Читать интересную книгу Специальные команды Эйхмана. Карательные операции СС. 1939—1945 - Майкл Масманно

Даже один из его собственных свидетелей (Винкельман) подтвердил под присягой, что ему не нравилась «заносчивость» Эйхмана, что он видел в нем «человека, который пользовался своими возможностями по максимуму, без всяких моральных ограничений и терзаний совести».

Был лишь один человек среди обвиняемых по делу об эйнзатцгруппах, который «не пользовался своими возможностями по максимуму без всяких моральных ограничений и терзаний совести». Матиас Граф проходил службу в эйнзатцкоманде 6 эйнзатцгруппы С в течение тринадцати месяцев в чине обершарфюрера (фельдфебеля или, в западных армиях, старшего сержанта). В сентябре 1942 г. его кандидатура была предложена на должность командира одной из подкоманд в составе его подразделения, но он отказался от этого назначения. По причине того отказа он был даже арестован и помещен в тюрьму в качестве меры дисциплинарного взыскания. Затем наказание отменили, и он отбыл обратно в Германию.

Этот подсудимый, очевидно, не был фанатичным приверженцем национал-социализма. В 1933 г. он вступил в ряды СС, но в 1936 г. был оттуда исключен за отсутствие активности и интереса к работе организации. В январе 1940 г. в соответствии с законом о прохождении службы он был призван в ландрат, а затем был оттуда направлен в СД в связи с кадровым голодом во время войны. Суд нашел, что этот человек не был виновен в военных преступлениях и преступлениях против человечества, и, несмотря на свое членство в СД, он уже достаточно и даже более того наказан за период, который находился в заключении в ожидании суда. Поэтому в тот же день решением суда он был освобожден от ответственности за предъявленные ему обвинения.

Любой из подсудимых был бы оправдан перед судом или, по крайней мере, мог рассчитывать на значительное снисхождение, если бы его отношение к приказу фюрера было таким же, какое продемонстрировал Матиас Граф. Но документы, показания свидетелей и другие неопровержимые улики, представленные суду, свидетельствовали как раз об обратном. Все говорило о том, что все прочие обвиняемые (за исключением Ройля) охотно участвовали в выполнении приказа фюрера и разделяли его безраздельную ненависть к евреям. Конечно, некоторые из подсудимых отрицали наличие у них расовых предрассудков. Многие из них приводили факты, когда они покровительствовали притеснявшимся в Германии евреям. В соответствии с установленной нами либеральной формой судебного процесса, они предъявляли свидетельства своего лояльного отношения к отдельным евреям в своей стране.

Но если в Германии они относились к евреям как к равным, почему за пределами страны они считали их людьми низшей расы? Если в Германии они не считали, что евреи несут в себе смертельную угрозу режиму Гитлера, почему они полагали, что в Крыму они являются носителями такой угрозы? Не будет преувеличением заявить, что большинство еврейского населения Крыма и других оккупированных территорий на востоке ничего не знали ни о самом Гитлере, ни о его доктрине, пока за ними не явились солдаты эйнзатцгруппы, чтобы убить их.

Подсудимые пытались оспорить обвинение, аргументируя это тем, что, даже если бы они отказались выполнять указания фюрера или каким-то образом уклоняться от этого, от этого для евреев мало что изменилось бы. Ненадежных командиров подразделений просто заменили бы другими офицерами, которые все равно довели бы дело до конца. Но на самом деле никто из обвиняемых не мог бы точно судить о том, как бы поступил его последователь. Возможно, он оказался бы таким же несговорчивым, и после ряда неповиновений приказ фюрера просто пришлось бы отменить. (Вряд ли такое было возможно в серьезной армии, тем более в немецкой. — Ред.) Но в любом случае в день, когда командир эйнзатцгруппы отказался бы выполнить приказ (что из области фантазий. — Ред.), казнь не состоялась бы, и сегодня многие сотни тысяч из зверски уничтоженных людей остались бы живы.

Адвокаты подсудимых любили повторять классическую формулу римского права: Nulla poena sine lege («Наказание должно опираться на законы»). Но и в немецких законах предусматривалось уголовное наказание за выполнение преступных приказов. В статье 47 германского кодекса о наказаниях за военные преступления говорится, что если при выполнении приказа по службе нарушается закон, то ответственность за это несет вышестоящий командир, отдавший такой приказ. Однако и подчиненный, выполнивший этот приказ, несет ответственность в случаях:

1. Если он превысил рамки отданного ему приказа.

2. Если он знал, что приказ вышестоящего командования представляет собой акт, нарушающий нормы гражданского или военного законодательства.

Одним из аргументов, представленных доктором Серватиусом против того, чтобы суд над Эйхманом осуществлялся под юрисдикцией Израиля, заключался в том, что закон о нацистских преступниках и их пособниках от 1950 г. был принят ex post facto, то есть вступил в действие уже после того, как все преступления, в которых обвинялся Эйхман, были совершены. В этой связи очередной насмешкой прозвучало заявление Эйхмана о том, как он прибыл в Польшу, имея при себе приказ об умерщвлении 150 тысяч евреев. Этот закон тоже имел обратную силу, так как ко времени прибытия Эйхмана на место эти 150 тысяч человек были уже мертвы!

Глава 19

Когда в своей вступительной речи на суде прокурор Ференц говорил об убийстве в городе Киеве в течение двух дней 33 тысяч евреев, он отметил, что «данный акт выделяется даже среди самых чудовищных преступлений эйнзатцгрупп». Зондеркоманда 4а во главе с Блобелем была ответственна за большую часть этих убийств. Подразделение входило в состав эйнзатцгруппы С под командованием бригадефюрера СС Отто Раша. Этот человек, один из самых рьяных исполнителей приказа фюрера по поводу евреев, часто лично появлялся на месте проведения казни, чтобы лично проконтролировать процедуру.

После войны генерал Отто Раш стал калекой, заболев болезнью Паркинсона. Он достаточно хорошо себя чувствовал, чтобы присутствовать на первых заседаниях трибунала, но, когда пришла его очередь давать свидетельские показания, оказалось, что он не способен передвигаться. Однако генерал передал через своего адвоката, что намерен лично защищать себя в суде, даже если его придется доставить в зал заседаний на носилках, что и было сделано. Затем, после того как ему помогли занять место свидетеля, место рядом занял военный доктор, который должен был информировать трибунал о состоянии здоровья подсудимого для того, чтобы судьи могли приостановить процесс в тот момент, когда врач решит, что свидетель больше не в состоянии давать показания.

Подняв руку несколько неровным движением, Раш твердым голосом произнес слова присяги: «Я клянусь Богом, всемогущим и всезнающим, что буду говорить одну только правду, ничего не утаивая и ничего не добавляя от себя». Затем, несколько наклонившись, он ответил на вопрос своего адвоката доктора Зурхольта. Проинформировав суд, что он родился 7 декабря 1891 г., что его отец занимался сельским хозяйством, а позже стал владельцем кирпичного завода, подсудимый сказал: «Мой отец был состоятельным человеком. С точки зрения социологии он принадлежал к сторонникам патриархальных порядков… Мой отец считал своей первейшей обязанностью заботиться обо всех своих работниках. Этот общественный долг он черпал из глубинных моральных основ своих религиозных убеждений». Затем подсудимый остановился, его дыхание сделалось затрудненным. Врач осмотрел его и предложил ему лечь и отдохнуть.

Затем Раш вновь занял место в кабине свидетеля. Он говорил, обращаясь к суду, с той явной свободой и удовлетворением человека, который сидит у собственного очага в окружении внуков и их юных друзей, с пристальным вниманием слушающих историю пожилого уважаемого человека. С некоторым ударением он поведал суду, будто бы читал наставление детям: «Дома я воспитывался в духе набожности. Это полностью соответствовало почти беззаветной религиозности, которой отличались мои родители». Затем, опустив глаза и, очевидно, вспомнив нечто очень приятное, он гордо провозгласил: «Мой отец воспитал во мне любовь к родине, любовь к природе и научил охотиться».

Кто из нас не получал удовольствия от воспоминаний беззаботного детства, какими бы они ни были, хорошими или плохими? Раш снова сделал паузу. Одной дрожащей рукой он попытался остановить дрожь другой. Когда он возобновил речь, его лицо светилось при виде мысленной картины того, о чем он продолжал вспоминать: «Очень рано он стал брать меня с собой в свои походы. Прежде всего он научил меня моральным принципам охоты. Он учил меня, что охота — это не просто стрельба и убийство, что это не игра, что в охоте необходимо уважать Создателя и заботиться о его творениях».

Я попросил его пояснить, что он понимает под «моральными принципами охоты», и он объяснил: «С точки зрения немца, охота подразумевает, чтобы человек, даже если он полностью невидим там, где находится, понимал свои обязательства перед живыми существами, чтобы он воздерживался от всего, что может повредить им, например стрелять в то время, когда это запрещено. Это значит, что в этот период животные находятся под защитой. Нельзя стрелять в мать, у которой родились детеныши, что нуждаются в ней. Вообще стрелять следует только после того, как будут взвешены все обстоятельства, а не для того, чтобы удовлетворить свою страсть к убийству».