Читать интересную книгу Повторение пройденного - Сергей Баруздин

В эту ночь мы похоронили Сашу. В эту же ночь мы узнали по радио из Москвы, что Берлин полностью капитулировал.

— А что, если мы… ну, распишемся. Или, как это называется? Тогда…

Я говорил всерьез. Пусть война, пусть мы на фронте, но и тут — наша власть. Для меня она в высшем своем выражении — майор Катонин. Для Наташи…

— Правду я говорю. Хочешь, к нашему комдиву пойдем, хочешь, к твоему полковнику, как его фамилия — Шибченко?

Я говорил, чтобы не только как-то успокоить ее и ответить на ее «а что теперь будет?», произнесенное вот уже дважды: тогда в Лигнице и теперь в Ризе. Война кончается. Берлин позади. Он капитулировал и, значит… Ну сколько можно ждать? Хватит всего: и разговоров, и шуток, и глупых острот! Неужели нельзя решить всерьез того, что всерьез?..

Город был наводнен союзниками, но не теми, кто пришел в Европу с долгожданным вторым фронтом. Эти союзники, освобожденные из немецких лагерей нашими, надевшие форму и старые воинские регалии, не представляли сейчас никаких армейских соединений, а ждали. Ждали нашего очередного прорыва на Эльбе. Ждали, чтобы наконец-то попасть к своим.

— Что же ты молчишь?

— Я просто рада, что мы опять увиделись… И что ты… здоров! — Она улыбнулась. — А ты чудо! Разве мы уже не расписаны?.. — Она показала на реку: — Смотри, как красиво!

Через Эльбу по понтонному мосту шли войска и техника. Там, за рекой, — плацдарм, на котором мы работали вчера, и позавчера, и сегодня утром. Из Берлина мы сразу же попали сюда, и хорошо — здесь я встретил ее. А ведь я не видел Наташу даже в Берлине.

— «Вильгельмина». — Наташа прочла вслух название одной из самоходных барж. Их было много, и все стояли на приколе: «Вильгельмина», «Любек», «Дрезден», «Валькирия», «Росток», «Барбара». — А городок какой… — добавила она.

Да, городок Риза ничего, но не о нем думала сейчас Наташа. И я думал не о нем.

Как все просто было в Москве, и — смешно! — что тогда это казалось совсем не простым. Не просто было позвонить по телефону, или дождаться ее у Дома пионеров, или поехать на Пятницкую, или назначить встречу у наркомата на Петровке. А ведь как это просто в сравнении с сегодняшним… Мы не виделись неделями, не знали ничего друг о друге, и вот она сказала: «И что ты… здоров». Здоров! Я знал, что она хотела сказать: «Жив». А я? Я смотрел сейчас на нее и не верил своим глазам и самому себе. Мы оба, может, самые близкие люди в этой Ризе.

— А у вас как сейчас? — спросила она.

— Развертываемся и свертываемся по десять раз в сутки, — сказал я. — Вот Саша… А раньше Шукурбек…

О гибели Шукурбека и Саши я уже рассказывал ей. Она все знала. И сейчас я клял себя: зачем опять? Вспомнил Сашу, Шукурбека, а она теперь вспомнит Геннадия Васильевича? Зачем? Зачем?

— А ты ничего не слыхал о новом немецком оружии?

Слава богу, она говорит о другом и спасает меня.

— О каком?

— О бомбе какой-то. Как она называется? На энергии урана.

Она говорила о том, о чем мы слышали уже не раз. Там, перед Одером, и после. Но мало ли о чем говорили? Какие слухи не ходили в это время?

— Слышал, а что?

— Да, вспомнила. Атомная она называется. Атомная бомба. Знаешь, что Гитлер сказал недавно? «Да простит мне бог последние четыре дня войны».

— Да, да, — сказал я, вспомнив, что слышал и об этом.

— Так вот, он эту бомбу имел в виду. А американцы выкрали, говорят, эту бомбу, и не только бомбу, а и ее изобретателей!

— Здорово! Представляешь, теперь они их же бомбу против немцев применят!

Мы жили иллюзиями.

Меня окликнули.

Младший лейтенант Заикин галантно извинился перед Наташей:

— Простите, коллега младший лейтенант.

— Вот, а ты говоришь! — сказала мне Наташа, хотя я ничего не говорил.

— Построение дивизиона. Комдив приказал. Из корпуса будут. — Заикин говорил загадками.

Через пятнадцать минут мы стояли на площади перед кирхой. Командир корпуса называл фамилии:

— Майор Катонин.

— Служу Советскому Союзу!

— Капитан Сбитнев.

— Служу Советскому Союзу!

— Капитан Викулов.

— Служу Советскому Союзу!

— Старший лейтенант Федоров.

— Служу Советскому Союзу!

— Рядовой Ахметвалиев.

— Погиб смертью храбрых!

— Рядовой Цейтлин.

— Служу Советскому Союзу!

— Ефрейтор Протопопов.

— Служу Советскому Союзу!

— Рядовой Баринов.

— Погиб смертью храбрых!

— Сержант Кочемасов.

— Погиб смертью храбрых!

— Служу Советскому Союзу! — звучало на площади. И еще: — Погиб смертью храбрых!

И опять не было среди всех только одной фамилии — лейтенанта Соколова.

Он стоял с нами в строю, он кричал после речи командира корпуса «ура!», как и все мы. Он поздравил нас после команды «разойдись!».

А мы… Мы прятали глаза в сторону…

— Слушай, как ты считаешь, мы завтра еще проторчим тут?

— А кто его знает. А что? Случилось что-нибудь?

— Да нет. Ничего особенного. Май, понимаешь ли, так пора посылочку тряхнуть домой. Сейчас в наряд. Думал, завтра утречком…

Володя сверкал глазами и медалью «За боевые заслуги».

— Пора старичков порадовать с Берлином. И потом, как думаешь, если я за Сашку пошлю? Пока там до полевой почты сведения дойдут, а у меня, понимаешь ли, как раз на две посылки. Ему-то что сейчас… Все равно…

— Ну и сволочь же ты! — Я не выдержал. — Барахольщик! Мерзавец!

— По машинам! — донеслись до нас слова комдива.

— По машинам! — повторил Заикин.

На улицу выскочил Соколов:

— Быстро давайте! Собирайтесь! Быстро!

Мы считали, что едем за Эльбу. И верно, выехали на набережную, но возле понтонного моста творилось непонятное: наши войска двигались обратно в Ризу. Почему? Ведь там, впереди, должно состояться наступление. Там готово все, даже довольно приличная опорная сеть, над которой мы трудились трое суток. По опыту предыдущих работ мы знали: такая опорная сеть и привязка готовятся для серьезных прорывов. Что же случилось?

Ни Заикин, ни Соколов ничего не знали.

— Союзнички, — мрачно бросил Катонин во время очередной остановки.

Теперь мы двигались влево по берегу Эльбы. Риза позади. Вокруг — красиво, но, когда обстановка неясна, красота как-то не воспринимается. Крутые берега. Сосны. Песчаные холмы. Отменная дорога. Красиво! И все же…

— А что — союзники?

— Что, что! — не выдержал Заикин. — Место уступаем.

— А наступление? Наше?

— Разведка боем была. Драпанули фрицы, а там — и американцы. Теперь нашим команда: до Эльбы американцев пустить. Вот и…

Кто-то удивился.

Кто-то не расслышал.

Кто-то дремал.

Кто-то матюгнулся.

— Разговорчики! Хватит душу травить! — не выдержал Соколов, разбудив дремавшего рядом с ним Володю.

— Что? — Тот даже подскочил и пытался схватиться за карабин.

— Отдыхай, отдыхай, — мягко сказал Соколов. — Ничего. Показалось.

…Шел дождь. Низко висел туман. Гор не видно, но они где-то рядом с нами. Горы, холмы, высокие, как летом, травы. Мы промокли насквозь и в этих травах, и под дождем.

— Какая сейчас работа!

Ребята ругались. Ругались офицеры. Но дело делом: впереди Мейсен, в нем засели фольксштурмовцы.

— Что еще за Мейсен? — недоумевал Вадя. — Берлин взяли — и вдруг?

Его услышал Соколов:

— Не хныкать! И так мокро. А Мейсен, к вашему сведению, город, и немалый…

Мы выполняли функции пехоты. И не только мы — рядом артиллеристы, саперы, наводившие переправы на Эльбе, новички двадцать седьмого года, не догнавшие свои будущие части. Мы ползли вдоль дороги по прохладной мокрой траве навстречу редким выстрелам.

Сто метров. Выстрелы и разрывы фаустпатронов не стихали.

— Не стрелять! Была команда не стрелять! — басил Соколов. Он, кажется, простужен, и мы с трудом узнавали его голос.

Но никто из наших и не стрелял.

В темноте я наткнулся на что-то холодное и мягкое, и только когда прополз мимо, понял.

— Фриц какой-то, готовый уже, — сплюнул Володя, ползший по соседству со мной.

Теперь мы видели город. Кирхи среди гор и крыши домов, асфальт в свете разрыва, еле заметные огни в редких окнах. Слышно, как устало шелестит листва деревьев, и опять вспышки — одна, другая, третья. Откуда-то сверху, из города. Это — по нас.

Вадя сопел, тяжело дышал.

— Наверно, глупо вот так погибнуть здесь, после Берлина? А? — произнес он, когда мы залегли по команде комвзвода возле какой-то ограды. — А я и про медаль маме не успел написать.

— Брось глупости!

Вадя промолчал. Но я знал, о чем он думал: «А Саша?»

Позади нас на дороге раздался цокот копыт, ржание и стук колес.

— Теперь всё в порядке, — весело произнес комвзвода.

— А что, товарищ лейтенант? — оживился Вадя.