Читать интересную книгу Скажи это Богу - Елена Черникова

И в домашней обстановке он был мягким, уверенным руководителем и наставником, обожаемым всей семьей.

Он очень умно ладил с людьми. Например, когда в 1921 году в деревню явилась комиссия из города - изымать церковные ценности, он нашел свой подход к безбожникам. Вся комиссия была очень молода и самонадеянна; к своей работе она допустила только настоятеля (то есть отца Алексея) и старосту. Молодчики брали инвентарные книги и сами решали - что взять себе, а что оставить храму. Решали просто: храму всего оставлять по одному предмету. Серебряные оклады с икон сняли как сделанные в ХIХ веке, то есть не представляющие художественной ценности.

Видя аппетиты и компетентность прибывших, мудрый отец Алексей уговорил комиссию принять серебро - ложки, монеты - по весу... И молодые люди согласились, хотя во многих других случаях подобные комиссии ни за что не брали предлагаемое в обмен серебро, предпочитая отнять и изломать именно церковную утварь.

И пока матушка Анна Николаевна собирала свои семейные ложки (но их не хватило) и пока отец Алексей рассылал доверенных к знакомым, в щедрости которых он не сомневался, комиссию накормили обедом и они успели поиграть в футбол на лужке перед церковью. Расстались мирно.

Популярность отца Алексея с годами возрастала, и это, конечно, раздражало районных деятелей, а чинимые ими утеснения (лишение картофельного поля, доли в деревенском покосе и так далее) только увеличивали всеобщее сочувствие и уважение к нему.

В 1929 году исполнилось 25-летие его служения в селе. Он был награжден митрой и не удержался от устройства торжества при ее вручении: депутации с поздравлениями приехали со всей округи. А перед тем было поднятие колокола. Отец Алексей привез его из Москвы из подлежавшей сносу церкви, несмотря на увещевания его друга-юриста, бывшего однокашника по семинарии - не надо слишком громко звонить в таковые историче?ские моменты, когда "колокольный звон" не одобряется.

В те праздничные дни районные коммунистиче?ские власти и разработали тщательно обдуманный план: как избавиться от популярного, всеми любимого священника.

Как-то осенним вечером 1930 года при возвращении домой отца Алексея в кустах раздался выстрел, воспринятый им как нападение на него. Хотя отец Алексей шел в полном одиночестве, а о нападении сам он ночью никому, конечно, не сообщил, - наутро о происшествии чудом узнали все заинтересованные лица. Тут надо вернуться немного назад.

Незадолго до того в деревне по соседству появился присланный из города избач. Он, как водится, принялся ухаживать за деревенскими девицами, что закономерно обозлило местных парней. Избача два раза подстерегли и отколотили. Вот этим-то и воспользовались начальники: отца Алексея обвинили в подстрекательстве к убийству, а провокационный выстрел выдали за подтверждение. Утром провели обыск у отца Алексея. Ни ружья, ни следов никаких, конечно, не нашли, однако арестовали (по интуиции, так сказать) и в начале 1931 года выслали на вольное поселение под Архангельск на реку Пинегу валить лес. Оттуда его перевели в 1932 году на другой лесопункт, где сконцентрировали высланное духовенство работать на сплаве и распиловке.

Там отец Алексей подружился со своим напарником, тоже священником, и они поселились в комнатушке при домике, отведенном группе монахинь, которые стряпали и ухаживали за батюшками. Тут они могли в дружном единомыслии, плотно занавесив окна и заперев двери - шепотом, чтобы не услышали посторонние, петь праздничные службы и особенно - Великой Страстной недели и Пасхи. И так внутренняя жизнь не обрывалась. А в поддержку жизни телесной - дочери слали посылки. Правда, не все доходили до отца; например, очень нужные ему и с трудом приобретенные сапоги до адресата не дошли.

В начале 1930-х годов, когда проводилась кампания по паспортизации, матушку Анну Николаевну с детьми лишили московского областного паспорта и, чтобы окончательно очистить Московскую область от засоряющих ее элементов, отобрали у нее дом и имущество. Изгнанные на все четыре стороны элементы, к счастью, нашли временный приют в Москве у родственников и знакомых, где они мыкались до 1934 года, когда отца Алексея освободили - без права проживания в Москов?ской области. Он получил назначение в одну отдаленную сель?скую церковь, древнюю, деревянную, закрытую из-за ареста священника.

Там отец Алексей прежде всего занялся ремонтом, и сейчас же вокруг него сплотился коллектив единодумцев.

Четыре года, прожитые с семьей, в покое, почти на опушке огромного леса, где водились и грибы, и ягоды, и медведи, и волки, - были последними в свободной жизни этого исключительного по своей цельности человека.

16 февраля 1938 года его вызвали в райцентр "для проверки паспорта", арестовали, и он исчез в безмолвии и неизвестности. Когда впоследствии Анна Николаевна подняла вопрос и получила реабилитацию Алексея Ивановича "за отсутствием состава преступления", искали и перебирали документы и списки и наконец сообщили ей не место его смерти, а только дату - 20 января 1943 года.

У Алексея Ивановича были дети, судьбы которых сложились по-разному - в полном соответствии с тягостными обстоятельствами эпохи: сын публично отрекся, старшая дочь тоже, но младшая, которая к моменту высылки отца Алексея еще училась в школе, наотрез отказалась позориться, она не отреклась, чем и обеспечила себе и невозможность учиться в институте, и неустроенность служебную, и все прочее.

Она была превосходная мастерица, портниха - золотые руки, и это спасало ее в лихие времена. После войны она вышла замуж за священника, чудом вернувшегося из концлагеря, родила дочь и сына - и вскоре овдовела.

Ее дочь с детства любила читать, постоянно расспрашивала мать обо всем церковном и даже мечтала о жизни в монастыре или хотя бы при монастыре. Это, Алина, и есть моя родная мама, та, у которой в шкафу жило священное для нее венчальное платье.

Так вот где начинается загадка. Когда мой отец скоропостижно и страшно умер от отравления, а мать заболела и попала на операцию, ей посоветовали родить еще одного ребенка. Мама сдержанно напомнила врачу, что она вдова с двумя детьми. Но врач не смутился таковой отповедью, а сказал маме, что если ей угодно поднять уже имеющихся детей, то лучше всего родить третьего.

Мама вернулась из больницы домой, я - в хореографиче?ское училище, брат подумывал о летном училище, и мы на какое-то время отвлеклись от ее проблем. Времена настали более просторные, и наличие у нас реабилитированных предков-священников не имело значения для наших перспектив. Мы готовились к большому плаванию и ничего не видели вокруг себя. Как ослепли-оглохли.

Поразительно, но мы действительно не заметили, как в самом начале 1980-х годов мама очень располнела, потом куда-то исчезла на пару недель, мы чуть с ума не сошли, а тут и она появилась, резко похудевшая, почерневшая, необычайно молчаливая. На вопросы отвечала какой-то бессмыслицей, часто лежала уставившись в потолок, читала только Библию. Однажды утром мы обнаружили, что она не проснулась.

Было вскрытие, и мы с изумлением узнали, что недавно она рожала, причем трудно. И никаких следов новорожденного младенца найти не удалось. Нашли врача, давшего ей достопамятный совет оздоровиться третьими родами, но он даже вспомнить толком не мог свою пациентку. Я тайком сбегала к знакомой гадалке, та что-то пошептала, побледнела и сказала мне одно: родилась девочка. Где она, в чем дело, кто отец, - ничего не ответила мне гадалка. Сказала, что "не видит". Временное выпадение ясновидения.

Я ей, конечно, не поверила, но делать нечего. Так и живу, с хорошей памятью о прадедушке Алексее Ивановиче, с горем по рано усопшим родителям и с чудовищной загадкой о судьбе неведомой девочки, моей сестренки...

- Анна, ты спрашивала у нашего профессора что-нибудь о своей пропавшей сестренке? - Алина встревожилась, будто приблизившись к какой-то разгадке.

- Да, конечно, он же в самом начале долго разговаривал со мной о семье, о предках. Я очень надеялась на его подсказки, но он ответил, что узнать про сестренку я пока не смогу. Я должна пройти у него курс обучающего лечения - тут ты все знаешь, - а по результатам, может быть, он и разыщет для меня какую-нибудь информацию, если это будет полезно. Я очень жду этого дня и боюсь, что он передумает...

- Вот оно что... - сказала Алина. - Вот оно.

И подумала: "Я знаю твою сестренку..."

(Окончание Приложения 10)

От автора

Неужели дочитали?

Спасибо.

А теперь на секунду вернитесь к началу, на страницу 3.

Простите.