Вопреки слухам, болтовне всякой… Обо мне такие небылицы ходили! Нахапал, мол, нажился за счет других… А он мне ответил, что ему нужен человек, а не анкета. — Семизоров вздохнул. — Что и говорить, такие, как он, всегда людьми остаются. В самом настоящем смысле слова! Недаром у Сергея Федоровича такой авторитет. И депутат, можно сказать, истинно народный. Я в участковой избирательной комиссии был — ни единого бюллетеня против! Комментарии излишни… За все болеет. Вчера вечером вернулся с курорта, а сегодня утром уже звонит — торопит с решением о втором «Циклоне».
— А где он живет? — спросил Чикуров.
— На Сиреневом бульваре. Третий домик на правой стороне. Да вы спросите любого — покажут.
Семизоров еще долго говорил об отставном генерале. О том, как он храбро воевал, сколько сделал для Березок. Не заметили, как подошли к зданию дирекции «Интеграла».
— Вот и моя машина, — указал главный инженер на черную «Волгу», стоящую у подъезда.
Следователи обратили внимание на номер: 12–84. И еще, что их удивило, дверцы машины не были заперты, а ключи торчали в замке зажигания.
— У вас всегда так? — спросила Дагурова.
— А если кому–нибудь надо срочно подскочить куда–нибудь? — сказал Семизоров.
— Не боитесь, что уведут? Или мальчишки захотят прокатиться и натворят бед? — заметил Чикуров.
По–видимому, главный инженер об этом не задумывался.
— Еще не случалось, — ответил он растерянно.
— Потом будет поздно, — сказал Игорь Андреевич.
Плащ с капюшоном, такой же, как и у шофера генерального директора «Интеграла», находился в багажнике. Он был совершенно сухой.
— Вы надевали его после той поездки к Баулину? — спросил Игорь Андреевич.
— Нет. Свернул, бросил в багажник и не прикасался.
Больше вопросов к главному инженеру не имелось. Семизоров, попрощавшись, стремительно исчез в подъезде здания, предварительно заперев машину. Игорь Андреевич глянул на часы — без четверти двенадцать.
— Присядем и помозгуем немножко, — предложил он, указав на скверик через дорогу. Ольга Арчиловна молча кивнула. Они устроились на пустой скамейке.
— Черт возьми! — вырвалось у Чикурова. — Кто же ездил к Баулину? Если Семизоров, то почему соседка сказала, что номер машины был 35–35? А у «Волги» главного инженера 12–84… Вы что–нибудь понимаете?
— Не больше вашего, — кисло произнесла Ольга Арчиловна. — Объяснение, зачем Семизоров ездил к Баулину, выглядит очень достоверно. Этот лебедь… И время сходится.
— Все сходится, кроме машины. — Игорь Андреевич побарабанил пальцами по своему портфелю, лежащему на коленях, — знак раздражения на себя. — Да, застопорились мы на этом эпизоде. Визит к Ростовцеву сегодня отменяется. Сначала пошлем на экспертизу туфли Семизорова.
При слове «туфли» по лицу Дагуровой пробежала тень. Игорь Андреевич заметил это.
— Не ваша вина, что на вашем пути встретились две одинаковые пары обуви, — улыбнулся Чикуров. — Кстати, зайдите к коммерческому директору, допросите насчет туфель.
— Фамилия у него звучная — Банипартов! — заметила Дагурова.
— Но сначала я бы попросил вас занести штиблеты Семизорова в отделение милиции. Хрусталев, я уверен, уже вернулся и привез заключение экспертов.
— Придется ему опять срочно ехать в область, — вздохнула Ольга Арчиловна.
— Что поделаешь, — пожал плечами Чикуров. — А я отправлюсь на Сиреневый бульвар. Мне кажется, Ганжа человек, который знает тут всех и вся. Самое время поговорить с ним…
Бульвар — это было громко сказано. Улица, чуть пошире других в поселке, с аллеей посередине, засаженной кустами сирени.
Дом заместителя председателя исполкома поссовета Чикуров нашел без труда. Двор утопал в цветах: от калитки до деревянного крыльца с навесом тянулись густые заросли флоксов, взметнули вверх свои упругие стрелы темно–красные гладиолусы.
Плодовых деревьев было мало. Среди них стоял пяток ульев.
Игорь Андреевич поискал на заборе кнопку звонка. Не найдя ее, зашел во двор. Чикурова увидели сразу. С крыльца сошла пожилая женщина в легком домашнем халатике и шлепанцах на босу ногу. Она была маленькая, кругленькая, с приветливыми глазами.
— Извините, — сказал следователь, — Сергей Федорович дома?
— Проходите, — пригласила женщина Чикурова в дом. — Он у себя в мастерской.
Игоря Андреевича несколько удивило, почему его не спросили, кто он и по какому делу. Женщина провела его через веранду и открыла дверь в небольшую комнату. Крупный мужчина в галифе, майке–сетке с короткими рукавами и кедах стоял к ним спиной у маленького токарного станка.
Негромко жужжал мотор, пахло свежеструганым деревом и лаком.
— Сережа, к тебе, — сказала женщина.
Ганжа обернулся. Черты лица у него были крупные, резкие. Он остановил станок, зачем–то обтер могучую пятерню о брюки и протянул следователю.
— Ганжа.
— Чикуров, следователь.
— Это который из прокуратуры республики? — Голос у генерала был глуховатый.
— Он самый. Хотелось бы поговорить с вами.
Через несколько минут они сидели в плетеных креслах под сенью раскидистой яблони. Ганжа надел поверх майки белую, тщательно выглаженную рубашку.
— Возвращаюсь я вчера из Ессентуков, а меня как обухом по голове! — рассказывал отставной генерал. — Даже не поверил… Это же надо! Чтобы у нас в Березках пальнули в человека… И в кого? В Евгения Тимуровича!.. Кто же это, Игорь Андреевич?
— Увы, пока не знаем, — признался следователь.
Ганжа покачал головой.
— Поверите, всю ночь не спал. Выходит, в Березках–то наших не все тихо да гладко. И я, видимо, как зампредисполкома тоже чего–то недоглядел… Вот сегодня с утра встал за токарный станок. Нервы успокаивает. Я ж потомственный краснодеревщик. С мебельной фабрики и ушел воевать. После войны остался в армии. А потом судьба приговорила меня к разным кабинетам. Хотя в душе я краснодеревщик. — Ганжа увидел жену, которая несла им чайник и чашки. — Как моя Таисия Никаноровна прирожденный агроном. Вся эта красота, — он обвел рукой сад, — ее рук дело.
— Расхвастался, — пожурила его хозяйка.
— Я правду говорю, — сказал Ганжа. — Лимоны выращивает, мандарины. На окне.
Таисия Никаноровна расставила чашки на столике и ушла в дом. А хозяин продолжал:
— Тоже ведь война распорядилась ее биографией. — Он улыбнулся чему–то своему. — Знаете, как мы с ней познакомились? В сорок втором, когда я попал в медсанбат: осколком царапнуло… Восемнадцатый год ей шел. Пигалица, а на груди медаль «За отвагу»!.. Знаете, Тася ведь три заявления подала, прежде чем уйти ей в армию медсестрой. — Он снова улыбнулся. — Взяли, а амуницию подобрать не могут. Нет такого размера! Специально сшили сапожки тридцать четвертого размера, ну и форму соответственно… Солдатики шутили: «Тебя, дивчина, можно в кармане носить…» Не тут–то было. Сама Тася скольких вынесла на себе с поля боя! Рослых, здоровых! Больше трехсот человек спасла… Ее наградили даже медалью Флоренс Найтингейл. Очень редкая награда. Международный Красный Крест присуждает. За особую самоотверженность.
Завидев возвращавшуюся жену, Ганжа замолчал. На этот раз хозяйка принесла вазочку с медом, печенье.