Со времени пожара Смоленска началась война, не подходящая ни под какие прежние предания войн. Сожжение городов и деревень, отступление после сражений удар Бородина и опять отступление, пожар Москвы, ловля мародеров, переимка транспортов, партизанская война все это были отступления от правил.
Наполеон чувствовал это, и с самого того времени, когда он в правильной позе фехтования остановился в Москве и вместо шпаги противника увидел поднятую над собой дубину, он не переставал жаловаться Кутузову и императору Александру на то, что война велась противно всем правилам (как будто существуют какие-то правила для того, чтобы убивать людей). Несмотря на жалобы французов о неисполнении правил, несмотря на то, что высшим по положению русским людям казалось почему-то стыдным драться дубиной, а хотелось по всем правилам встать в позицию en quarte илои en tierce, сделать искусное выпадение в prime и т.д. дубина народной войны поднялась со всею своею грозною и величественную силою и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, с глупою простотою, но с целесообразностью, не разбирая ничего, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло все нашествие.
И благо тому народу, который не как французы в 1813 году, отсалютовав по всем правилам искусства и перевернув шпагу эфесом, грациозно и учтиво передают ее великодушному победителю, а благо тому народу, который в минуту испытания, не спрашивая о том, как по правилам поступали другие в подобных случаях, с простотою и легкостью поднимает первую попавшуюся дубину и гвоздит ею до тех пор, пока в душе его чувство оскорбления и мести не заменится презрением и жалостью".
– Презрением и жалостью, – повторил я вслух. – Что ж, презрения у нас к ним хоть отбавляй, но до жалости еще далеко. Но до чего же старик верно указал на трясину, в которую попали еще тогда и из которой все еще не выберемся! Это и называется – гений.
Из кухни донесся голос дочери:
– Что там, папа?
– Классиков читать надо, – изрек я, представляя как скривится мое молодое поколение от этой банальной премудрости. Вспомнил, как меня самого заставляли читать этих классиков и даже заучивать отрывки, я сдавал и тут же все вылетало из головы, как рушатся с трудом взгроможденные всевозможные предметы с плеч и головы эквилибриста, едва скроется за кулисами. – Классиков читать... там есть все ответы.
Дочь заглянула в кокетливом фартушке и с поварешкой в руке, скривилась, увидев толстенный том, которым легко убить взрослого грабителя:
– Все ответы?.. И даже на противостояние с НАТО?
Я кивнул, а она с победоносной улыбкой вернулась на кухню. Гений потому и гений, подумал я, что успел увидеть еще тогда зародыш проблемы и еще тогда предложил решение. Вернее, решение нашел сам народ, а гений это решение обосновал и выдал еще тогда. И вот, сто пятьдесят лет спустя... да какие сто пятьдесят, уже почти двести лет прошло, мы наконец-то решаемся сказать это вслух. Признаться, что прав был один, а не рота, даже не дивизия юристов, дипломатов, аналитиков и политиков.
А рано утром, когда еще не все члены команды Кречета собрались в его кабинете, я набрал на клаве Война и Мiр. Том IV, часть III, 1., ткнул в «Enter», и через пару секунд бешеного поиска на экране появился крупно набранный абзац гениального произведения.
Коган присмотрелся, проворчал:
– Опять боевик... Что-то вы на место министра культуры метите? Свое уже зашаталось?
– Читайте, – сказал я настойчиво. – Читайте!.. Ведь никто из вас Толстого не читал, признайтесь... В школе проходили, да и то по кино с Бондарчуком... Нет, скорее – с очаровашкой Одри Хэпберн. Читайте!
Только Егоров проигнорировал, остальные начали шарить глазами по экрану. Когда все закончили или заканчивали, вон Яузов даже губами шевелит, словно по складам разбирает, я сказал с волнением и горечью:
– С простотою, но с целесообразностью! Не разбирая ничего, поднималась, опускалась и гвоздила... пока не погибло все нашествие. Ну, а если бы мы тогда позволили французам навязать нам свои правила ведения войны? Что было бы?.. Не знаю, но войну бы мы проиграли с треском. Россия проиграла бы!
Егоров отстраненно помалкивал. Яузов кашлянул, сказал с неловкостью:
– Толстой гений... Я не знаток языка или там образов... А вот что посмел сказать такое... Сказать правду!
Коган бросил с нервным смешком:
– А может гениальность в том, чтобы говорить правду? Ну, такое, что на века. И не ту, что по мелочи, а вот такую... Во всяком случае, будем считать, что господин Толстой входит в состав правительства. И тоже подает голос.
Егоров наконец повернулся в нашу сторону. Мгновение прислушивался, поднял руку:
– Поддерживаю предложение господина Толстого. Считаю, что Россия сейчас прижата к стене еще больше, чем была в 1812-м. И мы имеем право наносить удары везде, где достанем.
Коломиец сказал с горящими глазами:
– И черт с ним, что скажет мировое сообщество! Тогда симпатии многих тоже были на стороне просвещенной Франции! У нас-де крепостное право, даже рабство, дикость, цивилизованная Франция придет и наведет порядок... А сейчас – нецивилизованная, но богатая Империя придет и наведет порядок в банковской сфере.
Дверь отворилась, Кречет вошел стремительный как штурмовой танк, брови грозно сдвинуты, но когда посмотрел на нас, в запавших глазах полыхнуло удивление:
– Что это у вас у всех гребни поднялись?
Ответить никто не успел, наперерез бросился секретарь Совета Безопасности:
– Господин президент! Снова в Чечне захвачено двое заложников. Мы уже послали группу из депутатов для переговоров об освобождении, Кроме того с ними вышли на контакт наш вице-премьер по социальным вопросам, председатель комиссии...
Кречет слушал долгое перечисление всех групп, крупных личностей и всех сложных действий, которые могут в конце-концов привести к освобождению заложников, прервал:
– Я скажу ужасную вещь... это не для прессы, ты, Михаил, проследи... но проблеме с заложниками придаем чересчур... Если в благополучной Бельгии это в самом деле трагедия – у них там бельгийцев раз-два и обчелся, то для нашей России, где в одной Москве ежедневно кто-нибудь мрет от голода или бросается с балкона, а уж по всей голодной России... это просто показуха! Да, показуха. Вот, мол, и мы – цивилизованные, боремся за освобождение заложников любой ценой... Черт, я бы за слова «любой ценой» вообще расстреливал!.. Ишь, иезуиты. Запад навязал нам правила игры, по которым мы вообще загнемся. У нас Россия голодает, зима надвигается, города не обеспечены топливом, а если наше правительство поедет всем скопом договариваться с бандитами о выкупе заложников... то зимой вымерзнут миллионы! Да еще от голода помрет миллионов десять...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});