Читать интересную книгу Клеопатра: История любви и царствования - Юлия Пушнова

Рим воспринял триумфальное шествие Антония по Александрии как оскорбление многовековых традиций. Ведь полководец мог устроить триумфальное шествие только в столице своего государства – в Риме и только по разрешению сената. Клеопатра презрела все римские обычаи и традиции и устроила праздник по своему желанию. Все выглядело так, как при правлении первых Птолемеев: царица в костюме Исиды ждала Антония, сидя на золотом троне, установленном в самой высокой точке города, на крыльце знаменитого храма Сераписа. Вдоль дороги стояли многочисленные зрители, мимо которых шагали легионеры, и в колеснице ехал увитый плющом, как истинный Дионис, Антоний. Перед колесницей победителя, как и положено, шла захваченная в плен царская семья. Они шли в золотых цепях, не склонив головы. Не подчиняясь требованию стражи, Артавазд не преклонил коленей перед царицей Египта и обратился к ней как равный. Пораженная таким неуважением, Клеопатра в порыве мгновенного гнева приказала увести пленников. За гордость и неповиновение они расплатились страшными муками, а сам царь – жизнью.

Клеопатра была довольна всем происходящим. Ее амбиции, ее желания наконец удовлетворены: Рим остался в стороне от праздника, соперница повержена, Антоний влюблен и обязан теперь царице слишком многим.

Те, кто знал Клеопатру юной девушкой, боровшейся за власть, отметили, как изменились и методы борьбы, и сама царица.

Клеопатра испытывала злорадное удовольствие, нанося удары мести, она хитрила, притворялась, строила сложные интриги. Она не останавливалась ни перед чем в достижении цели. Надо отдать ей должное, Клеопатра не испытывала стыда от всего этого. Она действовала не исподтишка, она шла в открытый, но иногда слишком беспощадный бой.

Кульминаций следующего праздника, устроенного в огромном зале гимнасия, стала речь Антония, который объявил, что Клеопатре присваивается титул Царицы Царей и что она отныне и навсегда будет править Египтом и Кипром совместно со своим первородным сыном Птолемеем Цезарем – сыном Божественного Юлия. Правление совместно с детьми продлевало ее титул, делало его сложным и витиеватым «Царица Царей и мать детей, которые суть цари».

Александр Гелиос получал Армению, Мидию, Парфию. Его сестре Клеопатре Селене отдавали Киренаику и Ливию.

Самый младший сын Антония и Клеопатры, Птолемей Филадельф, отныне должен был управлять египетскими владениями в Сирии и Киликии. Кроме этого, он будет осуществлять контроль над мелкими царствами к западу от реки Евфрат.

Остались неразделенными несколько земель, которые Антоний предполагал подарить сыну от Фульвии. Он уже неоднократно намекал, что хочет при первом удобном случае перевезти его в Александрию.

Царица во время объявления решения Антония вдруг вспомнила отца, который безуспешно добивался подобного возвышения семьи Птолемеев. Он добивался признания двадцать лет, жил в постоянном страхе, боясь решений римского сената, в результате которых мог лишиться всего. Церемонией Дарения назвал этот праздник Октавиан, наблюдавший за последними египетскими событиями из Рима.

Месть Октавиана

Октавиан опасался действий Клеопатры и ждал, что она вот-вот совершит ошибку. Слишком увлеклась царица своими победами, так недолго и сорваться. Достаточно дождаться подходящего момента и действовать не огнем и мечом, а словами. Примером этому был заговор против Великого Цезаря. Там, где бессильно оружие, поможет клевета, озвученные пороки соперника, разговоры о проклятьях и связи с колдуньей-египтянкой.

В войне Октавиан, как и прежде, не блистал победами, однако был неплохим стратегом. Он понимал, что своими успехами Клеопатра обязана не столько себе, сколько авторитету и силе Антония. Стоит ей потерять любовника и мужа, и она потеряет все. Скоро даже в своих собственных детях она начнет видеть соперников в борьбе за власть. Она боится возвращения Антония в Рим и его встречи с Октавией, она мучительно переживает приближающуюся старость. Она уже не та юная, очаровательная в своей наивности девушка. Она – опытная безжалостная тигрица, растерявшая в этой роли половину своей прелести. Правда, она теперь безумно богата, она утопает в роскоши и окружает ею Антония. Но и ее страхи так же велики, как завоеванный ею мир. Тот, кто ошибается, делает много ошибок. Наступит день, когда царица сама запутается в расставленных ею же сетях. Октавиан способен контролировать ход игры, в которой всем отводится вполне определенная роль. Октавия станет жертвой хитрой, порочной развратной египтянки, виновной во всех бедах римского народа. Антонию при этом придется сделать свой выбор, а он, Октавиан, будет наблюдать за финалом этой комедии. Победа в войне предопределена. Главное, в ней не прольется столько крови, как на поле брани. Октавиан сам выберет место и время решительного сражения. Война с женщиной пусть позорна, но захватывающе интересна.

Октавиану не пришлось долго ждать начала задуманного спектакля. Его поторопил сам Антоний на празднике Дарения.

Рим увидел, как в Египте раздаются детям Клеопатры все земли, завоеванные Римом за последние сто лет. Так эти события были освещены агентами Октавиана. Образ Клеопатры-Исиды в белой тунике с диадемой фараонов на голове волновал и пугал, золотой систр богини в ее руках настораживал. Не слишком ли увлеклась царица в своем желании быть живой богиней и мировой владычицей?

Праздник Дарения был обставлен как самый торжественный ритуал. На царском помосте теперь красовались два золотых трона. Второй был занят Антонием в костюме Диониса. Рядом с ним на четырех креслах располагались дети. Рим увидел в этом символ четырех сторон света, захваченных теперь Египтом. Антоний, наверное, потерял разум? Он делит мир по своему усмотрению между детьми, которых признает законными наследниками!

Для последнего удара Октавиану пока не хватало только того, что на его стороне не было армии. Армия поддерживала Антония. А раз так, соперник мог не считаться с мнением и настроением римского населения.

Антоний понимал, что такая поддержка не будет вечной. В конце 33-го г. истекало второе пятилетие триумвирата. Это означало, что Октавиан лишается законного права на власть. Антоний тоже не мог надеяться на продление полномочий на следующий период. Подобное положение, однако, не пугало Повелителя Востока. В его руках были несметные богатства и ресурсы могущественной державы, он спокойно смотрел в будущее, осознавая, что именно он сейчас может оказать на политику в мире решающее воздействие. С его мнением и его решениями не могли не считаться.

Наверное, не без его участия консульство на 32 года получали два его близких друга – Гай Соций и Гней Домиций.

Борьбу за владычество над миром будут отныне вести Октавиан и Антоний.

Они были когда-то соратниками в борьбе против врагов Цезаря, потом конфликт был предотвращен путем создания триумвирата. Теперь каждый закончил свои войны, и осталась только одна непримиримая борьба – за власть.

И Октавиан получил возможность сделать первый шаг к открытой борьбе. Повод для этого дал сам Антоний.

1 января 32 г. консулами стали Гней Домиций и Гай Соций. Оба они принадлежали к числу сторонников Антония. Они на все лады превозносили Антония и осуждали Октавиана. При таких обстоятельствах карьера Октавиана могла завершиться бесславно.

Заседание сената

На заседания сената он теперь являлся не всегда, передавая преданному ему народному трибуну Нонию свое право накладывать вето на любое постановление сената, парализуя слишком решительные намерения новых консулов.

Но вот по просьбе самого Октавиана было созвано заседание, приглашение на которое получили не все. С его стороны это было незаконно, так как никакой официальной должности он уже не занимал. Однако сенаторы предпочли явиться. Незаконным был и следующий поступок – Октавиан вошел в зал заседаний в окружении друзей и легионеров, в руках которых были мечи и кинжалы. Причем спрятаны они были так небрежно, что при желании их мог увидеть каждый. Октавиан выбрал место между двумя консулами, что тоже было нарушением правил.

В жарком споре были высказаны многие противоречивые мнения о последних событиях в Египте.

Странно, но сенаторы не боялись высказываться против Октавиана. Может быть, многие уже видели развал в триумвирате и осознавали недолговечность этого союза.

«Я думаю, – Октавиан говорил тихо, но очень твердо, взвешивая каждое слово, – я думаю, пришло время обсудить события, которые давно не дают покоя многим разумным гражданам Рима. Именно сейчас представился случай доказать, что миру грозит смертельная опасность со стороны Египта».

Сенаторы молчали, и в их молчании Октавиан не угадывал ни согласия, ни противоречия. Он вдруг неожиданно для себя понял, что в душу закрадываются леденящий страх и неуверенность. Что происходит, ведь он готовил эту речь несколько дней. Он собрал только самых преданных ему людей, которые не боятся высказывать свои мысли, которые готовы выступить вместе с ним при любом раскладе власти. «Там, на Востоке, Антоний щедро раздаривает земли, завоеванные Римом. Дарит он их детям царицы Клеопатры. От века в век не принято было совершать такие действия по отношению к чужеземным правителям. Антоний превращается в египетского прислужника». Молчание сенаторов теперь вдохновляло Октавиана. Они не протестуют, значит, соглашаются. Голос его окреп от уверенности в собственной правоте. «На днях мне сообщили о чудовищном случае в Александрии. Впрочем, чудовищно все, что происходит там. Под влиянием этой распутной царицы римляне теряют голову и совершают позорящие их безумства. Известный нам римский гражданин, уважаемый гражданин, явился на пир „Неподражаемых“, как они себя называют, вымазавшись с ног до головы синей краской. Он надел на голову шутовской венок из тростника, а к ягодицам прицепил хвост дельфина». Антоний заметил, как на лицах сенаторов улыбка сменялась недоумением, а потом негодованием. «Затем он совершенно нагой исполнил пантомиму, в которой стоял на коленях перед Антонием и распутницей, изображая морское божество, кувыркающееся в волнах...» – Антоний замолчал, переводя дух. Среди присутствующих прошелестел возмущенный шепот, и несколько человек недоверчиво переглянулись: «Прости, Октавиан наше сомнение, но эти известия пришли от надежных людей?» Октавиан не успел ответить, поднялся сенатор Светоний: