на шее, любительницы кокаина слетались к нему, как пчелки. Эрберто, впрочем, тратил на развлечения лишь небольшую часть своих доходов. По проверенным каналам он регулярно переводил в Колумбию значительные суммы в твердой валюте.
Однажды его клиент, нью-йоркский итальянец, привел с собой молодого пуэрториканца, вальяжного и с иголочки одетого, который без преамбул заявил, что интересуется покупкой крупной партии кокаина. Хотя земляки неоднократно предупреждали Эрберто не иметь дела с представителями этой нации, он, как и многие в его положении, слишком уверовал в свою счастливую звезду. Пуэрториканец исправно расплатился за первую партию, за вторую, за третью. Эрберто был уже вполне спокоен на его счет и не удивился даже просьбе пуэрториканца продать ему также и несколько стволов. Через надежных людей Эрберто достал пятнадцать автоматов Калашникова и договорился еще о ручных пулеметах и гранатах. Тот факт, что подобного рода предметы чрезвычайно редко используются нью-йоркскими бандитами, у Эрберто подозрений не вызвал: в Колумбии боевое оружие — в порядке вещей.
Колумбийца едва не спасла случайность. Накануне дня, когда пуэрториканец должен был приехать за ручными пулеметами, у Эрберто раздался телефонный звонок. Один из его близких друзей, находившийся в Майами, был обвинен в финансовой нечистоплотности и задержан людьми из Медельина на частной квартире. Другу угрожала смерть. Эрберто, никому не сказав ни слова, помчался в аэропорт Ла-Гвардия и вылетел во Флориду. Хотя ему и удалось предотвратить убийство друга, на разрешение чрезвычайно запутанной ситуации и переговоры с представителями различных картелей у Эрберто ушло несколько недель. Все это время особое полицейское подразделение по борьбе с наркотиками, готовившееся захватить колумбийца с поличным в момент передачи оружия их агенту, ломало голову, куда Эрберто мог подеваться.
Когда он все-таки вернулся в Нью-Йорк, нетерпение полицейских достигло такой степени, что они даже не удосужились договориться с ним о передаче товара. Как только телефонный номер Эрберто появился на бипере пуэрториканца, тот немедленно оповестил группу захвата. Встреча с колумбийцем была назначена на Четырнадцатой улице Манхэттена. Последним, что Эрберто видел на свободе, была толпа подростков и матерей с детьми, покупавших в тамошних дешевых магазинах одежду и школьные принадлежности. Эрберто вышел из машины и не успел сделать и шага, когда возникшие отовсюду полицейские в штатском попадали на него кучей, как на футбольный мяч.
В участке, где избитый и расхристанный Эрберто пытался все отрицать, он в первый и последний раз в жизни увидел своего доверенного клиента с полицейским жетоном на шее и услышал его прощальные слова: «Сгниешь в тюрьме, колумбийская сволочь!» После полутора лет на острове Райкерс, после демонстраций видео- и аудиозаписей его встреч с пуэрториканцем, Эрберто согласился признать себя виновным в 24 различных эпизодах торговли наркотиками и оружием в обмен на срок «от 10 лет до пожизненного».
Эрберто как-то предложил мне переписываться с его сестрой в Кали. Сестра недавно потеряла мужа («Уехал в джунгли и не вернулся», — лаконично выразился колумбиец.) Я написал письмецо. Эрберто внимательно прочитал его, поправил несколько грамматических ошибок, но в целом одобрил, что и засвидетельствовал вложенной в конверт запиской от своего имени. Через несколько недель надзиратель выдал мне конверт с колумбийскими штемпелями и маркой, на которой изображена была статуя Cristo El Rey (Царя-Христа), символа города Кали. Сестра наркоимпортера писала мне в красивых лапидарных выражениях XIX века: «Вам трудно себе представить, как близко к сердцу принимаю я участь моего обожаемого брата… Помните, что мудрость является плодом разочарований и горького опыта». Письмо заканчивалось цитатой из Святого Франциска Сальского.
Еще в Фишкилле сидел колумбиец Фернандо Вилья, одаренный писатель из Медельина, публиковавшийся в престижных литературных журналах и получивший во Франции премию за один из своих рассказов. Вилья, сын крупного колумбийского политика-либерала, получил прекрасное образование, хорошо знал европейскую литературу и особенно чтил Достоевского и Чехова. Как многие латиноамериканские интеллектуалы, он ненавидел Соединенные Штаты, «империю потребления с эстетически бесплодным протестантским наследием». Возможно, духовное неприятие американской цивилизации усугублялось для Вильи еще и личным опытом: в 1992 году он был арестован нью-йоркской полицией, имея при себе сумму в 1,5 миллиона долларов наличными. Несмотря на то, что сам он в наркоторговле не был замешан, прокуратура выдвинула против него обвинение в отмывании денег медельинского картеля. Уверения колумбийского литератора, что деньги эти были выделены состоятельными родителями на покупку квартиры в богемном квартале Нью-Йорка, успеха не имели. Вилья получил срок «от восьми с половиной лет до пожизненного». «Вот вам страна неограниченных возможностей!» — горестно восклицал колумбиец, рассказывая мне о своих злоключениях. В 1996 году, когда губернатор штата Нью-Йорк издал указ, разрешающий досрочную депортацию иностранцев, Вилья явился на комиссию. Но и тут его постигла неудача. «Сколько бы я ни убеждал их меня отпустить, — рассказывал Вилья, — в глазах у них я читал одно: этот мерзавец имел больше денег, чем я зарабатываю за 20 лет! Ведь американцы мыслят именно так: они материалисты».
Проверка на анашу
С одним колумбийцем в Фишкиллской тюрьме у меня произошел серьезный конфликт. Летом 1998 года я угодил на неделю в карцер. Поскольку нью-йоркские тюрьмы всегда наполнены под завязку, койку в этом случае за заключенным не сохраняют. После освобождения из карцера меня отправили в другой блок, где моими соседями по камере оказались колумбиец и китаец.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});