Она уставилась на мой живот.
– Давай, признавайся, неужели ты не ощущаешь, что твоя матка сокращается и уменьшается в размерах?
Она потянулась к моему животу, но вдруг отдернула руку.
– Полагаю, что рост плода прекратился, хотя еще не началась инволюция матки[20].
Гудрун перевела взгляд на мое лицо.
– Бедная девочка, ты совсем посерела.
Неожиданно она взяла меня за кисть руки. Держала ее так, будто мы с ней были неразлучными подругами. Поразительно, но я не почувствовала никакого отвращения от прикосновения ведьмы.
– Ты начинаешь осознавать это или нет? Ты теряешь все. Твоя жизнь выходит из-под контроля, но ты можешь кое-что изменить.
У меня ком подкатил к горлу, а Гудрун обняла меня за плечи и прижала к груди. Принялась гладить мои волосы.
– Ты не устала, Мерси? Тебе не надоела ложь и предательство? Тебя обманывают те, кому следовало бы посвятить свои жизни тому, чтобы любить тебя и защищать. А они вечно тебе лгут и подвергают опасности. Твои товарищи-якоря плетут интриги против тебя: прямо сейчас, когда мы разговариваем. Пока я бессильна помешать им, но вскоре я изменю ситуацию в твою пользу. Твои злейшие враги будут наказаны. Кстати, Эмили устранена.
– Ты убила и расчленила Эмили, чтобы исполнить свое черное дело, – выдавила я, тщетно пытаясь высвободиться от объятий Гудрун.
Однако спустя секунду я перестала сопротивляться: я поняла, что не желаю терять спокойствие, которое я почувствовала в ее руках. Я очутилась в кольцах удава, причем полезла туда сама и теперь была буквально обесточена.
– Но какое отношение это заклинание имело к твоему освобождению?
– Тсс… тсс… – прошептала она, и я обмякла.
Она меня зачаровывала. Магия Гудрун притупила мою способность быть начеку.
– Я могла бы использовать для заклинания кого угодно, но решила продемонстрировать свою тактику. Я убила ее и рассекла тело Эмили на части в качестве наказания – для нее, и в качестве предупреждения – для всех, кто осмелится предать тебя, Мерси. Мир ждал тебя…
В ее голосе слышалась тщательно скрываемая ярость.
– …и я тоже, Мерси. А женщина, выносившая тебя, рискнула и пала в сражении! Она захотела присвоить чужую славу, которая уготована лишь тебе, Мерси.
Сквозь дремоту мне показалось подобающим, что из Эмили сделали такой назидательный пример.
– Ты особенная, Мерси. Другие ведьмы не могут с тобой тягаться. Перед тобой – огромный источник силы, которая сама хлынет в твои руки. Магия так и жаждет влиться в тебя. Вот что очевидно, Мерси. А тебе надо лишь заявить свое исконное право на то, что принадлежит тебе от рождения, и мир падет к твоим ногам. Как ты назвала своего малыша?
– Колин, – ответила я, и подсознание еле заметно предостерегло меня. Я выдала ей имя своего сына, не дала ли я Гудрун тем самым контроль над ним?
– Колин, – повторила она, и мой страх исчез. – Ты сможешь сохранить ему жизнь, увидеть, как он вырастет и возмужает. Если ты призовешь эту древнюю силу, согласишься с тем, что с ее помощью ты – и никто другой – определяет, что хорошо, а что плохо. Это будешь делать ты, Мерси, а не какой-то воображаемый Бог. Послушай меня, доверься мне, Мерси! Подумай, разве есть Некий Великий Отец на небесах, который приглядывает за тобой? Будь это и правдой, твой Бог позволяет людям гибнуть! Миллионы уходят на тот свет каждый день. Они стареют. Болеют. Видят, как умирают их близкие. Я не предлагаю тебе мечты и иллюзии. Я не засушенный и бесплодный священник, просящий тебя веровать в несуществующего Бога. Нет…
Похоже, такие речи очаровали саму Гудрун.
– Я собираюсь показать тебе, что ты сама можешь стать божеством. Мы будем единственными божествами, я и ты.
Ее энтузиазм ослаблял мою волю и разум. Отпустив меня, она кивнула в сторону малышки, едущей на розовом трехколесном велосипеде. Следом за девочкой шел ее отец. Глядел на свою дочь так, будто она являлась центром вселенной. Их вид должен был меня растрогать, однако я ощутила в себе чернейшую зависть. Голос Гудрун звенел в моих ушах.
– Разве хорошо, что обычный ребенок будет жить, а твой, особенный, волшебный, – нет? А если бы на земле действительно вершилась Его Воля, каким чудовищем Он тогда должен быть, чтобы допустить… подобный выкидыш правосудия?
Судя по интонации, Гудрун поняла, что обидела меня.
– По моему мнению, куда вероятнее, что нет никакой Высшей Воли, никакого грандиозного плана. Выживают только те, кто старается изо всех силенок.
Она посмотрела, как девчушка пытается повернуть руль и покружить вокруг своего отца.
– А если бы ты могла обменять жизнь этого ребенка на жизнь Колина?
Предложение было совершенно омерзительным.
– Что за отвратительное… – начала я.
– Согласна, она же чудесная малышка! – перебила меня Гудрун. – И мы не станем причинять ей вред.
Гудрун оглядела парк, кивнула на другого ребенка. Он был постарше и находился в том возрасте, когда внешность – лишь память о прежней красоте и залог будущей. Он приставал к своему младшему приятелю, толкая его, а тот плакал.
– Как насчет мальчишки?
– Хватит. Я не имею права.
– Наоборот, еще как имеешь! Если у тебя есть сила, у тебя есть право. Учитывая энергию, к которой ты имеешь доступ, ты не можешь поступить неправильно. Это лишь вопрос твоего собственного выживания. Неужели ты столь милосердна, что позволяешь жить другим, не себе?
Ведьма усмехнулась:
– Вероятно, ты любишь свои устаревшие моральные идеалы больше, чем Колина?
– Ты все выворачиваешь наизнанку и хочешь сбить меня с толку, – сказала я.
Заклинание, которое она на меня наложила, заставляло меня соглашаться с Гудрун. Ее колдовство подавило мою волю. Кто знает, может, опал Гудрун, превращенный в пыль, тоже возымел свое действие. Самое худшее в ее чарах заключалось в том, что они лишили меня способности к борьбе. Я словно тонула в море, захлебывалась, но не обращала на это никакого внимания.
– Дитя, я хочу открыть тебе глаза. Хочу дать тебе силу, чтобы ты сбросила оковы, держащие тебя. Пытаюсь спасти твоего сына. Я надеялась, что ты оценишь мой порыв.
Гудрун отвернулась и взглянула на дорожку, ведущую к пруду, украшенному скульптурами лебедей и русалок.
– Возможно, для спасения Колина не нужно приносить в жертву ребенка. Видишь бродягу?..
Она показала на бездомного, который, шатаясь, брел к скамейке. В руке у него была бутылка в оберточной бумаге, сперва он что-то немелодично напевал себе под нос, а затем принялся ругаться на окрестных зевак. Ему очень повезло, что он не заметил пристального взгляда Гудрун.
– Интересно, почему он так прочно держится за этот мир, в то время как наш Колин будет стерт из него? Слушай, Мерси! Что, если мы обменяем это ничтожество всего на один день для нашего маленького Колина? Как тебе моя идея?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});