Читать интересную книгу Сначала было весело - Алексей Зубко

– Забирай эту, – не оборачиваясь, бросил Вольдемар. – А мне некогда.

Карлик удивленно кривит бровь. Он-то ожидал возражений, недовольства.

– Хорошо. А потом ее куда?

– Туда.

– Ясно, – кивнул Господин Кнут и приказал мне: – Пошли. Поди не перетрудилась, не грех и отработать пропитание.

Карлик, оставив дверь приоткрытой, отступает в глубь коридора.

Обернувшись, я обнаруживаю, что Вольдемар уже склонился над аквариумом, выбирая очередную жертву творческого вдохновения. Выжигательный прибор, пристроенный на угол стола, едва слышно потрескивает, накаляясь.

Не сказав ни слова, выхожу. На душе мерзко. За человека не считают.

Захлопнув за мной дверь, надсмотрщик проворно топает в направлении камер.

Дверь, отделяющая блок кухни и комнаты Вольдемара от прочей части подземелья, уже открыта во всю ширину.

Господин Кнут решительно проходит через нее.

Значит, мне не завтрак готовить придется…

Приближаемся к туалету и банно-прачечному комплексу.

Не замедляя шаг, карлик сворачивает налево.

«Он все знает», – я обмираю. Желание сесть на пол, закрыть голову руками и… будь что будет – становится нестерпимым.

Но страх настолько силен, что тело продолжает двигаться на автомате, не согласуя действия с разумом. Шаг, еще шаг…

Поворот – замираю.

Тело Феди лежит на полу. Вместо лица – черная кровавая каша, из которой нелепо выступают белесые кости и обнаженные по самые десны зубы. Ярко блестит золотая коронка. Сквозь рваные раны на груди проступают дуги ребер. Из распоротого живота вывалились зловонной кучей клубки сизых внутренностей.

Что я наделала…

Неожиданно сильный рвотный позыв бросает на колени.

Желчь обжигает носоглотку.

Сквозь кашель я различаю хохот карлика.

– Какие мы нежные, – презрительно кривится плешивый Призрак, пристроившийся у шкафа. – Ты зачем ее привел?

– А ты сам хочешь с обглодышем мараться? – с ухмылкой поинтересовался Господин Кнут. – Я вот лично такого желания не имею. Худосочная, проблевалась?

– Да, – зажимая рот ладонью, просипела я, не уверенная в окончательности победы воли над желудком.

– Тогда бери мешки и упаковывай тело.

Не понимая происходящего, но повинуясь въевшемуся в кожу страху, поднимаюсь на ноги и бреду к телу Феди. Стараюсь не смотреть на развороченный живот, на бесстыдно выставленное на обозрение сморщенное мужское достоинство, на изуродованное лицо. Но взгляд словно магнитом тянет, тянет…

– Сами справитесь? – интересуется Призрак, позевывая.

– Иди, – машет карлик. И набрасывается на меня: – Чего таращишься, дура! Вон мусорные пакеты лежат – возьми. Тебе еще полы здесь мыть и стены. А времени в обрез. Шевелись!

Вздрогнув, поднимаю рулон одноразовых мусорных пакетов.

– Ты сам Великой Екатерине доложишь? – бросает в спину приближенной к Старухе особе карлик.

– Про труп?

– Да. И что нужно крыс срочно потравить, а то и в жилой сектор могут полезть. Не знаю, как ты, а я не хочу проснуться оттого, что какая-то прожорливая тварь грызет мое лицо. Оно мне дорого как память о папе, которого я не знал.

Не сразу, но смысл сказанного просочился в одеревеневший от страха мозг. Крысы. Они думают, что Федю загрызли крысы. А это значит, они не знают, что к этому моменту он был мертв. И выходит…

Что следует из подобного умозаключения? В голове никак не хочет формироваться мысль. Но страх, ворча, ослабляет хватку ледяных пальцев.

Засовывая окровавленное тело в мешок, я отчего-то вспоминаю нашу первую ночь. Все вышло так нелепо и от этого даже мило. А потом перед глазами встала последняя ночь. Не вчерашняя, а та – в палатке. Гадкое чувство удовлетворения довольно попискивает в глубине души.

Застывшее тело не желает помещаться в мешке. Мешают разведенные в стороны руки.

– Почему ты так долго? – нервно торопит Господин Кнут, словно домашнего любимца поглаживая пристроенную на изгибе локтя плеть.

– Не сгибаются, – усердно кряхчу я.

Карлик несколько мгновений рассматривает меня, затем опускает взгляд на тело.

– Ломай.

– Но… – растерялась я.

Пройдясь плетью по моим ребрам, надсмотрщик берет с полки пилу. Ту самую, которой, по словам Феди, я должна была перепилить цепь.

– Не можешь сломать – пили. И быстро!

Зажмурившись, я с остервенелым отчаянием рванула инструмент на себя. Хищно скалящее зубы полотно завибрировало, загудело.

Правая рука опухла, посинела и болит, но я отчаянно терзаю холодную плоть.

– Проклятые крысы, – вздыхает карлик, отворачиваясь.

С первого раза попасть в сустав не получилось, приходится расширять распил.

Меня опять тошнит, но пустой желудок выдает наружу лишь тоненькую струйку едкой желчи.

Обтерев губы о плечо, принимаюсь за вторую руку.

Если бы кто-нибудь месяц назад сказал мне, что я смогу отпилить руку трупу – не поверила бы. Да я сознание от одной мысли об этом потеряла бы. А теперь… Хотя чему удивляться? Ведь я этот самый труп и сделала. Из живого человека. Пускай, спасая собственную жизнь, пускай подлеца, но ведь живого же…

Справилась – отпилила.

Загадочная штука человеческая психика. Млеть от одного вида крови и умудриться расчленить труп, холодеть при обыкновенном бытовом хамстве и целенаправленно перерезать человеку горло.

Затолкав руку в мешок, затягиваю горловину.

– Готово.

– Оттащи пока туда. И начинай мыть.

– Вода нужна, – сообщаю я, с трудом волоча тяжелый мешок по каменному полу.

– Пошли.

Бросив бренные останки Феди, бегу за карликом.

Открыв ногой дверь в банно-прачечный комплекс, он кивает:

– Ведро и тряпка. Воду из крана в ведро, тряпку в воду. И мыть!

От холодной воды руку пронзает огнем. С губ невольно срывается стон.

– Что с рукой?

– Вольдемар немного… укусил, – отвечаю я, поднимая полное ведро.

Господин Кнут никак не реагирует, видимо, потеряв интерес к данному вопросу. Меня это более чем устраивает.

Кровь с камня отмывается плохо, но от воды он потемнел и на время пятна стали почти незаметными.

– Чтобы убрать следы, нужно какое-нибудь моющее средство. Пятновыводитель.

– Потом, – отмахивается карлик, доставая из передника часы и некоторое время внимательно изучая расположение стрелок. – Давай ведро, а сама тащи мешок. Времени нет.

Полиэтилен выскальзывает из влажных пальцев, левая рука почти не действует. Не миновав и половины коридора, мешок протерся и начал расползаться. Пришлось возвращаться за новым и натягивать его поверх протершегося.

– Быстрее, – поторапливает карлик, нервно приплясывая. Плеть вторит хозяину подергиванием.

Я тащу изо всех сил. Дотащив до того места, где пол покрыт ковролином, перевожу дыхание. Перед глазами кружат в хороводе светлячки. Дальше будет легче. Полиэтилен неплохо скользит по синтетическим волокнам.

– Поторапливайся.

К чему такая спешка? Самая очевидная причина – гостей ждут. Не местных, этих трупом не смутишь. А это значит, верны мои предположения о том, что выход из подземелья располагается за находящимися в нескольких метрах злополучными дверями. Вот только почему у Вольдемара нет ключа от них? Если не доверяют, то Старухин сынок для моих целей бесполезен. А какой чудесный сон был…

– Затаскивай, – приказывает надсмотрщик, удерживая дверь. – Брось за стиральной машинкой.

Выполнив распоряжение, пошатываясь, выхожу в коридор.

– Иди в камеру, – велит карлик, направляясь обратно к выходу. Обернувшись, чтобы удостовериться, что я выполняю его приказ, исчезает за поворотом.

Пройдя через пустую дежурную комнату надзирателей, обнаруживаю Мордоворота, прогуливающегося вдоль камер.

В руках бокал вина, на лице мечтательное выражение.

Заметив меня, он снимает с пояса связку ключей.

Щелкает замок.

– Заходи.

Проскользнув в камеру, выброшенной на берег каракатицей распластываюсь на кровати.

Усталость наваливается, словно кузнечный молот. Одним махом и со всей силой.

Гуп!

Последнее время жизнь часто демонстрирует, что она большой специалист по нокаутам.

Лежу, раскинув руки, в груди печет, а перед глазами, сквозь пелену навернувшихся слез, скалит зубы изъеденное крысами лицо Феди. Молча. Ни звука не доносится из его горла, хотя распухший язык и шевелится. «Ты сам виноват», – твержу, мысленно моля призрак исчезнуть.

С этой мыслью сознание соскальзывает туда, где сны иррациональны, и от этого кошмары во сто крат ужаснее. Один плюс – по пробуждении их не вспомнить.

Часть 3. Отчаяние

Человеческая жизнь – это строение, которое мы возводим из кирпичей-поступков. Каждый хочет выстроить дворец или хотя бы замок, вот только выходят все больше гробницы.

20. Оргия

– Всем построиться у решетки! – разносится по коридору басовитый голос Мордоворота, порождая многочисленное эхо.