– Мне казалось, она хотела посмотреть, к чему это приведет. Ну и намудрили! Так или иначе, бери пример с Рен: дважды – двадцать лет назад и вчера – она дала ему отпор. Почему у тебя не сработал этот инстинкт?
– Потому что тогда у меня не было бы такой невероятной дочери, моя радость.
«Бедняжка, она и впрямь так думает! – мелькнуло в голове Эписен. – Интересно, до каких лет мне придется ее опекать?»
Доминика поселилась в своей бывшей девичьей комнатке, а Эписен с первого взгляда влюбилась в чердак, куда втащили кровать и письменный стол. Старики, счастливые оттого, что могут общаться с дочерью и внучкой, за ночь помолодели лет на пятнадцать.
И началась новая жизнь.
По утрам Эписен ходила в коллеж и вскоре стала там знаменитостью. Она блестяще успевала по всем предметам и пользовалась всеобщей популярностью. Если бы ее одноклассникам кто-нибудь рассказал, что в своем парижском коллеже она отказывалась перемолвиться с кем-то хоть словом, они бы не поверили.
После уроков она звонила адвокату и узнавала, на каком этапе находится дело о разводе. Процесс по вине ответчика двигался крайне медленно. Наконец адвокат Клода заявил, будто швырнув им кусок:
– Моему клиенту наплевать!
Эписен ответила, что ее это не удивляет, однако ее мать не разделяет такую точку зрения. Она позвонила Рен Клери и самым что ни на есть естественным тоном попросила ее дать показания.
– Можете на меня рассчитывать, – заверила дама.
Когда Доминика возвращалась с работы, Эписен подсовывала ей бумаги, которые та подписывала, едва просмотрев. Но избежать очной встречи было нельзя. Эписен сопровождала мать и не отходила от нее ни на шаг. Вид Клода вызвал у них шок: за восемь месяцев он одичал настолько, что его невозможно было узнать. Успешный, смотревший когда-то на всех свысока бизнесмен теперь превратился в жалкого, сникшего субъекта с потухшим взором. Доминика потупилась.
– Как ты ловко устраиваешь все с разводом, – заметил он. – И вообще, в прекрасной форме.
– Это мы устраиваем все с разводом, – ответила Эписен. – Я тоже с тобой развожусь.
По решению суда Клод оставлял жене и дочери все, что имел. «Это не развод по взаимному согласию, – заявил адвокат, – а развод-завещание. Мой клиент завещает вам все еще при жизни».
«При жизни» следовало понимать почти буквально. Клод Гийом практически не принадлежал к миру живых. Руководство «Терраж» он доверил своему коллеге, человеку осмотрительному и дальновидному, который великолепно справлялся с ролью вице-президента.
Доминика и Эписен заехали на улицу Бургонь за своими вещами. Квартира была страшно запущена, казалось, здесь проживает бомж в состоянии глубокой депрессии. Хозяин явно вылезал из кровати только ради того, чтобы впустить разносчика пиццы. Но похоже, к ней он почти не прикасался, повсюду валялись раскрытые коробки с остатками пиццы. Исходивший от них запах гнили и плесени нимало не смущал хозяина квартиры. Даже появление женщин не вызвало у него никакой реакции: Клод продолжал пустым взглядом смотреть в телевизор.
Застыв на пороге, пятнадцатилетняя Эписен подумала, что никогда больше не увидит отца. При этой мысли она испытала огромное облегчение.
Несколько месяцев подряд Доминика все никак не могла покончить с прошлым. Она продолжала пережевывать детали бракоразводного процесса. Ни с того ни с сего она задавала дочери такие вопросы:
– Почему тогда, пятнадцатого сентября, мой патрон не спросил у меня, действительно ли все так, как объявил ему Клод?
– Потому что Клод втерся к нему в доверие.
– А как Клод мог догадаться, что шеф не будет ничего проверять?
– Потому что ты была сдержанной и закрытой девушкой, с которой не просто поддерживать беседу.
– Почему у тебя всегда наготове верный ответ?
– Потому что, если посмотреть на все издалека, эта история шита белыми нитками.
Они больше не говорили «твой отец» или «твой муж», но – Клод.
– На латыни Клод означает «хромой». Противоположность тому, кто крепко стоит на ногах, – заметила Эписен.
Однажды, когда Доминика в очередной раз переливала из пустого в порожнее, дочь сказала:
– Давай сменим тему. Ты ведь выиграла процесс.
– Невозможно выиграть бракоразводный процесс. Это всегда утрата.
Эписен не была согласна с этим аргументом и стояла на своем:
– Не важно, что это была за партия. Все равно выиграла ее ты.
– Как ты можешь так говорить? Клод унижал меня двадцать лет.
– Нет, он тебя обманывал. А ты сама была слишком честна, чтобы заподозрить подобные махинации.
– Дело не только в этом. Я его любила. Как можно простить того, кого ты так любила, а он тебя использовал?
Девушка задумалась.
– Радуйся, что ты вообще любила, мама. Тот, кто любит, всегда сильнее. И вот тебе доказательство: сравни свое здоровье и состояние Клода.
– Он тоже любил…
– Нет, Рен права: это не любовь, это одержимость, навязчивая идея. Вот у тебя куда более веские основания мстить, но ты не зациклена на мести.
– А откуда ты знаешь, может, я все еще его люблю?
– Я знаю тебя. Посмотри: этот идиот, гонимый жаждой мести, пустил под откос свою жизнь. Рен на это наплевать, так что он ничего не добился. Что касается тебя, ты всегда вела себя безукоризненно, и вот твой враг повержен.
– Хуже всего,