я каким-то образом заставляю их двигаться и ступаю на яхту. Он не следует за мной, просто стоит на тротуаре, скрестив руки и сузив глаза, как будто ждет, что я сделаю что-то безумное, например, спрыгну с борта и попытаюсь убежать.
Может я должна.
Но я не умею плавать, и я не настолько глупа, чтобы думать, что у меня получится.
Сми машет рукой, и я провожаю его взглядом: его мальчишеское лицо и ярко-красная шапочка делают его невинным, как ягнёнок. Я поджимаю губы. Я не уверена, как много он знает, но с меня хватит доверия к людям, которые его не заслужили. Мой желудок бурлит от нервов, руки дрожат, когда я протягиваю руку и открываю дверь, вхожу в гостиную и оглядываюсь по сторонам.
Пусто.
Медленно продвигаясь по дому, я останавливаюсь перед кухонным островом, в нескольких шагах от того места, где красиво лежат ножи, прямо рядом с деревянной разделочной доской. Мои мысли крутятся со скоростью сто миль в минуту. Желание схватить один из них очень сильное, но я должна быть умной, и мысль о том, что сделает Крюк, если найдет меня с оружием, заставляет мое сердце упасть на пол, а по венам пробегает холодок. Я хмуро смотрю на ножи, и в голове проносятся ужасные образы того, как он меня убьет.
— На твоем месте я бы не стал.
Голос заставляет мой желудок подпрыгнуть, и я поворачиваюсь лицом к лицу с голубоглазым дьяволом.
— Крюк.
Он наклоняет голову.
— Ты все еще можешь называть меня Джеймс, если хочешь.
Моя челюсть сжимается, и я скрещиваю руки.
— Я не хочу.
Он кивает.
— Очень хорошо. Сюда.
Его рука ложится мне на спину, и от этого по мне пробегает дрожь, а в основании позвоночника зарождается обида на то, как мое тело реагирует на его прикосновения. Он ведет нас по коридору и открывает дверь в свою комнату, позволяя мне войти первой, а затем следует за мной. Я смотрю на его двуспальную кровать с шелковыми простынями и пушистым бордовым пледом, и боль от сна на холодном каменном полу оживает, заставляя мои кости плакать.
— В умывальной комнате свежие полотенца, и мне доставили платье.
Я поджимаю губы, глядя на него сбоку.
— Откуда ты знаешь мой размер?
Он ухмыляется.
— У меня очень практичная память.
Мои щеки пылают, отвращение скручивается внутри меня. Он лишил меня девственности. Я позволила ему фактически задушить меня до полусмерти, и я доверила ему свою безопасность.
Какая ты жалкая, Венди.
— Что ты хочешь от меня? — спрашиваю я. — Что я сделала, чтобы заслужить это? Я не…
Слова застрявают в моем горле, и моя рука поднимается, чтобы прикрыть свой рот.
Его глаза сужаются, когда он приближается ко мне. Инстинктивно я дергаюсь, задняя часть моих ног ударяется о край его кровати, заставляя меня споткнуться и упасть на матраса. Я приподнимаюсь, опираясь на локти, когда мой взгляд встречается с его взглядом.
Он нависает надо мной, но это не чувственно, как с возлюбленным, а пугающе, его энергия хлещет вокруг него, как гроза, заставляя мои волосы вставать дыбом.
Он так близко, что я чувствую его дыхание, как свое собственное.
— Чего я хочу, — шепчет он мне в губы. — Это чтобы ты перестала играть со мной в дурака, — он прижимается ко мне еще сильнее, в его глазах плещутся эмоции. — Чего я хочу, так это вернуть души мертвых и позволить им полакомиться криками твоего отца, — его нос проходит по моей шее, и я втягиваю воздух, мое сердце бьется так быстро, что голова кружится. — Ты можешь дать мне что-нибудь из этого, Венди, дорогая?
Моя грудь крепко сжимается. Как я могла забыть? Речь идет вовсе не обо мне. Речь идет о моем отце.
— Ты знал, кто он? — лепечу я. — Все это время…
Его губы подергиваются, и он отступает назад, огонь в его глазах исчез так же быстро, как и появился.
— Ты знал, кто я? — вопрос обжигает мое горло, слезы затуманивают мое зрение.
— Конечно, — он собирает невидимые ворсинки со своего рукава. — Я знал, кто ты, как только ты вошла в мой бар.
Мое разбитое сердце трещит от внезапного давления в груди.
Конечно, он знал.
Я киваю, в моих венах поселяется мрачное согласие. Оно густое и влажное, как глубокая грязь, и я знаю, что чем больше я буду бороться, тем дальше опущусь.
— Думаю, теперь я хочу принять душ.
Его брови поднимаются, когда он указывает на ванную.
Я встаю и прохожу в комнату, закрывая за собой дверь. Мои пальцы сжимают металлическую ручку, а голова упирается в прохладное дерево рамы. Я задерживаю дыхание, пока мои легкие не начинают требовать воздуха, но даже тогда я не выпускаю его, боясь, что если я это сделаю, то закричу. Я в замешательстве, мои эмоции тянут меня в тысячу разных направлений. Я не знаю, глупа ли я, что не пытаюсь вырваться, или умна, что пытаюсь разработать план. Я понятия не имею, бросят ли меня после этой ночи обратно в темную и холодную каменную комнату, или он просто убьет меня раз и навсегда.
Это определенно послужит сигналом для моего отца.
А еще есть чувство вины, и оно, вдобавок ко всему прочему, самое сильное. Оно пронзает мой желудок и тянется вверх по груди, пробивая себе путь через мои внутренности, пока не прикрепляется к горлу.
Потому что я чувствую такое чертово облегчение от нахождения здесь. Возможности принять душ. Вдохнуть свежий воздух. Общаться с людьми, пусть даже с человеком, ответственным за все. И что за человек я такой, что чувствую благодарность за хорошее, когда источник этого хорошего — человек, угрожающий всем, кого я люблю?
Все будет хорошо.
В голове проносится воспоминание о том, как я оставила Джона в Рокфордском школе, и слова Крюка — хотя тогда он был для меня Джеймсом — звучат как по нотам.
«Просто помни, что