Читать интересную книгу Прогнозист - Борис Яроцкий

Чем дальше было от Москвы с её ночным заревом, тем пустынней становилась трасса. За Каширой попадались редкие встречные машины, в большинстве своем "дальнобойные" с множеством, как на новогодней елке, разноцветных огней.

За Богородском дорога совсем опустела. - Поменяемся местами? Пожалуйста. - Антонина Леонидовна охотно уступила руль.

Теперь она смотрела на дорогу как пассажирка. - Не возражаешь? Закурю. - Я тебе никогда пока ещё не возражал. - Фидель Михайлович мило улыбнулся: душа была в приподнятом настроении. Предстояла долгожданная близкая встреча с отцом. Жаль, что радость встречи - это он предчувствовал - будет омрачена разговорами о судьбе вывезенного в Америку Олежки.

Антонина Леонидовна вынула прикуриватель, зажгла папиросу. Затянулась по-мужски, видимо, сказывались многолетние занятия мужскими видами спорта и не в последнюю очередь национальной силовой борьбой, которой занимаются многие курды. После каждой тренировки - так уж повелось - спортсмены дружно закуривали, даже девушки, как бы подчеркивая, что они не столько женщины, сколько воины, а воин после боя успокаивает свои нервы затяжкой ароматного турецкого табака.

Пустынная ночная дорога. Предельная скорость. Черная стена неподвижных деревьев. Первый раз остановили у поста ГАИ. Проверили документы. - Вы хозяйка транспорта? - Я, - с готовностью ответила Антонина Леонидовна.

Она спокойно курила, наблюдала за милиционером, по его движениям определила: такие розыском не занимаются. Гаишника сразу видно, что это гаишник, и не больше. - Что везете? - Смотрите.

Из машины вышел Фидель Михайлович - в данном случае он был за рулем.

Гаишник - капитан лет сорока. На его костистом, небрежно выскобленном лице сдеды недавней попойки. Закинув за спину короткоствольный автомат, он привычно облапал водителя - не прячет ли тот чего под полой пиджака или в кармане брюк? Не найдя ничего подозрительного, принялся копаться в багажнике. Наткнулся на бутылки с дорогим коньяком, поднял голову. Водитель уже открыл капот, смотрел уровень масла. Женщина в полудреме сидела на своем месте, курила, молча глядела на водителя.

Быстро, даже торопливо закончив смотреть багаж, гаишник отошел от машины, великодушно разрешил следовать дельше: - Счастливого пути.

Они уже отъехали километров семдесят, дорога все так же оставалсь пустынной. Над сумрачными полями всходила ущербленная луна. В пойме Дона зыбился предутренний туман. - Поменяемся? - Давай. А заодно и протри фары.

Фидель Михайлович открыл багажник. Там лежала ветошь. Невольно взглянул на бутылки. - Ты сколько загрузила конньяков? - Пять. - А тут четыре.

Переложили весь багажник - четыре. - Может, вернемся? - Ты что, Фидель? Коньяк сразу выпивают. Так что капитану - царство небесное. Больше воровать не придется. Хуже, если станет угощать сослуживцев. - Жаль парня. Ему бы жить да жить... - Ты прав, - согласилась Антонина Леонидовна, но чувство жалости не разделила: - Жадность фраера сгубила. Так говорят в Одессе. Примерно так говорят и в Афинах. Да и в Анкаре. А вот в Курдистане...У нас, коль взял чужое, поступают милосердней - лишают руки. Уворует второй раз - лишают головы. Вы, русские, слишком хорошо относитесь к ворам и бандитам. Потому у вас много рецидивистов. А из них выходят Тюлевы, а из Тюлевых - губернаторы, а из губернаторов может выйти и президент. - Это из Тюлева - губернатор, тем паче - президент?

Фидель Михайлович хохотнул. Не от неё первой он слышит, что такая возможность не исключается. - Не веришь? Разве не ты подсчитал, что его капиталы уже позволяют ему претендовать на эти должности? - Подсчитал...Но возможность ещё не действительность. Я доказываю и обосновываю факты. - А товарищ полковник, например, опираясь на факты, делает выводы. Многовариантные, конечно. - И каков же его вывод относительно Тюлева? - По его прогнозу, Тюлев - это президент двадцать первого века.

Если, разумеется, его не прикончат свои, такие же, как и он, ловкие и жестокие. - Существует такая вероятность? - Несомненно, - уверенно ответила Антонина Леонидовна. Она опять глазами поглощала дорогу: вьехали в полосу тумана.

Матово отсвечивал асфальт. Из молочного сумрака фары вырывали подступавшие к дороге кустарники. Сырой холодный сквозняк проветривал салон, отгонял сонливость. - Избавиться бы от бутылок... - осторожно напомнил Фидель Михайлович. - А обратно как? Вдруг уже не воришки, а грабители? Хотя... махнем другим маршрутом. Через Тулу.

Но махать через Тулу не пришлось. Рано утром Фидель Михайлович зарулил в знакомый двор некогда родной пятиэтажки. За купами высоких старых кленов, высаженных на проспекте, всходило солнце. День обещал быть знойным. Многолюдный индустриальный город только ещё просыпался.

Во дворе стояла мусорка - доходяжная лошадь, запряженная в телегу, ела из торбы овес. Заспанные хозяйки выносили ведра с отбросами, ссыпали в телегу. Под окнами дома ходил возница, позванивал медным колокольчиком.Ни в одном городе Европы, за исключением, пожалуй, Одессы, подобных мусорок Антонина Леонидовна не встречала.

На тихо зарулившую новенькую "восьмерку" жильцы обратили внимание. В крупном бородатом мужчине узнали сына бывшего директора школы. Женщины принялись перешептываться. На их заспанных лицах - то ли любопытство, то ли зависть: вот, дескать, у сына нищего учителя и такая тачка! Но, как заметила Антонина Леонидовна, здоровались с Фиделем Михайловичем доброжелательно.

Михаил Евстафиевич не ожидал гостей да ещё в такую рань. Он, небритый, непричесанный, был страшно растерян, видя сына с незнакомой женщиной. Вроде и поезда нет... - А у нас свой транспорт, батя, - сказала Антонина Леонидовна, назвав Михаила Евстафиевича близким с детства словом.

Тот, оправившись от растерянности, не без смущения спросил сына: Это... твоя супруга? - Да...Так что люби и жалуй. А зовут её - Тоня, Антонина Леонидовна.

Не сразу, не вдруг старый историк признал, что жена его сына похожа не женщин Востока, выходцев из Малой Азии. - У твоей супруги, сынок, есть что-то персианское. Не таких ли поэтизировал Есенин? - Ты почти угадал. Сын оценил наблюдательность отца. - Она из Курдистана. - Знаю. Мужественный народ.

Михаил Евстафиевич принялся было рассказывать о своей московской знакомой, чья семья ещё перед войной бежала из Курдистана и нашла убежище в России. - От турок житья им не было, - говорил отец известное. - А брат её воевал вместе с нами. Стал Героем Советского Союза. Жаль, что профессию избрал неподходящую.

Антонина Леонидовна сразу же заинтересовалась своим земляком да ещё Героем. - Неподходящую? И какую же? - Людям обувь чистит. У трех вокзалов. Ему предлагали разные должности. - А кем он был на фронте? - Разведчиком. Отец вздохнул. В его голове не укладывалось, разведчик и чистильщик обуви?

Разгадка лежала на поверхности. Зная обычаи своего народа, Антонина Леонидовна высказала предположение, которое и оказалось верным: - Значит, такая у них наследственная профессия.

Пока отец расспрашивал Тоню о Курдистане, Фидель Михайлович принес из машины пожитки. Хотел было захватить и бутылки с коньяком - мало ли кто заберется? - пьяниц везде хватает, но к бутылкам даже не прикоснулся: вдруг действительно на обратном пути их остановят грабители? Конечно, коньяк обязательно отберут: так уж на Руси принято - ограбить человека и не отнять спиртное, если оно у него имеется, - такого не бывает. Да и то: какой грабитель не лакает спиртное?

Сын был несколько удивлен, что отец не спрашивал о внуке? Где он, что с ним? Отец, оказывается, получил письмо от бывшей невестки, но при новой невестке показывать сыну письмо не стал. Бывшая невестка писала, что она, по всей вероятности, вернется домой: мужу-американцу она не нужна, ему нужна домохозяйка, а не лингвистка.

В России уже ни для кого не секрет, что в Америке стало модным жениться на русских. Вот и женился бывший сержант морской пехоты Роберт Маккин на москвичке Прасковье Рубан.

Теперь эта Прасковья писала бывшему свекру, что если Фидель её простит, она расторгнет брак с Робертом, заберет с собой сына, и тогда уже никакой выкуп за него не потребуется.

Письмо невестки, хоть и бывшей, обрадовало старика. Несколько дней он ходил сам себе на уме. Даже сосед-пенсионер, в прошлом знатный литейщик Колодочкин Антон Антонович, а теперь запойный пропойца, - пропивший в одночастье все три ордена "Трудовая Слава", и тот заметил, что уважаемый сосед если не свихнулся, то вот-вот свихнется.

Литейщик обратился к собутыльникам:

- Ребята, погибает учитель. Если не возьмем в свою компанию чекнется. - И первый в шапку бросил металлическую пятерку, как в свое время бросал рубль с портретом Ильича: карман не Мавзолей - долго не залежится.

За бутылкой послали самого молодого пенсионера. Принес мигом. Но учитель от выпивки отказался: сердце. - Эх, Михаил Евстафьевич! - с упреком говорил Колодочкин. - Я же ваш ученик. Теперь меня послушайте: если не будете пить - пропадете. Вы думаете, там, наверху, не хряпают? Есть у них один Бурбулис, язвенник. Ему нельзя, а он глушит. И рыгает в присутствии президента. Но президент его любит: как-никак - идеолог. Вместо Яковлева. Тот пьет втихаря. Не верите? Откуда я знаю? А вы почаще в наш пивбар наведывайтесь...