Прутья решетки показались поставленными дико тесно, я протиснулся с великим трудом, обдирая бока и с сильно колотящимся птеродактильим сердцем, даже кости скелета кое-где сдвигал, но надо было торопиться, в коридоре послышались приближающиеся шаги.
Я рухнул на пол, но быстро перетек в личину человека. Дверь открылась, я поднялся с самым раздраженным видом, отряхнул брюки.
Зигфрид бросился ко мне, протягивая руки.
— Ваше высочество!
— За ковер запнулся, — сказал я зло. — Понастелили тут всякого… Кстати, хорошо, что зашел. Или у тебя дело?
— Дело, — ответил он кротко и, понизив голос, добавил: — Я проверил здесь все, что смог, Норберт помогает, хотя у него своих дел… Нас маловато здесь, ваше высочество. Им стоит только навалиться…
— Ты им не доверяешь?
Он ответил с неловкостью:
— Честно говоря, нет.
— Почему?
— Чутье, — ответил он шепотом. — Что-то такое носится в воздухе…
— Хорошо, — сказал я и увидел удивление в его глазах, — как и сказал, утром вернемся в наш лагерь. Здесь… неудобно со связью, а почтовых голубей у нас почему-то нет.
Он отступил на шаг и, прежде чем скрыться за дверью, сказал с облегчением:
— Коней оседлаю рано утром.
— Не просплю, — пообещал я.
Уже ступив в коридор, он придержал дверь, чтобы мне было слышно, и спросил кого-то враждебно:
— Что надо?
В ответ прозвучал задиристо трепещущий голосок Квиллионы Шелкоперой:
— Я к его светлости принцу…
— Он уже спит, — отрубил Зигфрид. — Без задних ног!
Я подал голос:
— Ладно, пусти ее на минутку. А потом в шею, понятно.
В щель проскользнула Квиллиона и заговорила быстро-быстро:
— Ваше высочество, умоляю, я только на минутку! Вы обещали составить мне протекцию в Академию Магии…
— Какой магии? — сказал я грозно. — Я борец с магией! У меня там академия благородной алхимии, матери всех наук, прародительницы химии, физики, магнетизма и биохренетизма… в смысле, бихевиоризма!..
Она прокричала в страхе:
— Да-да, простите, оговорилась!..
— За такие оговорки на костер тащат, — буркнул я, подошел к столу, быстро начеркал несколько слов на листке и сунул ей: — Держи. Учись усердно.
Она жадно ухватила обеими руками, отступила на шаг, посмотрела в сторону двери, мне почудилось, что видит сквозь толщу дерева прохаживающегося взад-перед Зигфрида, затем обратила взор в мою сторону.
— Спокойной ночи, ваше высочество, — проговорила она спокойно и крайне вежливо. — Хотите, я уговорю леди Амону не страшиться вас?..
— Зачем? — спросил я.
— Она придет к вам в постель…
Я отмахнулся и сказал небрежно, даже не покраснев от наглой брехни:
— Знаешь, я люблю спать один. Никто не лягается, не стягивает одеяло…
— Но… как же утехи?
— Да ерунда, — сказал я. — Ради пятиминутной, ну пусть чуть дольше, утехи терпеть потом всю ночь неудобства? А выгнать вроде бы неудобно, я же галантерейный и учтивый, сам удивляюсь такому выверту… Я и вежливость, представляешь?
Она помотала головой.
— Не представляю.
— Ну вот, — сказал я, — потому и не терплю женщин… в моей постели.
Она уже взялась за ручку двери, на мордочке удивленное выражение, брови взлетели на середину лба.
— Что, правда?
— Истинная, — сказал я. — Если хочешь, можешь сама остаться. А потом я тебя сгоню на тряпочку. Тебя можно.
Она сказала язвительно:
— Какая заманчивая перспектива! Конечно же, я… остаюсь. Меня еще никто не сгонял на тряпочку.
— Я так и думал, — сказал я бодро, — что именно на это и клюнешь, как золотая рыбка.
Все-таки она молодец и вся из себя тактичное чудо, даже и не старалась разыгрывать невинность и целомудрие, вообще-то для начинающих ведьм это стыдный недостаток, потому легко выскользнула из платья, а потом так же легко и быстро забралась под одеяло, даже не побахвалилась ладным, крепко сбитым телом.
— Ну? — сказала она через пять секунд.
— Что? — спросил я. — Ах да… ну ты даешь, прям как жена, напоминающая про осточертевшие супружеские обязанности!
Она сказала просительно:
— Просто хочу побыстрее миновать эту обязательную процедуру. Я же ради интересного общения с вами, ваше высочество, это обещает быть увлекательным, вы же необыкновенный человек! Но что делать, если с мужчинами без этой прелюдии ну никак, у вас же все мысли куда-то деваются!
— Ну, — сказал я великодушно, — со мной можно поговорить и сперва…
Она вздохнула:
— Да, но не о том будете говорить, уже знаю. Так что давайте на потом?
— Как скажешь, — сказал я. — Иду тебе на уступки! За это мне какие-то бонусы, скидки…
Она покорно вздохнула, повернулась на спину и раздвинула ноги. На лице терпеливое ожидание момента, когда можно будет поговорить с человеком, который привел огромную армию, имеет великую власть и, главное, так много знает и умеет всякого, в том числе и в такой удивительной магии.
— Кстати, — сказал я, не дожидаясь, когда восстановится дыхание, — мне кажется, этот маг Личфильд не слишком охотно делится с тобой секретами колдовства?
— Не слишком, — ответила она, глаза ее остались такими же чистыми и ясными. — Но это же так естественно… Кстати, слезьте с меня, ваше высочество, вы такой тяжелый!.. Никто не любит делиться своими тайнами, потому магами становятся очень не скоро.
Я скатился с нее и сказал, глядя в потолок:
— Странно, а вот я поделился бы очень охотно. Больше нас, больше наша мощь…
Она быстро повернулась на бок, глаза ее зажглись восторгом и надеждой.
— Правда, поделились бы?
— Конечно, — заверил я. — Огонь не гаснет, когда от него зажигаются другие! Кстати, классные сиськи.
— Ой, — прошептала она. — Это же просто невероятно…
— Что, сиськи? — спросил я. — В самом деле классные. Невероятно почему, что ты красивая женщина? Наверное, с мужчиной я бы делился секретами магии не так охотно. С другой стороны, в нашей Коллегии Алхимии все маги, колдуны, чародеи и волшебники работают сообща…
Она вспискнула:
— Разве такое возможно?
— Это уже работает, — сказал я гордо. — В Геннегау, столице королевства Сен-Мари, в огромном замке совместно работают лучшие из магов не только Сен-Мари, но всех окрестных. Не веришь? Туда я тебе и дал рекомендацию. А так как я и есть главный основатель, покровитель и наставник, то тебя примут без вопросов… А сиськи, да, просто чудо.
Она сказала торопливо:
— Вы, как паладин, умеете заживлять раны соратникам, но как насчет сотворения еды? Это уже не паладинство, а магия!.. А это с паладинством несовместимо!
— Кто сказал? — спросил я. — Кстати, классные сиськи.
— Спасибо, — сказала она и поспешно натянула одеяло до подбородка, — все говорят, что несовместимы. Священники… да и маги.
— Никто из них не обладает монополией на истину, — ответил я, — хотя каждый старается стать посредине и взять на себя функции посредника. Если церковь что-то утверждает громко и уверенно, это вовсе не значит, что так утверждает сам Бог…
Она тяжело и глубоко вздохнула, одеяло снова весьма сползло, а она, не замечая, сказала тихонько и трусливо:
— А… как на самом деле?
— Никто не знает, — ответил я горько. — Ищем на ощупь. И часто ничего не видим во тьме, кроме вот таких сисек…
Она буркнула:
— Вы про них уже говорили.
— Да? Ну это нормально, мы всегда про них говорим.
— А церковь тоже во тьме?
Я подумал, ответил со вздохом:
— Церковь ведет народы в нужную сторону. Но не самой прямой дорогой, а где по камням, где по зыбучим местам… потому что сама на ходу отыскивает дорогу… Да, сиськи в самом деле классные.
Она покорно вздохнула, мужчины с голой женщиной вообще не могут говорить о чем-то интересном, я еще герой, но и у героев есть пределы, я все понял по ее обреченному взгляду и, сделав умное лицо, сказал веско:
— Склонность к сексу, насилию и даже зверству есть в каждом из нас. Но лишь самообладание является критерием человечности.
Она обалдело раскрыла хорошенький ротик.
— Это… вы к чему, ваше высочество?
— Умничаю, — огрызнулся я. — Показываю свою высокую одухотворенность для контраста. А ты не ценишь, ворона!
— Да я просто не ожидала, — сказала она торопливо. — Все говорят, что вы человек неожиданных решений и поступков. Но я не думала, что настолько!
— Я не настолько, — возразил я, — а то мало ли чего подумаешь. Мы, мужчины, существа ранимые, наше эго задевать нельзя. В общем, если хочешь попасть в нашу Академию Высшей Магии, то…
Она вскрикнула и прижала кулачки к груди. Я начал гордо улыбаться, но внезапный лютый холод приморозил улыбку к губам, тело пронзило стужей, словно наше ложе оказалось среди снегов на вершине горы.